Тринадцатая жертва

Ранним утром я поднялся на мостик старого катера. Формен отдал швартовы и встал за штурвал.

– Нажми-ка вон ту кнопочку с надписью «стартер», – приказал перевозчик.

Я повиновался. Двигатель заскрежетал и чихнул. Из трубы вырвался клуб черного дыма. В воздухе запахло смесью масла и сгоревшей солярки.

– Еще раз! Наверное, форсунки забились!

Я повторил. Двигатель прочихался и дробно зарокотал. Палуба задрожала под ногами.

– Машина ход! – буркнул себе под нос Формен и повернул ручку телеграфа.

Винты вспенили воду за кормой. Катер медленно направился к выходу из подземной бухты. Нос развернулся туда, где светлел яркий прямоугольник. Как только мы прошли ворота, я едва не вскочил на приборную панель. Моим глазам предстал Хазард.

Отсюда, с расстояния в десять миль, город напоминал поставленный на ребро треугольник. Посередине царапали тучи небоскребы – их верхушки то и дело исчезали в низких облаках. По обеим сторонам от гигантов толпились многоэтажки спальных районов. В сравнении с этими человеческими муравейниками одно- и двухэтажные домики пригородов казались жилищами пигмеев. То тут, то там пачкали небо заводские трубы. Похоже, фильтры не справлялись с нагрузкой. Но сейчас меня занимали другие, насущные, вопросы.

– Оскар! – я попытался перекричать рев дизеля. – Почему в костюме начальника тюрьмы оказалось мое удостоверение?

– Потому что так положено! Ты обыватель – первый уровень! Можешь остаться на нем, можешь расти, а можешь и скатиться вниз.

– Вниз? Это как?

– Дойти, к примеру, до бродяги или нищего. Ступить на преступную дорожку. Все зависит только от тебя.

– По-моему, я уже бродяга. У меня нет ни жилья, ни работы. Хоть живи на улице и ходи с протянутой рукой!

С минуту Формен молчал. Волна подбросила катер. Дизель чихнул.

– Похоже, у нас проблемы! – выкрикнул перевозчик. – Заплати мне сейчас. Гони монтировку!

– Вот еще. Только по прибытию. Уговор дороже денег!

Формен злобно сверкнул глазами, вернее, очками, но промолчал. Катер продолжал содрогаться от ударов волн. Они прекратились только когда мы подошли совсем близко к порту.

На нашем пути оказался сухогруз. Его прямой, вертикальный нос вспарывал океан. Таких форштевней не делают уже много лет – при столкновении они пробивают борт от верхней палубы до днища. Но зато такое судно занимает меньше места в гавани, а, значит, плата за стоянку несколько ниже.

Катер легко обошел гиганта и проскользнул к причальной стенке. Выкрашенные в красный цвет ноги портальных кранов росли на глазах. Неожиданно Формен дал самый полный ход вперед. Я еле устоял на ногах. Когда же мне показалось, что мы вот-вот врежемся в причал и пойдем на дно под восхищенные аплодисменты докеров, Формен переложил руль и поставил телеграф в положение «полный назад» и «стоп». Катер развернулся и мягко ткнулся бортом в кранцы. Водяной вал хлынул на пристань, смывая все на своем пути. Формен заглушил дизель, выскочил на палубу и ловко набросил швартов на сверкающий сталью кнехт.

– А? Каково? – выкрикнул морской лихач. – Вот это шик! Всю стенку залил!

Я спустился к нему и протянул монтировку:

– Держите. Это ваше.

– Погоди, – Формен вырвал из блокнота два листка. На одном черкнул несколько слов, на другом написал «Парк-Лейн 427». – Зайди по этому адресу, скажи, что от меня и передай записку старине Ольсену. Он поможет… чем сможет, конечно. Не благодари и не прощайся: ты еще пригодишься. Я в этом уверен.

Плохо это или хорошо? Кто знает. В любом случае, не стоило задерживать Формена. Я, как заправский матрос, вскарабкался по штормтрапу на стенку и вдоль железнодорожных путей направился туда, где торчал шпиль портовой администрации. Желтое старинное здание с куполами и антеннами на крыше, наверное, видело еще чайные клиперы и пятимачтовые барки. Я распахнул дубовую дверь и вошел внутрь. Массивная створка чувствительно пнула меня под зад.

– Здравствуйте! – вежливо сказал я усталой девушке-администратору за стойкой. – Не подскажете, как добраться до Парк-Лейн 427?

Она вымученно ответила вопросом на вопрос:

– Вы здесь недавно?

– Только что приехал.

– Странно. В расписании нет никаких пассажирских судов. Ну да это не мое дело. Теперь слушайте меня внимательно. То, что вам нужно, находится в другом конце города. У выхода из порта – конечная остановка трамвая. Вам нужен трамвай номер четыре. Он идет прямо по Парк-Авеню – это главная улица города, если не считать Уотер-Стрит и Сентрал-Стрит. Но они тянутся вдоль побережья и не такие длинные. Ехать долго – сначала проедете историческую ратушу, потом молл. Следующая остановка будет на перекрестке – это и есть Парк-Лейн. А там разберетесь.

Верный профессиональной привычке, я ощупал собеседницу взглядом. Чуть приплюснутые, как бы стертые кончики тонких пальцев – видно, что она много работает на пишущей машинке. Вытянутое миловидное лицо, тонкие губы, острый нос с горбинкой. Темные круги вокруг чуть припухших глаз, словно она мало спала или много плакала.

– Вы всех так раздеваете взглядом? – спросила девушка.

– Профессиональная привычка, Джанет Остин, – я поднял с пола табличку с именем и поставил ее на стол.

– Сыщик?

– Всего лишь скромный фотограф. Питер Блад… то есть, Блейк. Может, зайдем в ресторан, выпьем за встречу?

– Я не знакомлюсь, – сухо отшила меня Джанет. – У меня есть друг, он сейчас в армии. Вы, наверное, торопитесь, мистер Блейк? Давайте ваше удостоверение личности. Я выпишу разовый пропуск на выход.

Она быстро заполнила бланк. Я послал девушке воздушный поцелуй и покинул администрацию порта. Впрочем, я и не рассчитывал на взаимность: все равно оплачивать ресторан пришлось бы самой мисс Остин.

Пока я мило беседовал с Джанет, пошел дождь. Капли выбивали пузыри в лужах. Они лопались, не оставляя на зеркальной поверхности ни следа. Раздался пронзительный гудок и по рельсам прогрохотал тепловоз с десятком крытых вагонов. Порт жил размеренной жизнью и никому, казалось, не было дела до какого-то пришельца, сбежавшего из тюрьмы.

К воротам вела ровная асфальтовая дорога. Охранник наколол мой пропуск на длинную иглу и открыл турникет. Я неспешно прошел по аллее и оказался на площади у трамвайного кольца. Над ним, словно могучие горные вершины, нависали громады небоскребов.

Тут и там сновали автомобили – красные, синие, желтые. Плоские и широкие седаны, солидные пикапы, юркие малолитражки. Фыркнув дизельным выхлопом, проплыл тягач с трехосным полуприцепом. От бесконечной кутерьмы вездесущих машин закружилась голова. Слишком много времени я провел в неуютном одиночестве тюремной камеры. Отвык от обычной городской суеты.

Скрежеща колесами на повороте, к остановке подкатил ярко-красный трамвай с одной-единственной фарой под кабиной вагоновожатого. В окошке над ветровым стеклом я разглядел цифру «четыре». Значит, это мой трамвай. Что ж, после дискового телефона и газоразрядных ламп меня уже ничто не могло удивить.

Зашипел воздух, лязгнули и отворились сдвоенные двери. Я вскочил на подножку и вошел внутрь. Трамвай, покачиваясь, покатил по Парк-Авеню.

Седой мужчина в форменной фуражке выжидающе смотрел на меня в буквальном смысле свысока – с места кондуктора. На всякий случай я пошарил в карманах – разумеется, денег в них не оказалось. Сомневаюсь, что в местных трамваях можно расплатиться патронами для пистолета.

– Простите, я потерял кошелек. У меня нет денег. Ни цента.

– Сожалею, но вынужден просить вас покинуть вагон на ближайшей остановке.

Я не мог сопротивляться этому холодно-вежливому, не терпящему возражений тону. Но все же попытался оправдаться:

– Я потерял бумажник. Еду на собеседование на работу. Может, как-то договоримся?

– Правила едины для всех. Пожалуйста, оплатите проезд или выходите, – все тем же спокойным голосом продолжал кондуктор.

Похоже, мне все-таки придется идти пешком.

На плечо опустилась чья-то рука. Я обернулся: простецкий парень в рабочем костюме дарил всему миру искреннюю, радостную улыбку. И мне захотелось улыбнуться в ответ, несмотря на ледяной мрак в душе.

– Из-за чего спор? Из-за десяти центов, небось? – на грубой рабочей ладони серебряной капелькой сверкнула новенькая монета. – Вот тебе дайм, кровосос, только оставь человека в покое!