48 метров свободы
Максим Закурин
Иногда смотря в окно можно увидеть, то, что видеть не хочется. Обычно ведь, в окне что? Солнышко, летние зеленые деревья покрытые листьями, птички поют. Или зимние прекрасные деревья, покрытые снежным покровом. Так, летом прекрасные зеленые листья прикрывают от глаз грязь людскую. А зимой блеск от снежинок отводят глаза от той же грязи.
Максим Закурин
48 метров свободы
Я сижу на подоконнике и смотрю вниз. Там люди, они ходят – надо думать, у них есть какие-то дела. Город не очень большой, а людей почему-то много. Мне этого не понять! Зачем они идут? Куда? Почему они не на работе? Сколько здесь метров? Шестнадцатый этаж – это сколько? Вроде потолки два с половиной метра, плюс перекрытия. Пусть будет три метра на этаж. Шестнадцать на три, это… три умножить на шесть – уже восемнадцать, единица в уме. Далее, один умножаем на три и прибавляем единицу. Получается 48. А неплохо! Я не космонавт, но летать умею. Правда, не вверх, а вниз.
Люди, они так предсказуемы. Позор. Они ничем не отличаются от рабов. Живут для того, чтобы работать, а работают для того, чтобы жить. Хоть кто-нибудь когда-нибудь включал свой разум? А жить, для того, чтобы работать? Или работать, чтобы жить? Когда это произошло? Когда человек стал рабом? Или это было всегда? Раб – от слова «работать»?
Но ведь мы славяне, у нас не было рабства. Мы не плыли на другие берега, не создавали колонии, не убивали коренное население – мы не делали всего этого. Мы были мирным народом. Может быть, именно в этом проблема? Наши люди не готовились к войне, и поэтому раз-два в столетие мы проигрывали войну, в которой не участвовали.
Люди внизу. Им нет дела до войн и битв. Им всё это не важно. Те, кто еще помнит, что хлеб нельзя выбрасывать, – их почти не осталось. Сейчас хлеб на каждом углу, он разный: черный, серый, белый, с отрубями и без. Он почти ничего не стоит. Но даже так, если присмотреться, можно увидеть, как иногда внешне опрятные люди смотрят в мусорные контейнеры. Не знаю, что они там ищут. Но это явно не лотерейный билет на миллион. Хотя от него точно никто бы не отказался.
Шестнадцатый этаж – так высоко и так низко. Одно движение, и я буду внизу. «Вероника хочет умереть», зачем было написано это произведение? Лучше бы его никогда не было.
Люди внизу, они не выше, они не ниже. Но я смотрю на них каждый день. Вот старичок пришёл, приоткрыл мусорный контейнер и что-то там ищет. Я высоко, я вижу. Это явно пенсионер, он ищет банки, точнее, алюминий. Ему не хватает денег? Конечно, я знаю цену квартплаты и знаю номинал пенсии. Не мудрено.
И вот, когда я прохожу мимо… а человек, точнее, бабушка или дедушка, просят на хлеб, я даю денежку. Женщины чаще просят на хлеб; мужчины более стойкие, им не пристало просить. Поэтому они и умирают чаще.
Сегодня тридцать первое декабря две тысячи двадцать второго года. Жизнь должна стать лучше. Для кого? Для чего? Шестнадцатый этаж это всего лишь сорок восемь метров свободного полёта.
И всё же сегодня праздник. Он типа семейный. Семейный праздник? Серьёзно? Какой-то мудак придумал, что тридцать первое декабря – праздник?! А он вообще знаком с историей? У славян праздновались дни осеннего и весеннего равноденствия; летом и зимой – дни солнцестояния. Христианство пришло в наш мир сравнительно недавно, и как бы ни хотелось, а прошлое из нас не сотрёшь. «Сколько тебе лет, отрок? Пять годочков».
Мы перестали исчислять годы вёснами. Но даже так, нам либо четыре годика, либо пять лет. Вот сколько лет (я имею в виду сезон. А ведь он бывает раз год; время, за которое Земля оборачивается вокруг солнца) прошло с тех пор, как мы перестали говорить на образном, родном языке? И всё равно никто и никогда не искоренит выражение: «сколько лет, сколько зим». Родовая память жива, она понимает, что исчисление ведётся через зимы, через лета!
А вот ещё одна причина: люди забыли. А чему нас сейчас учат? И, главное, что насчёт истории? Греческая мифология, римская мифология. У меня есть книги про олимпийцев. Зевсы и прочие олимпийцы; мифы – читайте! А… А где про наше прошлое? А, ну, конечно, какое такое прошлое? Вам что, не хватило словарей, написанных шведами? Или не хватило Алфавита, написанного Кириллом и Мефодием? Славянская буквица? Что это? Вот вам христианский алфавит, гласящий, что букв не сорок девять, а всего тридцать три. Ну, не знаем. А кто такие эти Кирилл и Мефодий? Ну, это… как бы сказать… ну, были такие. Были?
Интересно, где это они были, и оставили ли хоть один след в истории, хотя бы в одной стране мира? Ведь это надо же так умудриться: создать целый язык из ничего! Ведь до них у варваров не было никакого языка. И как только эти варвары сумели создать сильнейшее государство в мире – вот загадка из загадок.
С высоты птичьего полёта люди кажутся букашками. Интересно, а чиновники и высшие чины тоже так думают? Хотя, зачем врать самому себе? Конечно, они так и думают. Я бы хотел верить в то, что там могут быть люди, желающие помочь простым смертным, но… нет, ищите дурака. У нас бесплатно помогают только волонтеры, и то, по приказу.
Сорок восемь метров свободы, свободы ото лжи. Может, если я преодолею это расстояние, то перестану видеть каждый день стариков, что роются в помойке? Может, это освободит меня от печальной участи? Может, так я, наконец, стану свободным? Нет! Я встану и пойду делать свои дела! Не время для уныния. Дел невпроворот. Кто, если не я, сможет изменить этот мир? Я сам управляю своей жизнью!