«Дром» у дороги. Будни одной компании

Ухватившись руками за край ворот, Стаханов подтянулся, затем поднялся на руках над воротами. Перебросив одну ногу через край, он заметил, что во дворе кто-то есть и этот кто-то смотрит на него. На выложенной плиткой дорожке стояла женщина с зонтом в руке. Судя по описаниям мужичка, это была именно та женщина, коротко стриженая, бледная, стройная. Выглядела она старше Стаханова лет на десять-пятнадцать. Глаза не показались Стаханову страшными, обыкновенные карие глаза, с едва заметными сеточками морщинок по сторонам, которые придавали лицу немного лукавый взгляд. На губах играла кривая улыбочка, мол – «Вот ты и попался». Одета она была вполне… э, «по женский», во всяком случае, никаких кроссовок или футболок. Фиолетовая кофта, наброшенная на плечи легкая куртка, широкая, средней длинны юбка, и шлепанцы. Вися на воротах, Стаханов успел отметить, что ноги у нее были довольно привлекательными.

– Калитка, в общем, была открыта, – вполне спокойным голосом сказала она.

Стаханов в такие ситуации никогда, естественно, раньше не попадал, поэтому никак не мог придумать, что сказать в ответ и несколько секунд глупо висел (или сидел) в нелепой позе. Стаханову стало стыдно как школьнику, которого застали за просмотром порнофильма. Чувствуя, что краснеет, он в замешательстве попытался спрыгнуть назад, за ворота.

– Да что вы там застряли, Стаханов? – женщина с легкой улыбкой смотрела на его потуги. – Спрыгивайте сюда, раз решили. Соседи наверняка уже прилипли к своим окнам.

– Извините, – спрыгнув вниз, произнес неуверенно Стаханов. – Я случайно. – Глупо улыбнулся он. «Ой, дурак!» – мысленно казнил он себя. Нелепая ситуация, похоже, позабавила стоявшую перед Стахановым женщину.

– Понимаю, – кивнула она. – Я слишком долго не открывала, а вы беспокоились, что что-то случилось, вот и пришлось проделать такой трюк.

– Да, а вы откуда меня знаете?

– Вера мне о вас говорила, по ее описаниям я и поняла что это вы. Правда я считала, что придете вы сюда как нормальный человек.

– Какая Вера? – спросил Стаханов, наскоро перебирая в уме всех Вер, которых он знал.

– Из «Дрома», если я не ошибаюсь, – сказала женщина. – Здесь она время от времени работает по дому, уборка и все такое прочее.

– А, понятно, – кивнул Стаханов. – А вас как зовут?

– Называйте меня Максимилла, – вполне серьезно сказала она.

– Извините, как? – переспросил Стаханов, хотя знал, что так не следует поступать.

– Максимилла, – повторила она. – Мой отец был большим любителем латыни, поэтому я получила такое имя.

– А вашим отцом был… – осторожно начал Стаханов, готовясь услышать вполне естественный ответ.

– Нет, Гончар не мой отец. – Максимилла посмотрела куда-то в сторону. – Пойдемте в дом, иначе вы превратитесь в совсем уж невесёлое зрелище.

Стаханов понял, что в его сторону бросили неприятную колкость.

Дорожка не шла к дому напрямую, она обтекала толстые деревья на пути, змеей извиваясь и пропадая в густых зарослях кустарника впереди. Сад не казался заброшенным, видно, что за ним ухаживали постоянно. На стволе одного из деревьев Стаханов заметил небольшую лакированную фигурку – ящерицу, раскрашенную в зеленый горошек на синем фоне. На стволе следующего – пучеглазую жабу желтого цвета с блаженным выражением морды. Ближе к дому такие фигурки стали попадаться даже по сторонам аллеи – две стройные черные кошки стояли на страже у парадного входа в дом. Сначала они напомнили Стаханову керамические копилки, но силуэты этих кошек-стражниц были вытянуты и изящны, в высоту они доставали Стаханову до солнечного сплетения.

– Я и не знал, что Гончар делал такие игрушки, я думал он только керамической посудой занимался, – Стаханов остановился перед одной из черных стражниц.

– А почему вы решили, что это игрушки? – Максимилла остановилась на ступенях парадного входа, смотря на Стаханова сверху вниз.

– Есть в них что-то детское, – сказал Стаханов. – Особенно у тех, что на деревьях прикреплены. – Он поднял голову и стал смотреть на фасад дома. Почему-то он старался и там обнаружить керамические статуэтки или фигурки, но как оказалось – напрасно. Дом из красного кирпича в два этажа был покрыт серой черепицей, причем справа к нему примыкала довольно большая постройка с высокими окнами, вероятнее всего – мастерская Гончара.

Вокруг дома практически все было засажено мелкими разнообразными кустами, среди которых вились дорожки, посреди сада были разбросаны увесистые живописные камни, присмотревшись, Стаханов понял, что они там не просто так. Он вспомнил, что нечто такое в своих садах делали, кажется, японцы, камни там служили для некой эстетики, но Стаханов не помнил подробностей. Двора как такового не было, был дом, был сад, и были непонятные витиеватые дорожки из керамических плиток. Все было не обычно, но крайне несимметрично, по мнению Стаханова.

– Заходите, – позвала его Максимилла.

Стаханов прошел внутрь. Первое, что он заметил – целую батарею высоких расписанных под какую-то древность амфор, они занимали большую часть холла. Стаханов ногой задел ручку одной из них, амфора издала глухой звук. Максимилла обернулась:

– Осторожнее, эти чернофигурные хрупкие. Проходите налево, в комнату, я сейчас буду. – За ней хлопнули двери.

Стаханов прошел, куда его пригласили. Обширная гостиная имела довольно обычный вид, все как у людей – телевизор, напольные лампы, книжный шкаф забитый толстыми томинами, диван и пара кресел. В углу стояла широкая ваза, а точнее почти бочка, явно работы Гончара (Стаханов видел похожие в городской мэрии). Непонятно имела ли она практический смысл или чисто декоративный, Стаханов даже заглянул внутрь – а не забита ли она окурками или пивными крышками (так например, поступали в той же мэрии).

Стряхнув с волос капельки дождя, он сел на диван. Стал разглядывать стены – оказалось, что в углу, между окном и одним из кресел на обоях кто-то грубо намалевал непонятные детские каракули. Стаханову стало интересно, он поднялся и подошел поближе. Рисунок был нанесён жирным фломастером. Четыре человечка, один на коне и один с копьем и щитом, еще двое убегало от них вправо, пятый человечек лежал у ног схематичного коня, вокруг были беспорядочно нарисованы черточки, явно обозначавшие разбросанные копья и стрелы.

– Скромностью вы я вижу, не страдаете, – донесся из-за спины голос Максимиллы.

– Не каждый день видишь такое детское творчество на обоях. Неужто, тоже работа Гончара? – улыбнулся Стаханов.

Максимилла теперь была без куртки.

– Это детские воспоминания, – серьезно сказала она. – Одно из первых.

Стаханов хотел задать новый вопрос, но Максимилла жестом пригласила его сесть на диван. Сама она села в кресло.

– Давайте начнем без длинных вступлений, – сказала она. – Вы курите?

– Нет, а вы? – Стаханов намерено соврал и постарался сохранить непринужденный тон. Он терпеть не мог официальной манеры.

– Смотря с кем и смотря, в каких условиях, – Максимилла закинула ногу за ногу и достала тонкую пачку сигарет. Рука Стаханова невольно дернулась к карману, где лежала зажигалка. Она это заметила.

– Не волнуйтесь, у меня есть, – сказала Максимилла.

Стаханов во второй раз почувствовал себя не в своей тарелке. На такой простой вещи провалился как пацан, на собственной маленькой лжи. Что-то со мной не то, беспокойно подумал Стаханов, похоже, я ее немного боюсь. Последний раз он ощущал такую подсознательную робость еще старшеклассником, перед девушкой, которая ему очень нравилась, но он настолько был робок тогда, что, даже говоря ей «привет» не мог смотреть ей в глаза.

Нет, это не день неудачный, это что-то не то со мной, подумал он.

Максимилла выпустила тонкую струю дыма и заговорила, взгляд ее смотрел на Стаханова в упор, свои слова она как бы читала с его лица, не отвлекаясь ни на что другое:

– Он позвал меня в один из осенних вечеров. Помню, тогда было очень холодно – отопление не работало, он стоял у открытого окна, а брызги ливня обдавали его с ног до головы. Худая спина, закатанные рукава, волосы, облепившие мокрое лицо. Ему было плохо, как никогда. Он больше не хотел одиночества, просто не мог его больше вынести, поэтому и позвал меня. Раньше, до этого, мы с ним только говорили через тьму, о самых разных вещах, о звездах и цветах, о преступниках и сельском хозяйстве, о греках и о сенаторах. Я засыпала, когда он засыпал, я просыпалась, когда чувствовала, что он тоже проснулся. И все дни я ждала ночи, чтобы говорить с ним через мрак. Мне было плохо без его голоса, я ненавидела отца, презирала деда, мой муж, жестокий и ничтожный выскочка, не разделил со мной ложе ни разу, так как предпочитал сенаторских жен и молодых мальчиков, мне было горько от осознания того, какая родня мне досталась. Пока была жива моя мать, я находила утешение в разговорах с ней, она говорила мне о лучшем мире, о счастье, которое можно обрести страданиями. Я слушала ее и думала о своем. Да, у меня было все, что может пожелать девушка из моего рода, штат прислуги, омовения в серебряных ваннах, натирание дорогими благовониями и аркадским оливковым маслом, я даже могла ездить на лошадях личной конюшни принцепса, но пустота в душе оставалась.

Отец нашел мне мужа. Мои мать и бабка уговаривали меня, что это хорошее решение, что так будет лучше для всех. Этот Максенций, был тогда уже влиятельным человеком при моем отце, сражался с ним плечом к плечу в Сирии и Месопотамии. Он хотел стать августом, ему всегда было мало денег и власти. Когда мой отец умер, подкупленные сенаторы провозгласили Максенция августом. К моему счастью его убили очень скоро другие претенденты на титул.

Ужасное время, было чересчур много крови, слез, ненависти, солдатни, нищих и разбойников, голода и трупов в придорожных канавах. Очередной август убил мою мать и бабку, я осталась одна на глухой вилле, один на один с мыслями и с ним. Только разговоры ночью с ним меня спасали от безумия. Я рассказывала как мне плохо. Он жалел меня, говорил успокаивающие вещи и никогда не жаловался. До того момента. Той ночью я услышала его даже не положив голову на ложе, он был на грани. Я не стала медлить и решила бросить все и прийти к нему. Мне нечего было терять, со дня на день ко мне бы нагрянули убийцы.

Стаханов не шевелился и не говорил ни слова. Максимилла отвела взгляд и сказала:

– Хотите увидеть еще кое-что из этого? – она указала на рисунок на стене. – Идите за мной.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Миновали короткий коридор и вошли в пустую комнату с одним узким окном. На полу валялись некие свертки и бруски непонятного материала. Окрашенные в белое стены оказались сплошь зарисованы мелкими неумелыми рисунками, причем все они шли группами.

– Ваша работа, – полуутвердительно сказал Стаханов.

– Нужно было куда-то деть старые воспоминания, а этот способ работал.

– Что это? – Стаханов указал на толпу человечков центре. Один из них как-бы обращался к другим с речью. Рядом нескольких человечков били палками и тащили куда-то за руки и ноги. Перед непонятной глыбой на коленях стояли несколько человечков, над ними нависали старательно выведенные человечки с короткими мечами и палками.

– То, что я видела.

Стаханов перешел дальше. Следующую группу составляли человечки, полулежащие на ложах, посреди стоял стол с блюдами и кубками.