Главный инстинкт (сборник)

– У вас что, айплант включен? – сообразила вдруг Арцимович. – Кто вам разрешил?

– Ну почему сразу айплант, – медленно начал отвечать Лоусон, – есть… другие… альтернативные системы.

– Кто вам разрешил? Вы что, с шафрановскими особистами еще не сталкивались?

– Я… хотел, но… они хлипкие все… ага… почти… калориметр… знаете… такое слово есть забавное! Все. Смотрите планшет.

Доктор посмотрела. Лоусон был в критическом состоянии по ряду показателей. У него не работали почки и поджелудочная, зашкаливал при этом гемоглобин, и была температура в пятьдесят три градуса.

– Так лучше? – спросил мертвый, но явно гордый собой Лоусон.

– Так, – сказала Арцимович, – давайте-ка по порядку. Первое. Почему у вас айплант включен? Медицина и здоровье – мое личное дело, а вот о том, что вы айплант разблокировали, я должна доложить военным.

– Спокойно, доктор, мне можно, у меня санкция. Вполне официальная. Кто-то должен поддерживать весь этот наш диагностический зоопарк. Совершенно серьезно. Вот вам мой мандат.

– А врачу, значит, можно без айпланта… Ладно, тогда второе, – Арцимович произвела несколько манипуляций с планшетом и показала его Лоусону, – показатели, которые лягут в базу, должны быть вот такими.

– Не нужно показывать, я все прекрасно вижу сам… Сделаем, – сказал Лоусон, довольно угукнул и снова зашевелил пальцами.

А хомяк по-прежнему сидел себе на столе, зажмурившись, не проявляя никакого интереса к обилию медицинских установок и принадлежностей, не пытался устраивать никаких фокусов, вроде своих степных упражнений. По форме и окрасу все хомяки были одинаковы, и Арцимович не могла понять, смотрит ли она на давешнего знакомого или перед ней какой-то другой зверек.

– Ерунда какая-то, – сказал Лоусон, – у меня соединение исчезло… У вас тут ничего в гигагерцовом диапазоне не излучает?

– У меня все заморожено, – сказала Арцимович, – разве что «обвязки»? Или ваше включенное на всю мощность самодовольство?

– Да нет, «обвязки» я вижу… Сигнала нет…

Хомяк на столе вдруг открыл глаза, поднялся и расправил крылья.

– О, – обрадовался Лоусон, – есть соединение. Так.

– Погодите, Лоусон, давайте сначала от хомяка избавимся. Он будто бы ведет себя смирно, но, ему здесь совсем не надо быть.

Ничего не подозревающий о грозящих ему неприятностях несанкционированный хомяк вновь улегся в прежнюю позу и закрыл глаза.

– Черт, – сказал Лоусон, – исчезла связь, а ведь почти успел. Ладно, давайте изгонять бесов.

Он осторожно подошел к двери, дверь вобралась в стену. Лоусон вдруг развернулся и сделал шаг обратно по направлению к столу. Дверь медленно вернулась на место.

– Что такое? – спросила Арцимович.

Вместо ответа Лоусон шагнул вперед. Потом еще раз. Потом шагнул назад. И еще. Дверь за его спиной бесшумно распахнулась.

– Хомяк излучает электромагнитные волны примерно на девяти гигагерцах, – объявил торжественно Лоусон. – Вот так зверушка.

Арцимович посмотрела на свой стол. Хомяк открыл глаза.

– Перестал, – сказал Лоусон.

– Чудеса какие-то, – проговорила Арцимович, – зачем такому пушистому излучать, да еще на девяти гигагерцах?

– Доктор, у меня к вам предложение, – сказал Лоусон. – Давайте мы сейчас на время избавимся от этой загадки природы, я поправлю всё в базе, потом быстренько зарегистрирую все данные о физпроцессах, а потом мы с вами встретимся вечерком и исследуем все странные свойства местной… э-э-э… фауны, да? Всегда путал с флорой. А еще я научу вас пить чай по-казахски.

Арцимович, прищурившись, смотрела на хитро улыбающегося Лоусона. Теперь она тоже почувствовала излучение. Это внутри нее вдруг задрожала давно и, как ей казалось, навсегда успокоившаяся исследовательская жилка.

3

В функционировавшей по земному распорядку Экспедиции был тихий вечер.

В окружавшем ее мире распускалось розовое утро. Из реки поднималось чисто умытое солнце. Легкий ветерок играл листвой на деревьях рощи и пошевеливал волоски на толстых лодыжках Лоусона. Его голые ноги вырастали из песка и исчезали в просторных белых шортах. Рядом с его ступнями зарывались в песок напрягшиеся металлические основания походного кресла. Восседавший в нем Лоусон пил чай.

– А пить зеленый жасминовый чай вас, вероятно, научил бывший шеф? – произнесла Арцимович.

Некоторое время она следила за траекторией вопроса, пущенного ею в далекое небо. Она ждала, когда он приземлится по ту сторону прочной баррикады из кольца на пальце Лоусона, разницы в годах и еще множества вещей, о которых ей так не хотелось думать.

– Вы знаете моего бывшего шефа? – удивился Лоусон. Он сделал большой глоток, подержал немного пиалу и вернул ее на маленький столик, который стоял между его креслом и вытянувшейся в шезлонге Арцимович.

– Да, я забыла его имя, но мы встречались во время подготовки к Экспедиции. По слухам, он покинул вас, так и не дождавшись начала планетной фазы.

– У нас таких называют выбравшими свободу.

Арцимович взяла со столика пиалу. Пиала сверкнула солнечным бликом, и в нее с неба мгновенно прыгнуло молодое, по-утреннему непоседливое облачко.

– А он пишет вам? – спросила Арцимович.

– Писал первый год. Потом перестал.

Доктор покачала свою чашу, глядя, как пошевеливается отражающийся в ней серый набухший комок. «Конечно, не пишет, – подумала она, – вы ведь, доктор, тоже перестали писать своим, когда поняли, что уже не знаете, чем обернутся ненадежные и неподатливые слова на том конце моста, в ставшем чужим для них и вас мире. Чтобы рассказать о себе, слов недостаточно. Однако получать письма из того, когда-то родного для вас мира – пока они еще шли – было хорошо. Ведь там осталось…»

– Ваше парео, доктор, – задумчиво произнес Лоусон, – напоминает мне мою жизнь…

Арцимович повернула голову.

– Полосы, – пояснил Лоусон, – полоса белая, полоса черная, полоса белая, полоса черная… А потом, извините, попа! Хотя в вашем случае это нечто, безусловно, великолепное.

Арцимович стала смотреть на солнце. Долгое местное утро обещало ей еще один очень-очень длинный и скучный день.

«А чего вы, доктор, собственно, ожидали? Неожиданных приятных открытий – чудесного отголоска вашей чересчур долго длившейся юности? Излучающие хомяки? Земные люди, летучие мыши, дельфины, касатки и кто там еще – тоже вполне себе излучают, пусть и акустически. Всего лишь еще один эволюционный выверт… И заниматься им следует ксенозоологам, разгильдяям, при первичном исследовании пропустившим и хомяков, и это их излучение. Впрочем, почему пропустившим? Быть может, совсем не пропустившим. Быть может, кто-нибудь из них даже сделал себе докторскую. “Радиоволны как метод коммуникации на дальние расстояния у грызунов системы Р-2…”»

– Слушайте, Лоусон, я правильно понимаю, что излучение хомяков – это радиоволны?

– Да, электромагнитное излучение.

«Действительно, лучше “Электромагнитное излучение как метод коммуникации на дальние расстояния”… Защитил себе докторскую, получил грант на продолжение исследований, собрал группу и вожделенный первый транш потратил на закупку оборудования и офисных принадлежностей, прикидывая, как бы обосновать еще необходимость личного кара для удобства и апгрейда айплантов – чтобы не тормозили сетевые игры… Аннотационный отчет, полугодовой отчет… Бумага стерпит. Тут мы с вами вспоминаем хорошую улыбку Владимира Евгеньевича и начинаем ощущать стыд. Но сразу же вспоминаем другие интеллигентные улыбки и перестаем его чувствовать. Не то чтобы вам, доктор, нечего было стыдиться… Но ведь вы сейчас уже далеки от этого, не правда ли?»

– И так можно общаться на значительно более дальние расстояния, чем, например, мы с вами, а? – спросила Арцимович.

– Вероятно, да… Впрочем, мне всегда больше нравились общения на расстояниях близких, – не унимался Лоусон.