Тучи над Боснией

Дальше все произошло очень быстро, как при ускоренной перемотке видеофильма, по крайней мере, так это воспринял Андрей. Профессор, еще раз мяукнув, сделал широкий шаг вперед и с размаху воткнул сложенную копьем ладонь в живот главаря. Тот утробно рыгнул и опустил на голову профессора свой пудовый кулак, после чего ноги Владимира Михайловича разом подкосились, сделали несколько запинающихся шагов по инерции и, наконец, окончательно отказались поддерживать тело в вертикальном положении. Видимо тонкие, требующие высокой концентрации энергии и использования силы мысли, приемы восточных единоборств не рассчитывались для применения против грубой первобытной мощи, примитивно устроенных организмов. Андрей, понимая, что не может и дальше вот так же стоять, как истукан сделал несколько запинающихся шагов навстречу хорвату и неловко замахнулся, думая лишь о том, как бы суметь отключиться после первого удара противника, может тогда сильно бить не будут. Хорват легким боксерским пируэтом развернулся к новой угрозе, заранее расплываясь в широкой торжествующей улыбке. На какой-то момент время для Андрея остановилась, так поразила его эта вовсе не похожая на зверский оскал, а вполне человеческая, даже чуть снисходительная улыбка. А потом он нечаянно моргнул, окружающий мир вновь пришел в движение, и движение это выразилось в весьма неприятной для аспиранта форме. Тяжелый удар в скулу бросил его на колени, картинка перед глазами поблекла и начала размазываться, становясь размытым и трудно уловимым органами чувств пятном. Он еще успел почувствовать полновесный удар в грудь, отозвавшийся острой болью в легких, потом прилетело откуда-то сбоку под ребра, потом удары посыпались градом и какой-то из них милосердно пришелся в затылок, погасив таки и без того оцепеневшее от непривычного ужаса происходящего избиения сознание.

Очнулся он от того, что на голову обрушился целый водопад ледяной воды, зафыркал, пытаясь вытрясти капли затекшие в нос, мотнул головой уворачиваясь от все продолжавшего литься откуда-то сверху потока. Виски тут же прострелила тупая игла ноющей боли, с трудом разлепив заплывшие веки и в непривычно узкие щелочки глаз взглянув на неприятно двоящийся и плохо фокусирующийся окружающий мир, Андрей различил морщинистое лицо склонившегося над ним кафанщика.

– Это ничего, ничего… – как заведенный приговаривал тот. – Главное кости целы, а мясо нарастет, нарастет…

Андрей попытался что-то произнести в ответ, но распухшие, отяжелевшие губы почему-то отказались разомкнуться, и изо рта вырвалось лишь натужное шипенье. Язык уткнулся в обломки передних зубов, вызвав короткую вспышку боли, и аспирант про себя ужаснулся, показалось, что во рту осталось только несколько обломанных почти до основания пеньков.

– Молчи, не говори ничего, – предостерег его серб, присев рядом на колени и аккуратно обтирая лицо Андрея смоченной в холодной воде губкой. – Живой и то хорошо, могло быть гораздо хуже.

За плечом кафанщика появился профессор, на удивление выглядел он целым и невредимым, только еще более неуклюжим и растрепанным чем обычно. Лишенные очков глаза подслеповато щурились, пытаясь лучше разглядеть Андрея, и от этого все лицо Владимира Михайловича приобретало такое нелепое комичное выражение, что Андрей не удержался и разразился коротким взлаивающим смешком.

– Ну значит живой! – обрадовался профессор. – А я уж боялся, что эти молодчики тебя убили! Ну слава богу!

– Кто это был, профессор? – едва ворочая непослушным языком, выдавил из себя Андрей. – Что означает эта «U» на повязке?

– А, – криво улыбнулся профессор. – Ты тоже обратил внимание? Эта «У», друг мой, сокращение и означает оно…

– Ублюдки! – с ненавистью скривившись, перебил профессора серб. – Уроды! Убийцы!

– Эта «У» означает, что вернулись старые времена, – невозмутимо продолжал Владимир Михайлович, дождавшись, когда давящийся ненавистью Любомир замолчит. – Такую эмблему носили хорватские националисты – «усташи» во время Второй Мировой. В Купресе они оставили о себе черную славу, зверствами и убийствами, творимыми над мирным населением. Сербским естественно… Похоже, все возвращается. Стыдно, коллега, мы ведь именно ради изучения геноцида сербского населения сюда приехали. Как же Вы не узнали отличительный знак главных фигурантов нашего с Вами расследования.

Андрей почувствовал, как волна стыда поднимается откуда-то из глубины избитого тела, затапливая красной краской щеки, жаром ударяя в тяжелую туго соображающую голову. Действительно, как можно было так глупо опростоволоситься? Ведь на самом деле оба они прибыли сюда именно для поиска материала по проблеме геноцида и этнических преступлений националистических движений, по которой писал докторскую диссертацию профессор. Одной из составных частей этой докторской должна была стать кандидатская молодого, подающего надежды аспиранта Андрея Медведева. То, что он сразу не понял, с кем имеет дело, было, конечно же, непростительной ошибкой.

– Я понимаю Вас, коллега, – снисходительно улыбнулся профессор, похлопав его по плечу. – Действительно, очередное доказательство неправоты тех, кто считает историю наукой апеллирующей исключительно к седой, покрытой мраком забвения древности, может сбить с толку и более подготовленного человека, чем Вы. Примите же случившееся как урок. История наука живая, и всегда есть шанс лицом к лицу повстречаться с изучаемым Вами явлением. В данном случае это явления оставило вполне, я бы сказал, материальный след на Вашей физиономии. Извините за черный юмор…

– Да черт с ним, Любомир прав, кости целы, остальное заживет. Другой вопрос, откуда они взялись? Ведь это нельзя так и оставить! Надо же что-то делать! В милицию сообщить, наконец!

Старый серб при этих словах лишь горько улыбнулся.

– Кто может защитить серба на его земле, кроме самого серба? Какая милиция, наивный юноша… Кто захочет вступиться за вечно притесняемый народ, кроме его самого? Вот только настоящих сербов осталось мало. Молодежь стала слабой и неспособной за себя постоять, старики вроде меня скоро умрут. Горе сербскому народу, горе…

– Да бросьте причитать! – задиристо оборвал его профессор. – В Боснии и Герцеговине почти половина населения сербы. Уж кому бы говорить про притесняемый народ, так не вам! Подумаешь, в кои-то веки выбрали президентом республики мусульманина, что же он в одночасье вернет старые времена? Полноте, не рассказывайте нам страшных сказок…

– Горе сербскому народу, горе… – будто не слыша слов профессора, бормотал старик, раскачиваясь из стороны в сторону, будто впав в подобие молитвенного транса.

Спустя четверть часа, кое-как приведя себя в порядок, отчистив одежду и отмывшись от крови, профессор и аспирант вышли из кафаны и двинулись вдоль по узкой улочке, ведущей в глубь старого города застроенного прекрасно сохранившимися двухэтажными домами начала века. Профессор возбужденно подпрыгивал на ходу, нервно подхихикивая и то и дело, дергая Андрея за одежду, требовал, чтобы тот разделил его впечатления от происшедшей схватки. Андрей у которого все сильнее и сильнее, по мере того как нервный стресс проходил, ныли многочисленные синяки и ссадины, его энтузиазма не разделял. Напротив где-то глубоко в груди у него смутно зарождалось неясное тревожное чувство неправильности всего происходящего. Что-то было не так, и лишь безудержная трескотня профессора мешала осознать в полной мере, что именно. Наконец он сообразил. Город будто вымер, узкая мощеная булыжником улочка была безлюдна, не работали многочисленные мелкие магазинчики и лавочки, слепо пялясь на мир укрытыми тяжелыми металлическими ставнями окнами. Закрытыми оказались газетный и табачный киоски, не видно было и привычно жмущихся у перекрестков продавщиц цветов. Над городом стояла недобрая зловещая тишина. Андрей, невольно поддаваясь давящей на психику атмосфере всеобщего оцепенения, все глубже втягивал голову в плечи и ускорял шаг. Профессор, до которого тоже дошло, что с улицы в одночасье пропали невесть куда все обычно заполнявшие ее в этот час жители города, удивленно оглядывался по сторонам, подслеповато щурил глаза и озадаченно качал головой. Оба историка молчали. Ни один, ни второй не решались первыми высказать чудовищное подозрение, хотя у обоих оно переросло уже практически в уверенность. Было совершенно ясно, что неожиданное и наглое явление усташей средь бела дня в кафану и странное безлюдье всегда оживленной в это время суток, связаны между собой самым тесным образом. Вот только связь это предполагала настолько страшную подоплеку, что даже говорить об этом не хотелось. Вдруг все на самом деле имеет другое простое и будничное объяснение. Господи, пусть так и будет, ну что тебе стоит… Господи…

Гулкий стук кованых ботинок по брусчатке они услышали издалека и почему-то не сговариваясь, нырнули с улицы в ближайшую подворотню. Еще сегодня утром, до захода в злополучную кафану, им и в голову бы не пришло прятаться от кого бы то ни было в этом по-европейски чистеньком, цивилизованном и показательно благополучном городке. Но за последние несколько часов все вокруг неожиданно изменилось и теперь казалось вполне естественным укрыться в подворотне, чтобы не встречаться с теми, кто в этом новом мире чувствует себя, как рыба в воде и, не прячась, ходит по улицам. Размеренный металлический стук приближался, уже можно было различить, что идут трое или четверо человек. Андрей затаил дыхание, в треть лица выглядывая из подворотни, прижавшись всем телом к шершавой кирпичной стене. Вот сейчас он увидит их, вот сейчас они должны показаться. Все громче цокают о булыжник подковы. Вот они! Профессор тихонько вздохнул где-то за его плечом и тут же стремительно зажал себе рот рукой, боясь, что эти ненароком услышат. Не услышали, слишком поглощены были сами собой, шествовали посередине улицы, величаво, по-хозяйски. Трое молодых парней в пестром камуфляже и десантных ботинках, вооруженные короткими винтовками, на рукавах у всех троих такие же повязки с буквой «U», как у давешних налетчиков, а между ними седой как лунь, но еще крепкий старик в черной фашистской форме с самым настоящим «шмайссером» на плече. Андрея пронзило совершенно дикое впечатление, будто сместились слои времени и ожившие призраки Второй Мировой вышли на улицы города, пылая жаждой мести, по отношению к тем, кто победил их в прошлой жизни навсегда, как тогда казалось, загнав в небытие. Он даже несколько раз моргнул и мелко неумело перекрестился, прогоняя наваждение. Не помогло, старый усташ не растаял в воздухе, а все так же лязгая подкованными сапогами, топал по брусчатке.

– Где же он столько лет форму прятал? – удивленным шепотом протянул профессор. – Выходит до последнего надеялся, что старые порядки вернуться. Не зря, кстати, не зря…

– Тихо, профессор, умоляю, молчите! – почти беззвучно крикнул Андрей.

Профессор, однако, похоже его понял и больше происходящее не комментировал. Раздувшиеся от важности и осознания собственного величия усташи прошли по улице, даже не глянув в сторону подворотни, из глубины которой их провожали две пары глаз. Вскоре гулкое цоканье металлических подков затихло вдали, и город вновь погрузился в напряженную выжидательную тишину.

– Вот до чего, значит, уже докатилось, – укоризненно качнул головой профессор, привычным жестом потирая переносицу в том месте, где должна была находиться средняя дужка беспощадно раздавленных в драке хорватскими националистами очков. – А каков этот старый пердун?! Ты видел?! Все эти годы хранил где-то оружие и мундир! Надеялся, что еще возьмет свое. Похоже не зря…

– Но ведь так не может быть, профессор! – горячился Андрей, к которому с исчезновением усташеского патруля постепенно начали возвращаться присущие ему скептицизм и здравый смысл. – Ведь еще утром все было нормально! Откуда повылазила вся эта мразь! Что такого могло произойти, что они вдруг осмелились выползти на свет в фашистской форме?! Куда делась милиция, городская администрация, армия, наконец? Куда они все смотрят?

– Куда смотрят? Хороший вопрос! Я давно уже себе его задаю. Еще с тех пор, как в город начала возвращаться местная хорватская молодежь добровольцами уезжавшая на войну за отделение Хорватии, дравшаяся с югославской армией в Вуковаре. Ты разве не обратил внимания на это?

Андрею враз припомнились хмурые кучки молодых людей, характерного спортивного телосложения, одетые в полувоенную форму тут и там встречавшиеся в городе. Вели они себя тихо, вовсе не агрессивно, но появлялись на улицах все чаще. Все больше возникало на заборах, стенах домов, автобусных остановках угрожающих надписей, суливших всевозможные беды проживающим в городе сербам. Еще он вспомнил, как нервно реагировали на молодых хорватов без дела подпирающих стены домов и двери подъездов, проходившие мимо сербы, старавшиеся обойти молодчиков десятой дорогой, хотя те никогда не говорили в их адрес ни слова. Просто смотрели тяжело и выжидательно, с вожделением, тем взглядом, каким голодный волк смотрит из темноты зимнего леса на жирное овечье стадо. Он просто не придавал этому значения, теша себя иллюзией показного внешнего благополучия уютного европейского городка. Видимо такие же розовые очки вполне сознательно напяливали на себя и городские власти, и милиция, и представители югославского Департамента Безопасности, словом все те, кто должен был первым заметить неладное и бить тревогу, пресекая готовую затопить город беду на ранних стадиях. И вот сегодня, нарыв, похоже, созрел и готов был прорваться.

– Ладно, пойдем, посмотрим, что делается возле здания городской милиции.

– Разумно ли это, профессор? – удивленно пролепетал Андрей. – Может быть, правильнее было бы вернуться в гостиницу?

Владимир Михайлович глянул на младшего коллегу с неприкрытым изумлением.

– Да что с Вами, Андрей? Какая сейчас может быть гостиница? Ведь если мы как прячущиеся в норы при приближении опасности мыши забьемся к себе в номер, то ничего не увидим из того, что здесь будет происходить. А значит, пропустим настоящие исторически значимые события. Вы же профессионал, как Вы можете даже подумать о том, чтобы не принять участия в происходящем?! Кроме того, хозяин нашего отеля, как Вы и сами прекрасно знаете, – серб. А значит, если начнутся погромы, отель станет одной из мишеней разъяренной толпы. Так что отсидеться там все равно не получится. Поверьте, гораздо безопаснее свободно перемещаться по городу, чем сидеть в четырех стенах, как в ловушке и ждать, когда до тебя доберутся уличные громилы.

– Но, профессор, это может быть опасно… – вновь попытался как-то урезонить старшего товарища Андрей.

– Ничуть не бывало! В этом городе опасность нам в любом месте будет грозить совершенно одинаковая, так лучше быть в курсе происходящего и попытаться хоть как-то влиять на события, чем покорно, как быки на бойне ждать, когда за нами явятся эти новоявленные усташи.

Поняв, что закусившего удила профессора никакими разумными доводами не сдержать, Андрей, покорно опустив голову и едва передвигая ноги, поплелся вслед за ним к зданию городской милиции. Владимир Михайлович, в противоположность ему весь будто наэлектризованный энергией и желанием действовать, укоризненно поглядывал через плечо, но молчал, буквально таща младшего коллегу за руку.

У здания милиции весело гомоня, толпились вооруженные люди, к немалому удивлению историков многие из них были облачены в такую же черную фашистскую форму, что и шедший в составе усташеского патруля дед. Только эти были значительно моложе, и форма оказалась поновее, видно специально сшитая для этого случая, похоже, местные хорваты давно и тщательно готовились к выступлению. Среди ряженых фашистов то и дело мелькали и серые милицейские мундиры, громко звучала диковатая музыка, подъезжали и отъезжали машины. Вообще весь внешний вид милицейского управления свидетельствовал о довольно напряженной работе, группы милиционеров, усиленные усташами отъезжали от здания на машинах, или целеустремленным быстрым шагом уходили пешком. Порой с радостными криками и громогласными похвальбами возвращались, таща за собой полуодетых людей избитых и закованных в наручники. В углу просторной автостоянки беспорядочной кучей наваленные друг на друга лежали несколько тел в милицейской форме.

– Ага, – протянул профессор. – Судя по всему, в городе начались аресты авторитетных в среде сербов людей. Заранее обезглавливают возможное сопротивление.

– Но почему милиция на их стороне? – удивился Андрей. – Не могла же она целиком состоять из хорватов?

– Конечно, нет, – вздохнул профессор. – Вон присмотрись к тем, что лежат на стоянке. Вот они-то и были сербской частью милиции. Их просто расстреляли, чтобы не путались под ногами. Теперь бы узнать, что творится в других городах. Неужели такое происходит везде? И что по этому поводу думает президент? Он-то ведь не хорват, а мусульманин. Мусульмане ненавидят сербов не меньше, чем хорваты, но и с хорватами им есть что делить. Неужели все делается с его согласия?

– Профессор, чтобы это узнать, нам надо вернуться в гостиницу. Там есть телевизор, радио, телефон, наконец. Здесь становится слишком опасно. Нельзя в такое время шататься по улицам. Того и гляди, кто-нибудь из этих обратит на нас внимание.

– Эти для нас неопасны, друг мой, – отмахнулся профессор. – Они заняты важным делом. Проводят адресные аресты по конкретному плану. Они не будут отвлекаться на двух любопытных зевак, у них и без того работы хватает. А вот когда на улицы выйдут призванные к погрому толпы, а случится это, я думаю, ближе к ночи. Вот тогда и мы можем попасть в неприятности, а до тех пор, ничего с нами не случится. Потому нужно максимально использовать эту временную отсрочку для получения всей возможной информации о происходящем. Нам нужно добраться до военных. Где здесь ближайшее военное учреждение? Заодно и узнаем, как реагируют официальные власти.

– В принципе здесь неподалеку военная комендатура, там должны знать, что происходит.

– Так что же мы стоим? Скорее туда.

Путь до комендатуры оказался не столь близким, как планировалось. Еще пару раз они нарывались на патрулирующих улицы усташей, но к счастью успевали вовремя затаиться во дворах, пропуская мимо себя опасность. Надо сказать, что и патрули не сильно стремились кого-нибудь задержать, скорее просто демонстрировали свое присутствие. Андрею уже начало казаться, что они так и доберутся до самой комендатуры, не встретив по пути никаких неожиданностей и приключений. Однако он был не прав.

Глухой ропот возмущенной толпы они услышали еще за два квартала, благоразумие настойчиво советовало обойти место, где в такое время собралось отчего-то столь много народа, любопытство толкало навстречу неизвестности. Победило, как водится, последнее. Осторожно скользя вдоль самых стен домов, они приблизились к небольшой площади и, выглянув из-за угла, оказались всего в нескольких метрах от спин людей заполнивших собой ее всю. Толпа собралась около большого двухэтажного магазина с красочно оформленными витринами кричащими яркими вывесками о том, что здесь торгуют решительно всем и по самым низким в городе ценам. Двери магазина были закрыты, но огромные во весь первый этаж витрины, делали эффективность этой меры весьма относительной. Толпа бурлила возле ведущих к дверям широких каменных ступеней. А на самой верхней ступеньки размахивая сорванной с головы шапкой, бесновался одетый в легкую кожаную куртку невысокого роста лысоватый человечек. Что он конкретно говорил, Владимир Михайлович с Андреем расслышать не могли, но даже с такого расстояния видели, как разлетаются изо рта увлекшегося оратора во все стороны брызги слюны. Собравшиеся встречали его речи одобрительным ревом, сразу было видно, что сказанное лысым им близко и понятно. Народ подобрался вовсе неоднородный, были тут угрюмые взрослые мужики, по виду типичные работяги, молодые парни, женщины средних лет и откровенно строящие глазки соседям молодухи, шныряли тут и там непоседливые юркие подростки. Андрей, не слышавший, о чем говорит оратор, стоявший вне основной массы людей, а соответственно не попавший под общий гипноз толпы, внимательно осмотревшись, легко вычленил нескольких особо заводных мужичков, громче всех оравших в ответ на произносимую речь. По тому, как грамотно они были расположены и как синхронно принимались вопить, будто повинуясь невидимому сигналу, аспирант заключил, что мужички явно подставные, специально разогревающие толпу, заводящие ее на действие. Вскоре он выявил еще одну группу, точно не имевшую отношения к стихийно собравшимся кто откуда на площади людям. Располагалась она у самых ступенек крыльца и состояла из широкоплечих, коротко стриженных молодых парней в одинаковых кожаных куртках черного цвета. «Это явно бойцы! Передовой отряд, который должен будет возглавить штурм! Право первого хода за ними, остальное довершит обезумевшая от погрома и крови толпа», – как-то отстраненно подумал Андрей. В руках у многих погромщиков он заметил толстые арматурные пруты – заранее готовились, сразу видно.

Чуть сбоку наполовину скрытая углом выходящего на площадь дома стояла патрульная машина милиции. Двое вооруженных автоматами милиционеров с ленивым интересом наблюдали за происходящим, небрежно облокотившись на капот. Рядом стоял здоровяк в камуфляже. На его рукаве Андрей разглядел уже знакомую белую повязку. На груди усташа висела казавшаяся на его фоне игрушечной охотничья двустволка.

Меж тем подогреваемая экзальтированным оратором толпа, будто морской прилив прихлынула к ступеням. Откуда-то из ее середины вылетел увесистый обломок кирпича и глухо ударил в запертые двери. За ним последовал еще один, на этот раз, врезавшийся в витрину, жалобно тренькнуло разбитое стекло, однако полностью не обрушилось, лишь зазмеилось трещинами, побежавшими во все стороны от дыры величиною с голову младенца. Напиравшие на ступени люди радостно заревели, потрясая кулаками. Казалось еще мгновение и толпа чудовищным напором снесет запертые двери, выдавит витринные стекла, и ничто уже не сможет ее сдержать. В эту самую секунду на втором этаже распахнулась дверь, ведущая на нависающий над крыльцом ажурный балкончик, и на пороге показался одетый в серый костюм-тройку мужчина. При виде его толпа разом замерла, будто наткнувшись на невидимую стену. В руках мужчина сжимал ружье, а лицо его так сильно искривила гримаса ненависти, что даже находившийся в нескольких десятках метров от него Андрей без труда смог ее разглядеть. Следом за мужчиной хватая его за руки и уговаривая вернуться, на балкон выскочили две молодые девушки в униформе, видимо, продавщицы. Одним резким движением освободившись от них и шагнув к перилам мужчина, перегнувшись через резные деревянные панели и сверля передние ряды погромщиков налитыми кровью глазами, в бешенстве проорал:

– Что, шакалы, почуяли поживу?! Я слышал, что вы тут кричали! Сербы вам не по нраву?! Так что же вы не пошли громить рабочие кварталы, а приперлись к моему магазину?! Потому что с рабочих нечего взять?! Дети у вас голодные? Сербы вас обворовали, отняли у вас последнее? Так я вас сейчас накормлю!

Голос хозяина магазина разносился по всей площади, легко перекрывая гневный ропот в задних рядах толпы. Андрей отчетливо разбирал каждое слово.

– А ну пошли вон, трусливые твари! Здесь вы не получите ничего, кроме хорошей порции свинца! А он плохо переваривается даже такими не имеющими совести ублюдками, как вы!

С этими словами мужчина вскинул к плечу ружье и навел его на толпящихся внизу людей. Передние ряды подались было назад, но сзади продолжали напирать и пробившиеся вперед бестолково затоптались на месте не в силах остановить напор толпы и отступить.