Код любви

– Не надо никуда ехать. Вы останетесь здесь. Правда, сладкий? Хочешь, папа сам тебя уложит?

Рей обхватил ручками шею Мориса и, склонив голову ему на плечо, сразу начал дремать, посапывая носом. Балантен облизнулся, но это движение не напугало меня и даже не насторожило. На этот раз это было сделано совсем по-человечески, от волнения, от переизбытка чувств, как угодно, но только не плотоядно. Сейчас мне совсем не хочется думать о подлинной сущности того, кто держит на руках моего сына, бережно прижимая его к своей груди. Я еще до конца не осознала, до какой степени можно доверять вампиру, но усиленно гнала от себя мысль, что Мастер способен причинить нам хоть малейший вред. Конечно, можно окончательно отбросить все сомнения, но сам Морис почему-то не дает мне этого сделать. Я обязательно подумаю над этим, но потом, а сейчас мы вместе уложим нашего ребенка (ну вот, я уже говорю: нашего!), и тогда у нас будет целая ночь впереди. Нет, пожалуй, на всю ночь меня не хватит.

Рей уже видит десятый сон, раскинув ручки и ножки на мягкой перине. Наверное, раньше на этой кровати спала Ганеша. Кукла, названная ее именем, сидит рядом в кресле. А мы стоим по разные стороны кроватки и смотрим на спящего малыша.

– Морис, когда мы сможем ехать на ферму?

– Мне нужно еще два дня, чтобы закончить дела в Лос-Анджелесе. Понимаешь, семилетний мальчик-вампир в ранге Мастера. Необходимо переговорить с родителями, подготовить ребенка к путешествию, потом Тори проводит его в Дак-Сити, и я буду свободен. А на сегодняшнюю ночь я полностью в твоем распоряжении.

Я обязательно воспользуюсь.

7

Через два дня, как и намечалось, мы летим в самолете рейсом Лос-Анджелес – Индианаполис. Рей, забравшись на колени к Морису, не умолкает ни на минуту, то глядя в иллюминатор, то вертясь в разные стороны в поисках чего-нибудь интересного в салоне, не уставая при этом задавать бесчисленные вопросы.

Морис терпеливо отвечает, рассказывает, поясняет. На эти короткие мгновения малыш умолкает, слушает, открыв рот, а затем все начинается сначала. Кажется, им обоим это не доставляет никаких неудобств, но почему я думаю иначе? Может быть потому, что Морис время от времени проводит языком по своим губам или утыкается в детскую шейку, делая глубокий вдох? Не понимаю. Почему неосознанное чувство беспокойства периодически посещает меня? Впечатление такое, что он предельно собран, хотя ничем этого не выдает. Обыкновенное поведение любящего родителя.

Нам предстоят четыре часа полета, и надеюсь, Рей все же когда-нибудь выдохнется.

Наконец-то! Или это Морис усыпил его? Сын даже здесь умудряется спать, развалившись.

– Хочешь, я возьму его? – мой спутник качает головой, и я замечаю, как его острый коготь гладит нежную тонкую кожу за ушком сына, там, где бьется голубая жилка. – Ты ведь можешь случайно поранить его, если он дернется.

– Исключено, – от этого спокойствия у меня иногда мурашки пробегают по спине. – Я чувствую каждое движение еще до того, как он его сделает.

– Я хочу все рассказать о тебе своим родителям.

Одной рукой придерживая Рея, вторую Морис кладет на мои пальцы. Если холод может обжигать, то сейчас это было именно так.

– Не стоит, Гленда. Твоя откровенность, вероятнее всего, вызовет нежелательную реакцию.

– Но, Морис, мои родители образованные, умные и очень внимательные, они сразу догадаются, что с тобой что-то не так.

– Тогда мы все спишем за счет моей эксцентричности.

– Разве ты не хочешь убедиться, что есть еще на свете люди, способные понять тебя, и что я не одна такая?

Смех Мориса был тихим, но зловещим.

– Не будь такой наивной, девочка! Ты – это одно, остальные – совсем другое, и твои родители в том числе.

– Они все-таки мои родители, и я привыкла делиться с ними своими радостями и огорчениями. Как же мне хочется, чтобы ты тоже мог верить им!

Морис убрал руку, взглянул на Рея и неподвижно уставился в одну точку. Опять ловлю себя на мысли, что ни один человек не способен на такую абсолютную неподвижность. В этом есть нечто противоестественное, А впрочем, о чем это я? Морис сам – «нечто».

– Нет, Гленда, – заговорил он наконец. – За долгие годы я научился не доверять людям. Пока я просто кажусь им странным, ничего не происходит. Но как только тайная завеса приоткрывается, наступает взрыв эмоций, основанных на многовековых страхах и неправдоподобных поверьях. Согласен, основания тому есть, только не думаю, что за последние сто лет я заслужил чем-либо слепую предвзятость. Неоднократно я пытался наладить контакт с живыми, только заканчивалось это всегда одинаково. Один случай навсегда отбил у меня охоту заводить тесные отношения. Это было в тысяча девятьсот сорок втором году. Вторая мировая война, Европа оккупирована зарвавшимися экстремистами. Кучка шизофреников разрабатывает план мирового господства и не останавливается ни перед чем. Даже перед заключением договора с вампирами-«анархистами», почувствовавшими не просто безнаказанность убийств, но еще и покровительство самих же смертных. Они собирались группами, объединяясь в карательные отряды. Опьяненные безграничной властью, эти выродки уничтожали и себе подобных, тех, на кого была возложена миссия остановить БЕЗЗАКОНИЕ. Наверное, то был беспрецедентный случай, когда неживые приняли одну из воюющих сторон. Нельзя сказать, что все подразделения «чернорубашечников» состояли из вампиров, но последних хотя и можно было вычислить, остановить обычному человеку не представлялось возможным. Вампир способен передвигаться с быстротой мысли, растворяясь во тьме, сливаясь с тенями, и убить его практически нереально. Да и в голову никому не могло прийти, что порой это дело рук не просто жестокости, а НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ жестокости. Кровь была повсюду, земля пропиталась ею насквозь, ее запах кружил голову, и даже самые стойкие из нас срывались. Так получилось, что я был арестован и бежал из плена с одним датчанином. Его звали Хендрик Каух. Тогда он рассказал мне свою историю. Вся его семья – жена, сын и две дочери – были зверски убиты. Они жили на отдаленной ферме, и в тот злосчастный день, когда Хендрик уехал в поселок, нагрянули нацисты. Вернувшись, он увидел страшную картину. Не стоит вдаваться в подробности, но на одну деталь несчастный обратил внимание: у всех четверых шеи оказались разорванными клыками. Что навеяло его на мысль о вампирах, он и сам не понимал, однако терять ему было нечего и Каух отправился на поиски убийц. То там, то здесь он наталкивался на нечто подобное, но окончательно укрепился в своем мнении лишь тогда, когда собственными глазами увидел существо с огромными клыками, сосущее кровь у еще трепещущей в последней агонии жертвы. Почему я тогда подумал, что хочу помочь? А впрочем, цель у нас была одна, и пара лишних рук мне бы не помешала. Настроен он был решительно, но слепая ярость – плохой советчик, и ошибок он успел наделать намеренно. Откуда же несведущему человеку было знать все тонкости борьбы, в которую он вступил? В первую очередь необходимо было вернуться на ферму. И я ему об этом сказал. Если члены его семьи не умерли до конца, а перешли в другую степень существования, каково было проснуться детям в могиле, засыпанными землей, которая давила на них, сминала, выдавливала жизнь, землей, пропитанной незнакомыми запахами, с копошащимися в ней червями, личинками и всевозможными букашками? Но даже не это самое главное. Новые ощущения и неистовый, незнакомый голод заставят их выбраться на поверхность. А дальше что? Инстинкт сделает свое дело, и маленькие ненасытные чудовища начнут охотиться – безжалостно, бессмысленно, без разбора. Снова жертвы и вновь обращенные. Прочитанные над телами молитвы бесполезны, так же как сколоченный наспех крест. Хендрик слушал меня внимательно, то понимающе кивая, то задавая наводящие вопросы. А когда мы двинулись в путь, я наблюдал за тем, какая внутренняя борьба происходит в нем, ведь ему предстояло убить тех, кто совсем еще недавно был его семьей. Нам повезло, все четверо никуда не ушли, память прошлой жизни еще держала их на нажитом месте, и, хотя дом оказался полностью сожжен, вход в подвал был расчищен. Вторая половина дня, они спят. Хендрик не переставал удивляться, откуда у меня столь глубокие познания о мире вампиров, но, даже не получая исчерпывающих объяснений, продолжал прислушиваться к моим советам и наставлениям. По дороге, а мы продвигались, разумеется, только ночью, с большим трудом отыскали истинного священника. Теперь у него имелось все необходимое, в том числе саперная лопата и деревянный молоток для забивания кольев. Давно приспособившийся к жизни среди людей, я оставлял его на рассвете в надежном укрытии, а сам удалялся, чтобы успеть насытиться и без помех погрузиться в сон, пусть недолгий, но такой необходимый.

Он спустился в подвал, а я остался наверху. Не так просто убить себе подобного, тем более если он не заслуживает смерти. Но в ликвидации была серьезная необходимость, и Каух это понимал. Через некоторое время из-под земли донеслось детское хныканье. Девочка лет пяти. Затем рычание взрослого вампира. Вероятно, матери. Стоны, мольбы, угрозы, предсмертные визги и хрипы. Все было кончено. Когда Хендрик поднялся на поверхность, на нем лица не было. Я мог себе представить, что он пережил, но другого выхода на тот момент не существовало. Какое-то время мне казалось, что он откажется от дальнейшей борьбы, его замкнутость и отчужденность говорили об этом, но я ошибся. Долгих два года мы скитались в поисках зондер-команд, но нападали в основном на отдельные группы из трех-четырех вампиров. А нам нужен был основной отряд.

Я почувствовал их пристанище еще издалека. Отдаленный, спрятанный в чаще леса хутор охранялся обычными солдатами из людей. Необходимо было дождаться рассвета. Обычным способом с многочисленной сворой сытых вампиров справиться было практически невозможно, даже мне. Перед самым восходом я прошелся окрест, ликвидировав охрану и утолив жажду. Мне необходима была энергия. Первые лучи солнца стали сигналом к действию, но я был так слаб, что не мог двинуться с места. Мне необходимо было хотя бы полчаса, чтобы пережить самое тяжелое время суток. И все это на глазах у Хендрика. Он волновался, но не насторожился. Когда я смог подняться на ноги, мы пересекли лес и вышли к строениям. Логово располагалось в большом сарае. В нос ударил резкий запах свежевыпитых тел, в основном детских и женских. У меня кружилась голова, даже несмотря на то, что я был сыт. Тишина, стоявшая вокруг, звенела. Все спали. По моей негласной команде Хендрик принялся обливать деревянные стены бензином из канистр, прихваченных с собой. Я открыл одну из створок и вошел вовнутрь. Прямо у входа в беспорядке были свалены тела жертв. Кто-то был окончательно мертв, но кое-кто должен был проснуться. Редкое, едва различимое биение их сердец я слышал достаточно отчетливо. Преодолев преграду, я наконец смог увидеть тех, за кем гонялся так долго. Их было тридцать четыре, восемь из них новообращенные, троих я знал еще по Гражданской войне в Америке, они были старыми, могущественными и хитрыми, давно приговоренными к смертной казни. Остальные лезомбы, тзимиски, равны, салубри[3 - Из классификации вампиров (по К. Николаеву)] всех возрастов. Короче, те, кто не входят в Камарилий[4 - Союз нескольких кланов, соблюдающих маскарад – жизнь вампиров среди людей (по К. Николаеву)]. Издав пронзительный крик, зов на языке ночи, который знают все бессмертные, я заставил всех очнуться от сна. Там, сзади, стоял Каух. «Поджигай!» – приказал я. И в этот миг один из старых прыгнул на меня. Молниеносное движение руки, и его сердце осталось в моих пальцах, а тело рухнуло к ногам. Началась борьба энергий: моя против их, объединенной. Напуганные, обезумевшие в предчувствии близкой кончины, они пытались раздавить меня мощной, энергетической атакой. Не будь я Мастером, меня просто разорвало бы в клочья. Одни падали обессиленные, остальные продолжали извергать импульсы. Прозвучало слово: «Мастер». «Поджигай же!» – рявкнул я, уже не пытаясь спрятать клыки. Огонь взметнулся сразу, языки пламени накинулись на сухое дерево с неистовством голодного зверя. Кто-то попытался выскочить, но это уже были пустяки, огонь и дневной свет добили бы его или Каух, который должен был следить, чтобы никто не сбежал. Огонь уже прорывался сквозь стены, набрасываясь на «детей тьмы». Среди более слабых началась паника. Но расслабляться было еще рано. И в этот момент раздался выстрел в спину. Серебряная пуля вонзилась в мою плоть, тягучая пульсация боли заставила содрогнуться. Ее сразу почувствовали, ожесточенные тени придвинулись ко мне, только отступать я не имел права. Воспламенилась крыша, створки ворот захлопнулись и тотчас загорелись. Теперь весь сарай был охвачен пламенем. Одежда на мне начала тлеть. Собрав иссякающие силы, я послал последний удар, ставшая безликой огненная масса издала тяжелый вздох и отступила. Сгоревшее сооружение вот-вот должно было рухнуть. Вот тогда я прыгнул через огонь наружу и получил еще одну пулю в грудь. За мной вывалился один из старых, он походил на пылающий факел, но даже пули его не остановили. Он навалился на Хендрика и, вдавив в землю, вцепился клыками в ключицу. Каух еще пытался отбиваться. Прокатившись по земле, дабы сбить пламя с одежды, я оторвал вампира от человека, отворачивая ему голову. Отобрав ружье и лопату, я поднял искалеченного спутника. Я не понимал, за что он так поступил со мной, обрекая практически на верную смерть. А человек, который еще сегодня утром считал меня своим другом, изрыгал проклятия мне в лицо, лихорадочно нашаривая крест в кармане куртки. Я схватил его за горло и приподнял над землей. Легкое нажатие пальцев – и он был бы мертв, смерть уже застилала его глаза, но я выпустил его. Отпустил на все четыре стороны. Еще один урок для меня.

И после услышанного не хочешь же ты, чтобы я напечатал объявление в газете: «Стошестидесятилетний уравновешенный, неагрессивный вампир желает подружиться с человеком»?

Я только горько усмехнулась. Да, еще одна история предательства в твоей жизни. Когда ты убедишься, что моим родителям можно верить, тогда мы им все и расскажем. Хорошо, Морис? Я не хочу, чтобы ты заранее подозревал их в низких помыслах и поступках.

– Мы уже подлетаем, буди Рея. Он хотел посмотреть сверху на деда. Я дала телеграмму, и папа нас обязательно встретит.

В аэропорту я сразу заметила высокую фигуру отца в серо-зеленом джемпере, черных брюках и легкой куртке.

– Деда! – Реймонд побежал к нему. Никогда не скажешь, что ему пятьдесят семь лет, только морщинки расходятся от глаз веселыми лучиками, да в коротких рыжих волосах поблескивает седина. Папа так рад, будто мы не виделись целую вечность. А всего-то прошло чуть больше недели. Крепко его целую.

– Это Морис Балантен, мы приехали познакомиться и пригласить вас на нашу свадьбу через две недели.

Папа протянул руку:

– Зовите меня Джереми. Замерзли, что ли? Вы тот самый помощник шерифа из Дак-Сити, который три месяца назад лишил покоя мою дочь?

Морис вопросительно посмотрел на меня. А я только улыбнулась.

– Отличная мужская профессия! Добро пожаловать, у нас еще будет время познакомиться поближе.

Папа грузит наши чемоданы в багажник джипа и усаживается за руль. Морис садится рядом с папой, а я с Реймондом устраиваюсь на заднем сиденье.

– Мама расстроится, узнав, что вы теперь реже станете приезжать к нам.

Всю дорогу папа с гордостью повествует Морису об успехах на ферме и с юмором – о неудачах, шутит с Реем, который, перебивая, рассказывает свои новости про папу Мориса, его большой дом, про Саха, Ганешу…

Папа только удивленно посматривает то на гостя, то на меня в зеркало заднего вида. Но не задает никаких вопросов.

Наконец-то мы проехали большой поселок. Теперь уже недалеко и до дома. Неожиданно папа останавливает машину и поворачивается ко мне:

– Ты очень напряжена, Гленда-Сью. У вас что-нибудь случилось? Если маме не стоит это знать, тогда расскажи сейчас. Я помогу, ты же знаешь, сделаю все, что в моих силах. Какие у вас проблемы?

– Всего одна, папа. Но вполне разрешимая, если вы с мамой мне поверите. Дома поговорим.

Мы подъехали к дому, старому, но еще крепкому, архитектура которого претерпела множество изменений. Широкий двор и сам дом обступают огромные лиственницы, невдалеке знакомые строения телятника, коровника, конюшни. Загоны, пастбища. На крылечке уже стоит мама в своей любимой пестренькой юбке по щиколотку и блузке с закатанными по локти рукавами. Ее светло-каштановые волосы растрепал ветер, ярко-синие глаза смеются.

– Какая она красивая! – вырвалось у меня. – Правда, Морис?

Едва мы вышли из машины, как огромная собака, которая обычно встречала меня радостным лаем, на этот раз бросается мимо, к Морису, скаля зубы и изводясь от ярости.

– Бабушка, что с Люксом? Он не рад меня видеть? – заплакал Рей.

Я оглядываюсь на Мориса, который, выйдя из машины, идет навстречу рассвирепевшему псу. Какое-то мгновение, и Люкс, скуля, начинает отползать на брюхе, стремясь забиться под крыльцо. Бедняга Люкс, он столкнулся с чем-то ужасным, неподвластным его собачьему разуму. Что он почувствовал: угрозу, опасность, зло? Собаку невозможно обмануть человеческой внешностью, она видит глубже. А ты, Гленда, тоже, как собака, ощущаешь присутствие могучей силы, давления. Правда, зная сущность вампира, еще и подключаешь свой рассудок. Добряк Люкс! При его размерах ему нечего бояться. А что будет с ним теперь?

– Папа, убери ружье, собака ни при чем! Давай отправим его к соседям.

Я глажу дрожащего пса. Расстроенная мама, плачущий Реймонд, папа с карабином в руках и невозмутимый Морис. Ну, как все это истолковать? Пойдем лучше в дом. Мама подошла к Морису: