Сумерки «красных дней». Декабрь 1905 года в Иркутске

О полиции в этом описании нет ни слова. То, что именно околоточный отправил Хахутова за реку сомнений не вызывает, но его заслуги как спасителя «от ярости толпы» не столь очевидны.

Как бы то ни было, уже к 10 часам утра толпа приступила к разгрому лавки Хахутова. Причем в «классическом» для начала погромов стиле – с порчей и уничтожением имущества, поисками подтверждений своим подозрениям, которые могли быть использованы в качестве оправдания для дальнейших самосудных действий.

«В толпе говорили, что в лавочке найдены три винтовки, башлык, папаха и др. солдатские вещи. Толпа все сокрушала: разбивала двери, выворачивала полы, все ища чего-то»[31 - Восточное обозрение, 1905, 21 дек., С. 2.].

Глазковское предместье на плане Иркутска 1908 г.

В течении следующего часа погром распространился на Кругобайкальскую[32 - Сейчас ул. Терешковой] и Александровскую[33 - Сейчас ул. Профсоюзная] улицы, сохраняя свой преимущественно деструктивный характер:

«На Кругобайкальской улице, по обеим ее сторонам, стоял народ; погром происходил всех лавок, которые находились против водокачки недалеко от церкви. Видно было, как одна сторона улицы внимательно следила за другой, где всё время неслись дикие вопли толпы, какие-то предметы летели на воздух и слышались выстрелы»[34 - Червенцов А. Н. Отчет о деятельности Иркутского Аптечного Склада Красного Креста // Кауфман П. М. Красный крест в тылу армии в Японскую кампанию 1904—1905 годов. Т. 1: Сибирский район. Ч. 1. – СПб., 1909. – С. 331—343.].

«На месте погрома мне представилась дикая картина истребления самых разнообразных товаров. Одни, забравшись в лавку, выбрасывали оттуда товары, другие тут же их уничтожали. Различные материи, новые резиновые калоши – все рвалось и резалось ножами в клочья. Все хрупкое вдребезги разбивалось»[35 - Восточное обозрение, 1905, 22 дек., С. 2.].

По мере эскалации беспорядков число их участников увеличивалось за счет присоединения демобилизованных солдат, находившихся в районе станции, и местных обывателей вполне определенного образа жизни:

«К рабочим присоединились несколько подозрительных личностей, как напр. пьяный, с подбитыми глазами, оборванец и два-три мелких торговца»[36 - Червенцов А. Н. Указ. соч.].

Усиливалось ожесточение, подогреваемое спиртным из «разбиваемых» лавок.

«Вот из лавочки выскакивает кавказец и что есть силы пускается бежать по улице. Удары палками сваливают его с ног, а выстрелы уже в лежачего, беспомощного человека приканчивают его. … толпа продолжает бесчинствовать. Вновь раздаются выстрелы, после которых воздух оглашается страшным нечеловеческим криком женщины. … Бегу вперед и вижу валяющуюся по земле уже немолодую женщину черкешенку. Она безутешно рыдает. Тут же лежит окровавленный труп седого кавказца, как оказалось – ее мужа»[37 - Восточное обозрение, 1905, 21 дек., С. 2.].

«…оттуда выбежал какой-то „черкес“, раздались выстрелы и прежде, чем он успел перебежать улицу, „черкес“ упал, на него бросились какие-то люди, которые его добили. Видны были еще два лежавшие на улице трупа, валялись вещи из разгромленных лавок»[38 - Червенцов А. Н. Указ. соч.].

Разгром винной лавки. Иллюстрация из журнала Life 1905 г.

Избиение начинало переходить в откровенный грабеж и дикие эксцессы.

«…подбежал товарищ и сказал, что у убитого кавказца какой-то солдат отрезает пальцы с золотыми кольцами. „На войне, – говорит, – мы всегда так делали“ … Я собственными глазами видел обрубки пальцев на правой руке какого-то кавказца»[39 - Восточное обозрение, 1905, 22 дек., С. 2.].

Отмечались факты нападений и на «посторонних» граждан:

«Тут же голосит женщина, у которой какой-то рабочий намеревался отнять багаж»[40 - Восточное обозрение, 1905, 22 дек., С. 2.].

В то же время с исчезновением эффекта внезапности и смещением событий к вокзалу, в районе которого концентрация «кавказских» заведений, видимо, была наибольшей, начинается сопротивление и с обеих сторон в ход пошло огнестрельное оружие. Хотя многие владельцы торговых заведений просто спешно закрывали их и разбегались[41 - «Так как стало известно о намерении громил идти к дому Онанашвили, все магазины стали быстро закрываться все „черкесы“ стали прятаться» (Червенцов А. Н. Указ. соч.)].

К 11 часам утра погромная волна достигла района вокзала. Толпа численностью около 300 человек начала разбивать гостиницу «Лондон» и находящийся рядом магазин.

«При этом из домов, занимаемых черкесами, велась беспрерывная стрельба из ружей и револьверов, на что толпа отвечала также выстрелами. На площади лежали убитые и раненые»[42 - Сибирь, 1912, 6 апр., С. 3.].

Попытки противодействия погрому, как уже упоминалось, начались практически сразу. В толпе было какое-то количество и «сознательных» граждан. Однако уговоры, что вполне типично для подобных ситуаций, не давали никакого эффекта, лишь подвергая опасности самих противников погрома.

«…я уговаривал публику расходиться, кричал рабочим, чтоб они отправлялись на работу, что им нечего здесь делать. Но все было напрасно. Мои уговоры не действовали. Напротив, со всех сторон я слышал в ответ: – А ты кто такой, что заступаешься? Или самому пулю в лоб хочется?»[43 - Восточное обозрение, 1905, 21 дек., С. 2.].

Действовать более активно им не позволяла явная малочисленность. Кроме того, те из них, которые состояли членами «городских»[44 - То есть дружин центральной (правобережной) части Иркутска. В Глазково своей дружины до декабрьских событий не было.] дружин самообороны, вероятно, были дезориентированы происходящим: в октябре-ноябре самооборона была нацелена прежде всего на защиту стачечников и охрану митингов от нападений «черной сотни», в меньшей степени – на предотвращение ночных грабежей и разбоев. Здесь же все перевернулось с ног на голову – среди бела дня громили те, кого предполагалось защищать.

Единственным действенным средством прекращения беспорядков могло стать только вмешательство властей, ближайшим представителем которых был комендант станции. К нему и обратились уже в самом начале погрома. Однако все, что предпринял не так давно назначенный исполняющим обязанности коменданта штабс-ротмистр Степанов[45 - Еще летом 1905 года комендантом станции Иркутск значится подполковник Воллк. Степанов на тот момент был офицером, прикомандированным к управлению заведующего передвижением войск забайкальского района Генерального штаба (см. «Известия Иркутской городской думы». 1905. №9—12, С. 55)] – вывел 40 находившихся в его распоряжении солдат и оцепил вокзал. Впоследствии это решение служило поводом для обвинений в попустительстве и чуть ли не поддержке погрома, однако с точки зрения буквы закона ничего иного от него ждать и не приходилось. Охрана станции являлась для коменданта не просто главной, но единственной задачей. И убийство, и вызванные им беспорядки происходили за полосой отчуждения железной дороги, действовать за пределами которой, тем более с применением или угрозой применения оружия, Степанов мог только с санкции местных властей[46 - Восточное обозрение, 1905, 31 дек., С. 2.].

Главной проблемой было то, что в предместье не было войск (во всяком случае таких, на которые можно было положиться, учитывая только что подавленную солдатскую забастовку и срочную демобилизацию запасных). Сообщение с центральной частью города сильно осложнялось тем, что понтонный мост, связывавший ее с «железнодорожным» левобережьем, был снят еще днем 10 декабря ввиду начинающегося ледостава[47 - Восточное обозрение, 1905, 12 дек., С. 2.]. Паромная (плашкоутная) переправа налажена не была[48 - По свидетельству Червенцова, еще и 17 декабря студент Аполлосов, посланный им за помощью, «с опасностью для жизни» пересек Ангару. «Ледоход был в полном разгаре; моста не было; лодочники не решались пускаться в рискованный путь. Добыв с величайшим трудом ялик, Главноуполномоченный все-таки пробился через лед и с уполномоченным Лилиенфельдом-Тоаль вскоре к нам прибыл».], а пароходная и, тем более, лодочная были небыстрыми и небезопасными:

«В дни ледостава разлившаяся кипящая Ангара представляет жуткое зрелище. Над водой все время стоит густой туман. Под прикрытием тумана по черной воде проносятся большие льдины. В их неожиданном появлении и заключается опасность переправы»[49 - Железников Н. Жизнь и скитания изобретателя-самоучки. V. Земноводный велосипед по бумажным рекам // «Вокруг света». М.: «Земля и Фабрика», 1929. №3.].

С началом погрома околоточный (с Хахутовым?) отправился за Ангару, а Степанов послал за поддержкой к коменданту сборного пункта иркутской внутренней эвакуационной комиссии Кривцову. Сборно-эвакуационный пункт представлял собой бараки на так называемой «Переселенческой ветке» или «Переселенческой платформе», где-то в районе современной улицы Тургенева[50 - Изначально использовался в качестве материального склада Красного Креста, с конца 1904 года передан иркутской внутренней эвакуационной комиссии.]. Войск не было и там, так как события пришлись на «окно» между эвакуационными эшелонами. Была только охрана пункта, которую Кривцов и отправил на станцию под командованием прапорщика запаса.

Можно предположить, что находившиеся на станции 40 человек и прибывшие со сборного пункта еще 30 были железнодорожной охраной[51 - Еще в августе 1904 года иркутская дума выделила 1000 руб. на зимнее переоборудование дачи Звездочка, где были расквартированы 80 нижних чинов и канцелярия – штаб дружины №24 государственного ополчения, охраняющей железнодорожный путь (См.: Известия Иркутской городской думы, 1904, №15—16, С. 416—417). Штаб продолжал размещаться там еще и в ноябре 1905 года (См., напр., объявление о торгах: «Иркутские губернские ведомости, 1905, 12 нояб., С. 1)]. Как бы еще и не того самого батальона, в котором служил Кузьменко. Это могло бы объяснить и нежелание Степанова отпускать их из-под своего непосредственного контроля и довольно пассивное поведение этих охранников. Подошедшие со сборного пункта военные были направлены Степановым «пройтись по предместью» с предписанием не открывать стрельбы и не производить арестов[52 - Восточное обозрение, 1905, 31 дек., С. 2.]. Проку от этой демонстрации было немного, и в конце концов дружинники попросили их продвинуться по Александровской в сторону циклодрома (нынешний парк им. Парижской Коммуны) с целью отсечь дальнейшее распространение погрома[53 - Восточное обозрение, 1905, 22 дек., С. 2.].

В это же время (11:30) к вокзалу прибыли пристав 1 полицейской части, в «зону ответственности» которого входило Глазковское предместье – титулярный советник Николай Ареньевич Иванов[54 - Согласно «Памятным книжкам Иркутской губернии» Н. А. Иванов был приставом 3-й части г. Иркутска в период 1903 – начала 1905 гг., затем приставом 2-й ч. и, наконец, в апреле 1905 г. был назначен приставом 1-й части (См.: Восточное обозрение, 1905, 6 апр., С. 2). Однако в конце апреля приставом 1-й части все еще был коллежский асессор А. Н. Галкин (См.: Восточное обозрение, 1905, 30 апр., С. 2).] – с пятью городовыми. По его оценке, толпа уже достигла численности в 2,5 тысячи человек. Вполне вероятно, что это было преувеличением, но реально оценив свои силы, он занял выжидательную позицию, по-видимому отправив в город очередную просьбу о подкреплении[55 - Сибирь, 1912, 6 апр., С. 3.].

Дальнейшие события концентрировались уже непосредственно у вокзала и их центром стал комплекс строений, располагавшихся на углу улицы Кругобайкальской и привокзальной площади (сейчас угол ул. Терешковой и Челнокова). Здания принадлежали иркутскому мещанину, грузину Николаю Соломоновичу Онанашвили. В угловом доме по-видимому размещался магазин, в следующем двухэтажном здании с июля 1904 года находился аптечный склад «Красного Креста» и его службы[56 - В верхнем этаже этого бесплатно уступленного Онанашвили Красному Кресту здания жила администрация и санитары, в среднем находился склад медикаментов и инструментов, в подвальном – посуда, дезинфекционные средства, операционные столы и проч., а также с 6-го декабря 1904 года по 15-е марта 1906 года чайная-столовая для проезжающих через г. Иркутск с востока демобилизованных солдат-«одиночников».], в соседнем, существующем и сегодня, каменном двухэтажном – гостиница «Южный Кавказ», в чьем подвале размещалась часть склада «Красного Креста», и во дворе этих двух строений – ресторан.

Гостиница «Привокзальная». Снимок Google Maps, 2013

Первым, между 11:00 и 11:30, не взирая на присутствие полицейских чинов и выставленный Степановым у дома военный караул, был разгромлен угловой магазин.

«Толпа была значительная и, не смотря на присутствие караульных солдат, доканчивала погром указанного дома… Громилы, если это были рабочие, все попадавшее им под руку уничтожали или бросали караулу – табак, папиросы, хлеб и т. п. Грабеж принял огромные размеры. Солдатам объясняли причину погрома и подстрекали их к грабежу»[57 - Червенцов А. Н. Указ. соч.].

Погромные «активисты» пытались побудить толпу к штурму «Южного Кавказа», требовали от пассажиров (большей частью офицеров) покинуть номера, что те и стали делать со всей возможной поспешностью[58 - Там же].

Сам Онанашвили несколько раз обращался с просьбами о защите к Степанову, собирался даже откупиться от погромщиков, но в конце концов

«по настоянию своей русской прислуги, скрылся, перескочив через забор. Ночевал он в одном русском семействе, а затем перебрался в город»[59 - Восточное обозрение, 1905, 23 дек., С. 2.].

К полудню избиения прекратились и погром перешел в следующую фазу – основным мотивом теперь служила нажива:

«Если до полудня можно было говорить о разгроме, как о мести кавказцам за убийство солдата, то после полудня начался самый откровенный грабеж. Если до полудня застрельщиками являлись некоторые деповские рабочие, то после 12 ч. выступили погромных дел мастера, по-видимому, прибывшие к этому времени из города. Началось самое наглое расхищение имущества кавказцев»[60 - Восточное обозрение, 1905, 22 дек., С. 2.].

Дружинники и присоединившиеся к ним граждане как могли противодействовали грабежу: пытались отбирать растаскиваемые вещи, разбивали и разливали спиртное[61 - Восточное обозрение, 1905, 23 дек., С. 2.]. Параллельно с помощью санитаров аптечного склада «Красного Креста» (оттуда брали бинты и вату для перевязок) и военных врачей, приведенных заведующим этого склада доктором А. Н. Червенцовым со сборного пункта, началось оказание первой помощи раненым (как «кавказцам», так и «русским»), некоторые из которых были отправлены в ближайшую – железнодорожную[62 - Располагалась в квартале между нынешними улицами Профсоюзной, Звездинской и Челнокова, напротив рощи «Звездочка».] – больницу[63 - Червенцов А. Н. Указ. соч.].

Во втором часу дня на место событий явился исправляющий должность иркутского полицмейстера подполковник Николай Антонович Никольский[64 - До осени 1900 года – числящийся по армейской пехоте штабс-капитан исправляющий должность участкового пристава С.-Петербургской городской полиции. Высочайшим приказом по военному ведомству от 21.09.1900 г. назначен исправляющим должность Иркутского полицмейстера, с оставлением по армейской пехоте. (См.: Иркутские губернские ведомости, 1900, №113). Прибыл в Иркутск 30.10.1900 г. (Иркутские губернские ведомости, 1900, №127); 1901—1904 гг. – капитан; 1905 г. – подполковник.]. Был ли он недостаточно информирован или просто понадеялся на свой авторитет, но воинских подразделений с ним не было. Что конкретно он предпринял для прекращения беспорядков неизвестно, однако результат, по свидетельству анонимного дружинника, был обратным желаемому:

«В этот момент я в первый раз увидел полицеймейстера. Он о чем-то говорил с толпой. … Назади в это время толпа что-то закричала. Оглядываюсь и вижу такую картину. Полицеймейстер Никольский, схватив в руки шапку, изо всех сил убегает от толпы, которая изрыгает по его адресу различные ругательства»[65 - Восточное обозрение, 1905, 22 дек., С. 2].

Более того, несколько позже комендант станции Степанов в своих показаниях прямо обвинит Никольского в невольном провоцировании толпы на дальнейший грабеж.

«…до появления полицеймейстера толпа совершенно успокоилась и стала расходиться, и только нецелесообразные действия и распоряжения полицеймейстера повели к тому, что толпа возросла до громадных размеров, и погром принял такой грандиозный характер»[66 - Сибирь, 1912, 6 апр., С. 2.].

Правда, эта межведомственная эскапада могла быть реакцией на неизбежный «разбор полетов» с поисками крайнего. Полиция со своей стороны тоже в долгу не осталась. Тот же пристав Иванов свидетельствовал, что Степанов не только не предотвратил погром имевшимися в его распоряжении военными силами, но и до некоторой степени подстрекал к нему.

«Так, когда толпа громил хлынула на лавку Бесеневича (не кавказца), то Степанов закричал: „Ребята, как вам не стыдно, ведь это – не черкесы“»[67 - Сибирь, 1912, 6 апр., С. 2.].

Как бы то ни было, вновь возбудившаяся толпа разгромила и разграбила ресторан Онанашвили, находившийся во дворе «Южного Кавказа», а когда через два часа полицмейстер вернулся с ротой[68 - Порядка 100—150 человек] солдат, которые начали прикладами ружей разгонять всех присутствующих, еще и лавку турецкого подданного Харлампова на противоположной стороне улицы[69 - Сибирь, 1912, 6 апр., С. 2.].

Досталось всем – и хулиганам, и дружинникам, и простым зрителям[70 - Восточное обозрение, 1905, 23 дек., С. 2]. К четырем часам вечера привокзальная площадь и Кругобайкальская улица были без единого выстрела очищены и оцеплены[71 - Червенцов А. Н. Указ. соч.]. При этом нет упоминаний ни о каких арестах. Свежих пострадавших отправили в железнодорожную, а трупы – в Кузнецовскую больницу, за реку. Собственно, на этом погром и его подавление завершились. Способствовали этому наступившая темнота[72 - Заход солнца в 15:55 (см.: Иркутский календарь на 1901 год. Иркутск, 1901. С. 38).] и усиливающийся мороз[73 - В 9:00 вечера термометр показывал -26?C (см.: Иркутские губернские ведомости, 1905, 20 дек., С. 3).].

Войска оставались в предместье до 19:30, после чего полицмейстер снял все караулы. Причиной такого решения Никольского вряд ли могла быть уверенность в прочном умиротворении предместья, поскольку обстановка в городе в октябре-ноябре 1905 года не оставляла сомнений в обратном. Скорее, причиной было то, что он мог распоряжаться лишь теми войсками, которые ему выделялись временно командующим 2-й Сибирской пехотной дивизией генерал-майором Даниловичем и лишь в той мере, в какой ему это позволялось. С войсками между тем было плохо – буквально на днях было подавлено восстание (военная стачка) иркутского гарнизона, в срочном порядке демобилизованы запасные, а из оставшихся выделялись на постоянной основе 4 офицерских патруля в помощь полиции[74 - Червенцов А. Н. Указ. соч.], не справлявшейся с разгулом криминала в самой центральной части города. Таким образом, Глазково фактически было брошено на произвол судьбы, а, если сказать прямо, – погромщиков.

«караул еще вечером был снят, в разгромленных помещениях рылись со свечами какие-то люди, слышались звон разбиваемых стекол и выстрелы»[75 - Там же].

Страшным итогом «черной» пятницы стали десять трупов: пекарь Тетеос Караказьян, Авек Григоров, Абрам Мураньянц, Яков Аванесов, Филипп Бабаев, Манук Арзаков и Исак Хамразов[76 - Сибирь, 1912, 6 апр., С. 3.], Датразая Исай[77 - Восточное обозрение, 1905, 18 дек., С. 3.], Степан Гогонашвили[78 - Иркутские губернские ведомости, 1905, 19 дек., С. 3.], а также скончавшийся 17 декабря в железнодорожной больнице гимназист VI класса Иван Бабаев[79 - Иван Бабаев, скончался в железнодорожной больнице в 6 ч. вечера 17 декабря «от 2-х огнестрельных ран и нескольких тупым орудием» (Восточное обозрение, 1905, 18 дек., С. 3)].