Тринадцатая жертва

– Значит, двенадцать с половиной девушек, – теперь Солли не смотрел в мою сторону. Стало немного легче. – То, что ты взял на себя обязанности палача – это не так плохо, как кажется. К сожалению, ты взял на себя обязанности судьи – а это куда страшнее. Именно судья в ответе за приговор. Впрочем, моральные оправдания – вопрос философский. Психиатрия сейчас меня интересует куда больше. Ты в курсе, что экспертиза признала тебя вменяемым и дееспособным?

– Да, слышал краем уха. Мне некогда думать о себе. Я же от книг не отрываюсь – в тюрьме неплохой библиотечный фонд. Никогда столько не читал, если честно. Я ведь журналист, вернее, фотограф. Был. До того, как…

Я умолк. Перед глазами вновь пронеслись призраки далекой войны: изуродованное взрывом тело друга, его последнее письмо девушке, танковая атака, переламывающиеся пополам фигурки под огнем пулемета. Я снова ощутил пальцами холодную, рубчатую гашетку и вдавил ее до упора. Враги повалились на землю, точно сбитые кегли… Солли выждал минуту, а когда меня отпустило, невозмутимо сказал:

– Почему вы до сих пор снимаете на пленку? Цифровая техника гораздо удобнее. Где вы ее обрабатываете? Все пункты проявки давно закрыты.

– Сам. Все сам. Реактивы пока еще продают. Понимаете, цифра – это мертвая картинка, а изображение с пленки получается живое, воздушное. Эти цвета, зерно не получится имитировать… впрочем, вы все равно не поймете. К тому же пленка – это как охота с однозарядным ружьем. Один выстрел – один кадр. Наконец пленочная камера будет работать всегда, а у цифровой в самый ответственный момент может разрядиться батарейка.

Адвокат зачем-то заглянул под стол, покосился на охранника и вдруг спросил:

– Прокурор настаивает на смертном приговоре. Не страшно?

– Страшно, – подтвердил я и тут же, не без доли пафоса, добавил: – Немного. Десятки парней, намного лучше и достойнее меня, сложили в пустыне головы. Почему я должен жить?

Солли раскрыл папку и покопался в бумагах:

– Чувство вины, агрессия, аффективная уплощенность – проявления посттравматического стрессового расстройства. Попробуем сыграть на этом.

Мы говорили долго. Мне показалось, что адвокат остался довольным нашей беседой – во всяком случае, он сказал, чтобы я надеялся.

План Солли не сработал. Ему так и не удалось смягчить приговор. На последнем заседании я все испортил.

После того, как прокурор и адвокат умолкли, и оставили меня в покое, судья, мрачный старик в черной мантии, ударил молотком по столу:

– Подсудимый Питер Блейк, встаньте! Вам предоставляется последнее слово!

Я подскочил, словно скамью облили кислотой:

– Да мне, собственно, нечего сказать.

– Вы отказываетесь от последнего слова?

Я обвел взглядом зал суда. Присяжные, зал, даже художник, который рисовал наброски для прессы, все пристально смотрели на меня. Кто с интересом, кто снисходительно, а кто и с неприкрытой злобой. Таких разных взглядов мне никогда не доводилось видеть.

– Да… Э… Нет. Знаете, я считаю, что сделал все правильно, – в зале послышался возмущенный ропот. Кто-то негромко ахнул. – Нельзя развлекаться с другим, когда тот, кто тебя любит, в любую минуту может поймать пулю. Так что…

Я поперхнулся словами. Солли, не отрываясь, смотрел прямо на меня и только не скрежетал зубами. Его обычно добродушное лицо казалось маской злого духа. Да, с такой речью трудно завоевать расположение судьи и присяжных.

Тогда я просто сказал:

– И все же мне очень жаль. Мне действительно жаль. Прошу прощения у всех, кому вольно или невольно причинил боль. Боюсь, вы меня никогда не поймете. У меня все… нет, подождите! Солли, спасибо вам за камеру-одиночку. Не знаю, как бы я поладил с другими заключенными.

Присяжные удалились на совещание. Когда они вернулись, старшина зачитал вердикт. Подсудимого, то есть, меня, признали виновным по всем пунктам. Наконец судья ударил молотком по столу и задал последний вопрос:

– Господа присяжные! Прошу вас ответить, заслуживает ли подсудимый снисхождения?

Несколько минут старшина колебался. Видимо, этот вопрос вызвал серьезные споры среди коллегии. Потом главный присяжный вытер лоб платком и произнес:

– Нет, не заслуживает!

– Ваше право! – важно сказал судья. – Подсудимый, встаньте! Оглашается приговор: виновен, к смерти! Как только решение суда вступит в силу, вы будете подвешены за шею, пока не умрете! И да смилостивится Господь над вашей душой!

Я был готов к такому исходу дела. И все же ноги у меня подкосились – трудно принять то, что в ближайшем времени тебя не станет. Но от способа казни у меня по телу словно пробежал электрический разряд. Я поднял руку. Вопреки регламенту, судья разрешил мне говорить.

– Можно мне… новый способ… Смертельный укол? Или хотя бы газовую камеру? – пролепетал я.

Судья ударил молотком по столу:

– Из милосердия суд удовлетворяет просьбу осужденного! Вам будет введен яд. Заседание закрыто!

Глава 2. Эксперимент

Они явились в переговорную за день до того, как меня из следственного изолятора должны были отправить по этапу в тюрьму строгого режима – на казнь. Признаюсь честно, никогда не думал, что настолько странные люди могут существовать в реальности.

Мужчина был суров. Крепко сбитый, коренастый, с выдающейся вперед волевой челюстью, он походил на полковника с тридцатилетней выслугой. Незнакомец то и дело приглаживал подернутые ранней сединой волосы и морщился, когда находил непокорную прядь. Наверное, у него и в жизни все разложено по полочкам и расставлено по своим, строго определенным местам.

Женщина, в отличие от своего спутника, казалась верхом разгильдяйства. Серая клетчатая юбка до колен и бирюзовая блузка с аляповатыми блестками совершенно не сочетались друг с другом. Лицо, обрамленное фиолетовым каре, казалось неправильным и некрасивым. Лишь когда я мысленно стер густые тени, румяна и яркую помаду с губ, понял, что на самом деле оно довольно миловидное. Вот что значит привычка фотографа видеть истинную картину. И вдруг я понял, осознал, что когда-то уже видел эту неординарную даму, вернее, девушку, но память дала сбой. Да и мои собеседники не оставили времени подумать.

– Леонард Граф. Технический директор, – четко и уверенно представился мужчина.

– Нелли Смит, ведущий инженер-программист, – женщина произнесла свое и должность имя приятным голосом, от которого у меня по спине пробежали мурашки. – Вы – Питер Блейк?

Зачем она это спросила? Можно подумать, в переговорную могли привести кого-то еще.

– Привет, Леонард, – ответил я. – Очень хотелось бы, чтобы я сейчас был бы кем-то другим. Например, тем, кто на сон грядущий решил глянуть криминальный сериал. Но, к сожалению, я – Питер Блад… то есть, Блейк. Собственной персоной.

– Со мной вы не поздороваетесь? – притворно вздохнула Нелли.

– Мне не жалко. Здравствуйте. Вы так говорите, словно вас должен знать каждый гражданин страны.

– Должен, – важно подтвердил Леонард. – О нашем проекте часто говорят по телевидению.

– Неужели вы не смотрите ящик? – Нелли, кажется, удивилась.

– У меня и глаз-то нет.

– Простите? – воскликнули оба.

Жаль, я не курю. Здесь стоило бы сделать эффектную, даже театральную паузу на пару-тройку затяжек.

– Шутка. Может, перейдем к делу? Скоро обед, между прочим. Так что вам от меня нужно? Вряд ли вы явились в это почтенное заведение, чтобы обсудить мои проблемы со зрением.

– В том числе и для этого, если что-то не выявил медосмотр, – совершенно серьезно сказал Леонард. – Мы хотим предложить вам, Блейк, принять участие в эксперименте. В случае успеха вам полагается амнистия.

– Будете испытывать новое снадобье от чумы? Или ставить опыты по выживанию в ледяной воде? Может, проверять болевой порог?

– Ничего подобного. Вы всего лишь испытаете компьютерную игру. Реалистичную, неотличимую от жизни.