Концертмейстер

Пока кипятильник нагревал воду в литровой эмалированной кружке, Светлана Храповицкая смотрела в одну точку и почти не шевелилась.

– А зачем вы, если не секрет, так сильно тянули Юру за челюсть? – вдруг спросила она. – Могли же вывихнуть её?

– Не вывихнул бы. Необходимо было освободить ему дыхательные пути. Эпилептики часто умирают оттого, что задыхаются. – Он вытащил кипятильник из розетки.

Света не курила, но сейчас ей пришло почему-то в голову попросить у него сигарету. Случившееся что-то основательно перетряхнуло в ней, и она никак не могла вернуться обратно к себе, в своё ровное, «от сих до сих», существование, ничем всерьёз не омрачаемое.

– У меня только папиросы «Герцеговина флор». Их курить не так вредно, как сигареты. У них длинный воздушный фильтр, остужающий температуру. А при низкой температуре никотин не так разрушителен. – Волдемар через очки, не отрываясь, смотрел на Светлану, вертевшую в руках спичечный коробок и не решавшуюся вытянуть из него спичку.

– Вы не курите. Зачем просили? – Так строго со Светланой Храповицкой давно никто не разговаривал.

– Вы правы. Сама не знаю почему. Можно я всё-таки попробую?

– Нельзя. – Волдемар говорил спокойно, но тоном, не терпящим возражений. – Лучше выпейте водки. Но немного. Вы сильно переволновались. Водка вас расслабит. Надеюсь, вы к ней не пристраститесь. Алкоголь в качестве антидепрессантов используют только алкоголики.

Мужчина легко поднялся, подошёл к небольшому, негромко урчащему холодильнику, достал чуть початую бутылку «Столичной» и две рюмки. Аккуратно разлил.

Светлана выпила залпом, горло обожгло, и она сразу же заела жгучую горечь чёрным сладковатым хлебом, который Волдемар перед этим нарезал толстыми кусками и положил в глубокую белую с синим ободком тарелку.

– «Бородинский» хлеб – лучшая закуска. Напоминает о великом русском поражении, обернувшемся в истории в великую победу. Но пораженье от победы ты сам не должен отличать.

– Вы любите Пастернака? – Светлана вскинула брови, будто узнала о чём-то невероятном.

– А что? Это удивительно? – Саблин как будто немного засмущался. – Нет. Не люблю. Но ценю. Не прощу ему, что он Сталина переводил… – Он нахмурился, будто Пастернак был ему близким родственником, обманувшим доверие.

– Жалко Юру.

– Слава богу, приступ был не очень серьёзный. Быстро закончился. Но эпилепсия, если это она, – страшная штука. Дай бог, чтобы его ввели в длительную ремиссию.

– И что тогда?

– Тогда приступы не будут повторяться слишком часто. Всё лучше. Придётся смириться с болезнью.

Светлана вздохнула. Потёрла виски. Водка уже устроилась в желудке и оттуда согревала и торопила кровь.

– Хорошо, что вы рядом оказались. А то неизвестно, чем бы всё кончилось.

Когда они допили водку, доели хлеб и пересказали друг другу по половине своих жизней, Саблин вдруг заволновался:

– Послушайте, я что-то не сообразил. А где вы будете ночевать? Уже за полночь.

– А во сколько первый автобус в Москву? – Света возвращалась к реальности.

– Не скоро. Вы же несколько часов назад не собирались ехать в Москву без Юры. Передумали?

Светлана смутилась. Конечно, за Юрой завтра приедут родители. А её романтическая горячность скорее способ самооправдания, а не реальная помощь. Чем она поможет ему?

Теперь она выглядит перед новым знакомым как человек, легко отказывающийся от благородных планов. Неловко как-то всё складывается. Скорей бы сесть на автобус и помчаться домой!

– Вижу, вы колеблетесь. Сами решайте, сколько нужно вам оставаться в городе. Но вы не выдержите без сна. Пойдёмте ко мне! Я на раскладушке покемарю, а вас на кровать положу. Ваши родные, конечно, беспокоятся? Может, вам нужен телефон?

– Нет. Я позвонила из приёмного отделения.

– Родителям мальчика, надеюсь, тоже? – Он имел привычку излагать мысли так, будто всё время спохватывался.

– Да. Успокоила их. Они умоляли подозвать Юру. Но я их уговорила до утра его не тормошить. Завтра они выезжают сюда.

– Им не позавидуешь! Теперь их жизнь изменится. Ну, раз всё сделано – пойдёмте. Предупреждаю сразу – телефона у меня нет. Но душ и чистое бельё – к вашим услугам.

– А это удобно? – В Свете никогда не умирала москвичка из интеллигентной семьи.

– Да бросьте вы! – Волдемар засмеялся. – Было бы неудобно, я бы вас не пригласил. Если вы боитесь, что я посягну на вашу честь, скажите сразу. Я буду знать, как себя вести. Если вас интересует, один ли я живу, то я вам отвечу: один.

Света поднялась. Её с непривычки к спиртному чуть-чуть шатнуло, и Саблин галантно поддержал свою новую знакомую. Пытался помочь ей одеться, но она уклонилась от этого: «Ещё подумает, что она пьяная в хлам!»

Они пошли не торопясь, будто прогуливаясь, не тяготясь ни холодом, ни усталостью. От Саблина исходил особый покой, делающий женщину счастливой и беззаботной.

Алкоголь обострил обоняние Светланы, и она в пустом ночном городе, похожем на давно не использующиеся декорации, впитывала снежную молочную чистоту всеми лёгкими так жадно, будто до этого никогда не дышала свежим воздухом. Саблин громко и гулко читал ей стихи, увлекая в какой-то параллельный мир.

Пусть каналии рвут камелии,
И в канаве мы переспим.
Наши песенки не допели мы —
Из Лефортова прохрипим.

Хочешь хохмочку – пью до одури,
Пару стопочек мне налей —
Русь в семнадцатом чёрту продали
За уродливый мавзолей.

Волдемар пребывал в некоем сомнамбулическом упоении, почти прокрикивая эту махровую антисоветчину. А Светлане было совсем нестрашно, хотя, пребывай она в своём обычном состоянии, она бы точно решила, что их немедленно арестуют появившиеся откуда ни возьмись милиционеры. «Наверное, это его собственные стихи, – с нарастающим восторгом думала преподавательница кафедры иностранных языков МГУ. – Какой он необычный человек! Спокойный, надёжный, но и опасный, конечно, притягательно-опасный». Мысли её сейчас походили на сотни воинов, бесконечно штурмующих какую-то старинную крепость и яростно залезающих на высоченные стены. А Саблин продолжал неистовствовать:

Только дудочки, бесы властные,
Нас, юродивых, не возьмёшь,
Мы не белые, но не красные —
Нас салютами не собьёшь.

С толку, стало быть… Сталин – отче ваш.
Эх, по матери ваших бать.
Старой песенкой бросьте потчевать —
Нас приходится принимать.

– Вам понравилось? – наконец успокоившись, спросил новоявленный ночной чтец.

– Вы антисоветчик? – Светлана повернулась к нему и остановилась.

Он прошёл немного дальше и тоже развернулся к ней:

– Хотите на меня донести? – Он снял очки и начал зачем-то протирать стёкла перчатками. Без очков его лицо выглядело беззащитным.