Сумерки «красных дней». Декабрь 1905 года в Иркутске

Кроме того, в железнодорожной больнице находилось пятнадцать серьезно раненых:

«Мастеров, истопник; Давид Машула Ашвили, буфетчик III к.; Спиридон (фамилию не говорит), грузин; Мария Мельникова, 19—20 л., прислуга в номерах; Антон Дейвис, столяр депо; Петр Баткон, из города; Федор Головачев, конторщик; Михаил Пахтил, истопник; Распопин, кондуктор; Александр Королев, служащий из тяги; Фарафанов, из города; Казаков, токарь депо; Михеев, проводник; Иван Кунаев, служащий ж. д.; Борзенко, истопник»[80 - Восточное обозрение, 1905, 18 дек., С. 3.].

Число раненых «несерьезно» и просто избитых (в том числе и при разгоне толпы) неизвестно, но уже и из приведенных данных очевидно, что декабрьские события по числу жертв сопоставимы с октябрьскими. Зато с большим отрывом они опережают их масштабами причиненных разрушений и убытков. Согласно отчету полицмейстера, в ходе погрома 16 декабря было «разбито» 12 заведений – два трактира, две кухмистерские, две чаевые и шесть мелочных лавок[81 - Иркутские губернские ведомости, 1905, 19 дек., С. 3.].

17 декабря. Суббота

Второй день погрома, к сожалению, нашел детальное отражение только в упомянутом отчете Червенцова, который по понятным причинам содержит информацию только для привокзальной локации. Газеты ограничились несколькими строками, которые мало что добавляют к реконструкции событий. Что происходило весь день собственно в предместье – неизвестно. Вероятно, просто продолжался грабеж уже «разбитых» или брошенных спасающимися «кавказцами» без присмотра домов. О новых жертвах не сообщалось, а вот количество разоренных торговых заведений в итоге увеличилось до 19[82 - Чаевая Хахутова, лавка турецкого подданного Харлампова, номера «Южный Кавказ» и «Лондон», магазин Петроса Погосова, пекарня Сетрака Люсперова, лавка и ночлежная Арама Петрусианца, лавка Иваниса Аллахверды, ресторан «Ялта» Салона Гергеванова, номера «Байкал» Леверсана Геладзе, чаевые Леона Огапова и грузина Мурадова, пивная Ивана Бабаева, «Черноморская кухмистерская» Осипа Фулиди, кухмистерская «Америка» Григория Мелитоса, лавочка Мекертиса Бакчинова и Абеля Абелова, номера и кухмистерская Онанашвили, магазин Манук Антонова в доме Онанашвили, лавка Аванесова в доме Онанашвили, кухмистерская «Железная дорога» Спасака Хамрозова, ресторан Ивана Бабаева // Сибирь, 1912, 6 апр., С. 3.].

Самым характерным во втором дне было отсутствие импульсивности. Толпа начала собираться во дворе Онанашвили с утра, однако, несмотря на отсутствие охраны и то, что ресторан был уже разгромлен вчера, продолжить грабеж при свете нового дня люди решились далеко не сразу. Активистам пришлось уговаривать и снова разжигать страсти:

«…приходил напр. человек и показывал башлык, пояс и фуражку санитара Красного Креста, на фуражке значится: „Канарев“; эти вещи найдены в подвале разгромленного ресторана Онанашвили, а это, будто бы, указывало на ограбление или даже убийство санитара»[83 - Червенцов А. Н. Указ. соч.].

Изменился и состав погромщиков. Если в первый день их ядром выступали деповские рабочие, то в субботу это был разный чернорабочий элемент и запасные нижних чинов 23-го Восточно-Сибирского стрелкового батальона[84 - Иркутские губернские ведомости, 1905, 20 дек., С. 3.]. В составе «чернорабочего элемента», конечно же были и откровенно криминальные личности, но можно предположить, что массу создавали обитатели так называемого «Порт-Артура» – района самовольной застройки, ограниченный реками Иркутом, Ангарой и линией железной дороги[85 - Сейчас этот район Иркутска имеет неофициальное название «Затон».]. Дислокацией для запасных нижних чинов, возможно, служило Глазковское городское начальное училище имени Святого князя Владимира[86 - Сейчас в этом здании по адресу ул. Гоголя, д. 33, расположена детская музыкальная школа №3], еще весной 1904 года отданное в распоряжение военного министерства.

Только к 12 часам дня толпа решилась на какие-то действия. Начали опять с ресторана. После 15:00, наконец-то добрались до «Южного Кавказа». Караул из двух десятков солдат (вероятно все той же железнодорожной охраны, находившейся в распоряжении коменданта Степанова), к тому времени появившийся у здания, сделал несколько выстрелов в воздух, но погрому не воспрепятствовал[87 - Червенцов А. Н. Указ. соч.]. Пассивность караула возможно объясняется тем, что он был поставлен для охраны вовсе не «Южного Кавказа», а магазина Красовского по адресу: ул. Кругобайкальская, 2, то есть располагавшегося непосредственно по соседству с «Южным Кавказом»[88 - О «роте» (?) солдат оцепивших магазин Красовского упоминает без указания источника краевед Чернигов в книге «Иркутские повествования», Т. 1, С. 308. Адрес лавки Красовского см.: Сибирь, 1910, №44, С. 2. О закрытии мелочной лавки Красовского по Кругобайкальской, 2 за беспатентную торговлю водкой и пивом.]. Официальные «Иркутские губернские ведомости» сообщают, что беспорядки были прекращены в 5 часов дня[89 - Иркутские губернские ведомости, 1905, 20 дек.], однако этому противоречит отчет доктора Червенцова:

«…с наступлением темноты[90 - Заход солнца около 15:50 ч., конец сумерек – приблизительно 16:30. См.: Иркутский календарь на 1901 год, С. 38.], когда грабеж еще продолжался, я ушел. Придя в 8 часов вечера на склад, я видел блуждающие огни во всех этажах разгромленной гостиницы: ночной грабеж продолжался»[91 - Червенцов А. Н. Указ. соч.].

Намеренным или случайным результатом этих блужданий со свечами стал пожар «Южного Кавказа», начавшийся около 10 часов вечера. Благодаря стоявшему в эти дни безветрию[92 - Скорость ветра в эти дни согласно бюллетеням иркутской магнитно-метеорологической обсерватории, не превышала 1м/с. (см.: Иркутские губернские ведомости, 1905, 22 дек., С. 3.] и усилиям пожарных удалось отстоять от огня здание аптечного склада, в котором, среди прочих медикаментов хранились запасы эфира. Тушение здания самой гостиницы было занятием безнадежным: в Глазково была лишь одна (пятибочковая) пожарная машина, из города никто прибыть не мог, нормальной водокачки или взвозов для пополнения запаса воды не было. Мало того, «были попытки остановить тушение …: нарочно был перерезан рукав»[93 - Червенцов А. Н. Указ. соч.], что косвенно свидетельствует о поджоге. В общем, ночь на 18 декабря у вокзала была не слишком спокойной. Опять собрались люди, движимые самыми разными мотивами. С одной стороны:

«…явились несколько молодых людей, с ружьями за плечами, объявив себя „охранниками“; эти люди вели себя безукоризненно, помогали тушить и охраняли здание нашего склада»[94 - Там же].

В то же время были и обратные примеры:

«Когда начался пожар, мы решили взять из своего имущества наиболее ценное и отвезти в Глазковское общежитие сестер, а склад запереть… В то время, когда мы перетаскивали вещи на вокзал, в здание склада, выбив в дверях стеклянную раму, ворвались хулиганы, под предлогом спасения имущества; в результате – пропажа вещей и денег. Во время пожара я обращался к ротмистру Степанову, который на мою просьбу об охране склада заявил, что за полосу отчуждения железных дорог он давать солдат не имеет права»[95 - Там же].

К 4 часам утра «Южный Кавказ» выгорел. Пожарные и дружинники ушли[96 - Там же].

18 декабря. Воскресенье

Третий день погромным вообще назвать можно только с натяжкой. По сообщению газеты «Восточное обозрение»:

«Воскресенье в Глазковой прошло спокойно, если не считать бесчинств в разгромленных домах, производимых уличными мальчишками»[97 - Восточное обозрение, 1905, 20 дек., С. 2.].

Настоящей причиной окончательного прекращения беспорядков по-видимому стало прибытие очередного железнодорожного эшелона с эвакуируемыми с востока войсками[98 - Вероятно, это произошло во второй половине дня, так как Червенцов сообщает, что эвакуация аптечного склада с утра шла в тех же условиях отсутствия охраны.]. Порядок установился просто «сам собой», за счет того, что присутствие регулярных армейских подразделений означало возвращение в предместье власти. Нижние чины были направлены на разбор завалов сгоревшего здания (в которых обнаружился практически неповрежденный склад кеты), аптечный склад Красного креста эвакуировали на переселенческий пункт[99 - Червенцов А. Н. Указ. соч.], а прятавшиеся владельцы и обитатели «кавказских» торговых заведений начали возвращаться в свои разгромленные дома.

В тот же день пострадавшие «кавказцы» собрали сходку, решившую организовать собственную дружину самообороны, на вооружение и оснащение которой тут же было собрано 600 рублей. Надо полагать, что идея эта прозвучала еще раньше, поскольку в городе уже распространялись слухи о готовящемся ответном погроме «русских» в Глазково. В связи с этим собрание сразу обозначило свою позицию:

«кавказцы решили образовать собственную дружину, но она отнюдь не будет преследовать тех целей мщения русскому населению вообще и рабочим депо в частности за погром, о которых в городе ходит такая масса самых разнообразных слухов, а предназначается только для охраны от убийц и грабителей мирных граждан без различия национальностей. С этой целью кавказская дружина входит в органическую связь с остальными существующими в городе дружинами»[100 - Восточное обозрение, 1905, 20 дек., С. 3.].

В подтверждение этих намерений небольшой отряд кавказской дружины уже вечером того же дня участвовал в патрулировании центральной части города. Более того, в среду (22 декабря) объединенное совещание железнодорожников и «кавказцев» уже принимало постановление вполне административного порядка о запрете на территории Глазковского предместья и Порт-Артура беспатентной торговли спиртным, закрытии монопольных винных лавок на период с 25 декабря по 7 января 1906 года и об аресте лиц, воспользовавшихся огнестрельным оружием (с его конфискацией). Контроль за исполнением решений как раз и возлагался на «глазковскую самооборону»[101 - Восточное обозрение, 1905, 23 дек., С. 2.].

Интересным, но, к сожалению, не датируемым, представляется в этой связи также эпизод с участием в событиях 16—18 декабря отряда самооброны иннокентьевских железнодорожников[102 - Станция Иннокентьевская (сейчас Иркутск-Сортировочный) в рассматриваемый период относилась к Сибирской железной дороге с центром в Томске, а станция Иркутск – уже к Кругобайкальской ж. д. На Иннокентьевской размещалось крупное паровозоремонтное депо, с числом работников порядка двух тысяч, что делало станцию и прилегающий поселок одним из центров рабочей активности.]. О нем скупо упоминается в «Обвинительном акте по делу о восстании (военной стачке) части Иркутского гарнизона. Ноябрь – декабрь 1905 г.», причем цель выезда иннокентьевской дружины указана в нем в такой форме: «для участия в погроме Глазковского предместья»[103 - Цит. по: Яковлев Н. Н. 1905 год в Иркутске // Труды Московского гос. историко-архивн. ин-та, Т. 6, 1954, С. 161.]. Кроме того, имеются беллетризированные воспоминания участника этой экспедиции – слесаря иннокентьевского депо Ильи Федоровича Мухартова, опубликованные в 1929 году в журнале «Вокруг света». Несмотря на литературную обработку этих мемуаров они насыщены подробностями и именами, на поверку оказывающихся достоверными.

«В один морозный ноябрьский[104 - Так в тексте. Это может быть и ошибкой набора, и ошибкой записывавшего воспоминания Мухартова Железникова, и ошибкой самого Мухартова, рассказывавшего историю через 25 лет.] день гудок созвал иннокентьевских рабочих. Столяр Аношко сообщил, что из Иркутска получено тревожное сообщение. На станции Глазково «чёрная сотня» устроила погром. Грабят, поджигают магазины, началась резня. Охраны никакой нет. Надо немедленно ехать на помощь…

Илья во всю прыть сбегал домой за ружьём. Когда он вернулся, был уже готов поезд из шести вагонов. Собралось ехать более двухсот человек. Выбрали двух руководителей, – машинистов Бродецкого и Подгорбунского. Паровоз прицепили такой, как для курьерского поезда, и через четверть часа уже подъехали к станции Глазково. Высоко поднимались в морозном воздухе столбы дыма над горящими магазинами. Около станции – толпа самого подозрительного вида, большинство пьяных, много оборванцев, бродяг.

Иннокентьевские рабочие прошли к разграбленным домам. Грабители рассеялись. Стали собираться местные жители, глазковские железнодорожники. Пожарных было мало, работали плохо. Собравшиеся взялись помогать. Скоро затушили пожары. Тем временем пришли жители посёлка при лесопильном заводе. Сказали, что на их посёлок предполагается какое-то нападение. Отряд разделили на две части: половина осталась на станции, другая пошла к лесопильному заводу. Илья был в числе отправлявшихся к посёлку. По дороге остановились в депо. Протяжным гудком созвали рабочих, устроили небольшой митинг. Предложили иркутскому депо организовать у себя самооборону, так как томский погром, события того дня и многочисленные отдельные грабежи и убийства вынуждают к этому. В посёлок пошли уже вместе с иркутскими железнодорожниками. Продемонстрировали объединение рабочих, вселили страх в громил. В посёлке посоветовали в случае опасности дать гудок. По первому же гудку из депо явится помощь»[105 - Железников Н. Жизнь и скитания изобретателя-самоучки. Девятьсот пятый год // Вокруг света, М.: ЗиФ, 1932, №5, С. 66—67.].

Исходя из упоминания Мухартовым пожаров, можно предположить, что выезд состоялся именно 18 декабря. Так впечатлившие молодого слесаря «столбы дыма над горящими магазинами», вероятно, имели источником уже выгоревший «Южный Кавказ», остатки которого какое-то время должны были дымиться. Учитывая то, что сам Мухартов в тушении пожара участия не принимал, возможно, что никакого тушения и не было. Собственно, и о погроме в рассказе речь не идет. Только о его последствиях.

Смена слесарей иннокентьевского депо, май 1905. Фото из личного архива А. В. Лукьянова

Интересно так же направление движения дружинников. Рабочий поселок при лесопильном заводе – это несомненно Порт-Артур, на краю которого (ближе к мосту через Иркут) находился лесопильный завод товарищества «Лаптев, Михайлов и Вишняков»[106 - См. напр.: Восточное обозрение, 1905, 28 мая, С. 4. Впоследствии паровая лесопилка.]. Каких погромщиков там могли ждать и опасаться в эти дни? В каких громил вселили страх? Версия о том, что этот выезд мог быть вызван именно слухами о мобилизации «кавказцев» для ответного погрома, кажется не особенно противоречащей общей событийной канве.

О том, что такие слухи были и до какой степени они разрастались в условиях отсутствия надежной связи, можно получить представление из воспоминаний известного русского и советского писателя В. В. Вересаева, который по пути со службы в Маньчжурии, где он был военным врачом, прибыл на станцию Иркутск ночью 18 декабря 1905 года:

«Мы были верст за сорок от Иркутска. В вагон вошел взволнованный кондуктор и сообщил, что на станции Иркутск идет бой, что несколько тысяч черкесов осаждают вокзал.

– Какие такие черкесы? Откуда?

Около Иркутского вокзала расположен поселок, населенный кавказцами, – черкесами, армянами и грузинами. Несколько дней подряд в этом поселке шел погром. Ехавшие с нами два иркутских обывателя рассказывали, что кавказцы поселка – профессиональные грабители; кто вечером зайдет в поселок, исчезает бесследно; полиция боится кавказцев, и все грабежи остаются нераскрытыми. Недавно нашли в поселке труп зарезанного солдата. Солдаты с эшелонов и рабочие бросились громить поселок и избивать черкесов. При разгроме лавок будто бы нашли массу солдатских шинелей, винтовок и еще теплый труп унтер-офицера. Черкесы созвали из окрестностей своих земляков и напали на вокзал, чтобы отомстить.

В этих рассказах о еще теплых трупах и бесцельных убийствах солдат звучало что-то странное и знакомое, чувствовались за кулисами чьи-то предательские, кровавые руки. Пассажир, несколько дней назад проезжавший через Иркутск, видел самый погром. Он вышел на крыльцо вокзала. Поселок горел, из лавок расхищались товары; на его глазах солдат-погромщик размозжил железною полосою голову бежавшему черкесу. А около вокзала стояла выстроившись рота солдат под командою офицера и спокойно смотрела. Пассажир спросил офицера, отчего он не остановит погрома.

– Мне не приказано вмешиваться. Велено только охранять вокзал.

…

Мы приехали в Иркутск поздно ночью. На вокзале все было тихо и спокойно.

…

Комендант, не удостаивая нас ответом, говорил, пуская слова через нос:

– … трудно поручиться, удастся ли уж кому-нибудь вообще-то уехать отсюда дня через три-четыре. Сегодня вечером мы отбили от вокзала нападение черкесов. Говорят, их теперь собирается тысяч десять. Если сожгут вокзал и перервут сообщение, то запасные с эшелонов все кругом разнесут, нас перебьют, и что вообще будет, трудно сказать…

Мы вышли от коменданта злые и раздраженные. Куда направиться? Поселок у вокзала сожжен, в город попасть нельзя, потому что по Ангаре идет шуга, и перевоза нет; да и опасно ехать ночью из-за черкесов»[107 - На японской войне // Вересаев В. В. Собрание сочинений. т. 3., М.: Правда, 1961, С. 254—256.].