Потом пламя замыкается само на себя, огненные стены ловушки начинают сжиматься, пожирая всех, кто имел несчастье оказаться внутри.
Я никак не могу помочь, и это удручает. Не ощущаю жара, но и повлиять на него не в моей власти. А пентаграмма все продолжает сжиматься, уменьшившись в размерах уже почти вдвое.
Там, где проходит пламя, на земле остается только ровный слой черного пепла. Черного как… как пятно, внезапно появившееся на огненном куполе!
Небольшое темное пятнышко на полусфере ярко-алого огня возникло внезапно и постепенно увеличивается в размерах. Я понимаю, что стихии огня противостоит Тьма, самая натуральная, первозданная темнота. По пламенной поверхности бегут темные трещины, она дрожит от сдерживаемой мощи. И не выдерживает.
Взрыв! Меня откидывает далеко вверх, я лечу ввысь, к небу. Кинув прощальный взгляд на землю, я вижу Хельгу, из рук которой струится тьма, укрощающая пламя. Но это теперь не важно, меня притягивает к себе яркий свет, сияющий высоко, выше облаков, дальше звезд.
Я лечу к свету, я растворяюсь в нем. Он манит и заставляет забыть обо всем ином. Моя жизнь проносится перед взором стремительным калейдоскопом и растворяется в небытии. Свет все ближе, все ярче. Он слепит, принуждая зажмуриться и отвернуть голову. Но даже сквозь закрытые веки терпеть эту яркость становится невозможно. Я кричу от боли и… открываю глаза.
– … спасибо, Единый! Спасибо, что даешь мне силы совершить то, что суждено тобою. Спасибо, что делаешь меня посредником своей воли! Славься! Славься! Славься во веки веков!
Отец Игнат закончил молитву и обессиленно откинулся назад, усевшись на холодную мостовую. Из его глаз градом катились слезы, пот тек с него ручьями, словно после многочасовой тяжелой работы. Он посмотрел на свои руки, испачканные в чужой крови.
Я с удивлением уставился на него. В теле не было ни боли, ни вообще никаких неприятных ощущений. Наоборот – я был полон сил и энергии, как после хорошего сна.
– Я что, жив? – вопроса умнее мне не пришло в голову.
– Как видишь, – устало ответил священник, – Как тебе такой парадокс выжившего, а, сынок?
– Но как? Почему?
– Волею Божьей. И моими молитвами, – он вытирает пот тыльной стороной ладони, – Как теперь твоя вера? Укрепилась?
Приподнявшись, я огляделся, потом встал на ноги. Провел рукой по груди – ни следа от раны! Даже мельчайшего шрамика не осталось! Лишь кровь на рваной одежде и по всему телу.
– Спасибо! Спасибо вам, отец Игнат!
– Не меня благодари, а Единого! – священник тоже нашел в себе силы подняться на ноги.
Я глянул на далекое огненное зарево.
– Я должен бежать! Должен помочь своим друзьям! – крикнул я, срываясь на бег.
– Иди, сын мой. И больше не греши.
Я бежал через ночной город, как заведенный. Быстро миновал окраины, частично разрушенные взрывной волной. Я выскочил к самой пентаграмме. Огня больше не было, везде летал темный пепел, валил дым. В воздухе витал явный запах гари.
– Григорий! Анжела! Есть кто живой! – заорал я в ночь, как бешеный.
– Есть, чего раскричался, – тихо ответил Химик, подходя из темноты.
– Что тут случилось? Как вы выбрались?
– Благодаря ей, – Григорий кивнул на сидящую неподалеку Хельгу.
Я подошел к ведьме, она грустно мне улыбнулась. Здесь же, рядом, я увидел и Анжелу.
– Я не смогла пробить это заклятье, слишком много силы в него вложено, – смущенно пояснила заклинательница, – Мне удалось только поставить магические щиты, а Хельга сделала все сама.
– А у тебя как получилось? – я присел рядом с ведьмой, заглянул ей в глаза.
– Силы не хватило, – мягко ответила она, – Пришлось… принести жертву.
Теперь я рассмотрел трупик черной кошки, со следами множественных резаных ран, лежащий у ее ног. Что ж, по мне – так неплохой размен.
– Так вот почему ведьмы так любят кошек, – усмехнулся я, а Хельга в ответ только склонила голову.
– А с этими что? – я кивнул на людей в балахонах, рядками лежащих вдали.
Возле них бродил Марио, рассматривая лица наших пленников.
– Почти все живы, – бросил Григорий, – Кстати, среди них оказался и шеф Гитц.
Я удовлетворенно кивнул.
– Глеб, какого хрена! А ты где был? – Хельга ткнула меня кулачком в плечо.
– Ты не ранен? – Анжела встревоженно провела рукой по моей окровавленной груди, но не нашла там и следа раны.
Я посмотрел на рубаху, с аккуратной дыркой от лезвия напротив сердца.
– Как тебе удалось провернуть такой фокус? – нахмурилась Анжела, – Чем ты там вообще занимался?
– Вы не поверите, – выдохнул я и принялся за рассказ.
Я говорил и говорил, а они слушали. Анжела, Хельга, Григорий, подошедший поближе Марио.
Я рассказывал и видел по их глазам, что они не верят.
Интерлюдия №2
– С твоих слов выходит, что вы такие все белые и пушистые, – канцлер Рино стучит карандашом по столу, – Вели себя тихо, никого не трогали, ну если только в порядке самообороны.
– Так оно и было! – я киваю со всей возможной убежденностью.
– Якобы вели расследование, – продолжает он, не замечая мою реплику, – Попались в магическую ловушку. По ходу дела уничтожили так называемую “банду трех”.
– Теперь я бы сказал, что это как минимум банда двух, а то и одного, – я успеваю вставить слово.
– Да… Так вот, попались, значит в ловушку, расставленную никем иным, как той самой суккубой, которая, по твоим словам, чудесным образом воскресла из мертвых. А спаслись, получается, только потому, что она не учла наличие в команде ведьмы э-э-э… Хельги.
– И кошки.
– Ах да, кошки! То есть сам факт жертвоприношения ты не отрицаешь?
– Хм… Поймите меня правильно, канцлер. Я люблю животных, кошек в частности. Я не поощряю и не оправдываю издевательства и мучения зверушек. Но если передо мной выбор: жизнь человека или жизнь кошки, то я, не задумываясь, выберу первое.