Во тьме

Аннабель вырвала лист из блокнота и, положив на стол, подтолкнула к капитану.

– И наконец, – сказал она, – у нас есть татуировка, которую Спенсер Линч сделал на коже Хулии Клаудио: 67 – (3). Сейчас, – продолжила детектив, – мы понимаем ее значение: 67 – общее число похищенных, 3 – его персональный «счет». Вроде бы все предельно просто, но так получается наиболее логично.

– Может ли кто-то объяснить мне, о чем вообще речь? – прогремел голос Вудбайна.

Над столом повисло болезненное молчание, призрак леденящей душу загадки.

– Полагаю, мы наткнулись на отвратительную тайну, которую несколько человек старались скрывать в течение длительного периода времени, – резюмировал Эттвел. – Даже будучи сверхковарным, похитить одного за другим шестьдесят семь граждан этой страны, день ото дня заметая следы… Они должны быть хорошо организованными.

– Это эвфемизм, – безрадостно засмеялся Тэйер.

– Но кто «они»? Что за ублюдок организовал подобие секты, похищавшей этих несчастных? – выругался Вудбайн.

В тишине раздался голос Аннабель:

– Они точно сумасшедшие. В этом ответ на вопрос, зачем им нужно было похищать людей. Посмотрите на эти лица, на них все написано. Никакой, на хрен, логики, там ведь даже дети есть!

…Четыре детектива провели уик-энд в этом кабинете, ведя расследование и сопоставляя первые выводы в поисках очевидного, и они все чувствовали себя загруженными. На фотографиях было изображено столько мужчин и женщин, что в объеме фактов, казалось, просто невозможно разобраться. При каждом «мозговом штурме» появлялись новые следы. Как будто стремясь подчеркнуть этот эффект, Фабрицио Коллинз привстал со стула и возразил:

– Эй! Минуту! Это ведь еще не все.

Маленькое собрание проследило за взглядом своего молодого длинноволосого коллеги, направленным на «стену страдания».

– Среди них есть женщины: от юных до зрелых, то же самое с мужчинами. Присутствуют представители всех этнических групп, правда, белых больше. Но если вы хорошенько присмотритесь, вы не увидите среди жертв стариков. Я хочу сказать, что самому пожилому из всех – около пятидесяти. Большинству же всего лишь между двадцатью и тридцатью.

– Точно, – одобрил Тэйер. – Самый молодой из всех – он, – Тэйер указал пальцем на мальчика, в глазах которого не было слез – видимо, все они к моменту, когда его сфотографировали, уже пролились. – Томми Хиккори, ему восемь; столько же, сколько Карли Марлоу, вот этой девочке.

Все кроме Вудбайна что-то пометили у себя в блокнотах. Потом Эттвел, по-прежнему бесстрастный, оглядел команду и подытожил:

– Если конкретно, то у нас есть эти шестьдесят семь фотографий, подобие молитвы на латыни и таинственная открытка. Плюс множество второстепенных зацепок, список вещей Спенсера, результат анализа пыли на конверте, лист сокамерников Спенсера…

Вудбайн покачал головой.

– Завтра сюда из Центрального управления Северного Бруклина прибудут три детектива, они помогут вам, вы сможете распоряжаться ими как захотите. – Капитан поднял указательный палец. – Распоряжение шефа полиции. СМИ не должны ничего знать о шестидесяти семи фотографиях, я не хочу дополнительного давления. Типы из Центрального управления помогут вам подобрать информацию для прессы. Вы оставите все свои предыдущие дела, они будут перераспределены, мне нужно, чтобы вы занялись вплотную только этим. ФБР отдает свою лабораторию в наше распоряжение, а полиция штата готова помогать нам при малейшей необходимости.

– Федералы не собираются вмешиваться в это дело? – забеспокоился Эттвел.

– Нет, этот кошмар теперь на слуху у мэра и даже у губернатора, они хотят, чтобы все было сделано корректно. Вы остаетесь на линии огня, но нам срочно нужны результаты.

Вудбайн вновь бросил взгляд на стену, взглянув на множество умоляющих глаз.

– Надеюсь, что сейчас не все эти люди мертвы, – прошептал он.

Джек Тэйер положил руку на плечо капитану. Обоих связывала многолетняя дружба.

– Я… Я бы не был столь оптимистичным на твоем месте. Есть моменты, которые мы пока опускаем.

Ноздри Вудбайна втянулись, его нервозность становилась все заметнее.

– Молитва на латыни, найденная нами у Спенсера, была написана кровью. Утром из лаборатории пришел факс. Это человеческая кровь.

Вудбайн закрыл глаза, он даже не удивился. Эттвел внес большую ясность, добавив:

– На самом деле это смесь из крови нескольких людей. Скольких – лаборатория не смогла установить.

Даже опытному капитану, занимавшемуся разными безумными историями на протяжении двадцати трех лет работы в полиции, показалось, что шестьдесят семь пар глаз с фотографий обращены к нему.

Это было невыносимо – и из его глаз потекли слезы.

Почему вы делаете это? Кто вы?

Но больше его удручал вопрос, как человеческие существа могли участвовать в подобной дикости, участвовать расчетливо и холодно, и с какой целью?

Под столом затрещал обогреватель. Все замолчали.

12

Нью-Йорк и его пригороды расположены поверх плиты, спускающейся к берегу океана. С высоты, когда ночь понемногу начинает разворачивать свои украшения, она напоминает огромное пятно, трепещущее множеством огней.

Местами видны тревожные торнадо «мигалок» полицейских машин, двумя цветами – красным и синим, отражающиеся на фасадах зданий. Они ритмизируют тамошние угрюмые улицы. Если бы потребовалась музыка, чтобы создать достойный аккомпанемент такому зрелищу, то вполне – усилиями меланхолического, медленного и мрачного хора – можно было бы исполнить гимн миллионам неведомых жителей, этих странным образом скрывающихся призраков мегаполиса.

В глубине одного из местных каньонов мы видим женскую фигурку, идущую навстречу общему людскому потоку. Еще одна баба, – могут сказать одни; скорее, миловидная; крепкие мускулы, напряженная спина, твердая походка.

Преодолевая порывы ветра и вся погруженная в свои мысли, Аннабель поднялась по Клинтон-стрит, держа в руке сумку, набитую делами. Она пересекла Джоралемон и посреди улицы на миг исчезла в густом пару, поднимавшемся из решетки водостока. Когда ее нога ступила на тротуар, мобильник завибрировал, а затем начал звонить.

Дерьмо. Дайте же мне хоть мгновение! – рассердилась она про себя.

Найдя небольшое укрытие перед зданием банка, Аннабель поставила сумку.

– О’Доннел. Слушаю, – произнесла она, переводя дыхание.

– Привет. Это Джошуа Бролен, можете говорить?

Придержав сумку ногой, Аннабель перекинула телефон из руки в руку и сказала:

– Говорите.

Частный детектив с ходу бросился в атаку:

– Я только что встретился с парикмахером, которому Спенсер Линч продавал волосы своих жертв. Парень странный, но выглядит искренним, как мне показалось. Видимо, он замешан в каких-то мелочах и боится; правда, там – ничего серьезного. Думаю, вы поняли, что он не…

– Да, его не в чем упрекнуть.

– М-м-м… – раздался выдох, как будто Бролен выпустил струю дыма. – Это неудивительно. Зато я навестил родителей малышки Паунер, той, которую Линч похитил первой, здесь тоже ничего экстраординарного. Я больше сосредоточился на этой части дела. На ней…

– Бролен? Послушайте, у вас есть время?

– Я просто стараюсь соблюдать правила игры, у меня есть свои способы. Вы кое-что рассказали мне, теперь моя очередь держать вас в курсе.