Мечтатели Бродвея. Том 3. Чай с Грейс Келли

– На вашем месте я перешла бы в другое купе или в другой вагон. Нельзя ехать наедине с мужчиной до самого Нью-Йорка.

– Может быть, он сойдет раньше. И наверняка придут еще пассажиры.

Девушка вздохнула, чувствуя себя обязанной объяснить:

– У меня три огромные сумки, их придется перетаскивать, и…

В эту минуту появился молодой человек, сияя, нагруженный провизией: закусками, бутылками, стаканами. Он не стал и пытаться отодвинуть дверь… К чему сражаться с враждебной материей?

– Вот, мисс. Теперь будет чем заняться до конечной. И даже если вы сходите раньше, нам не помешает подкрепиться.

Нам?

Он откинул столик и выложил на него свой груз (сандвичи, холодная курица, пирожки, фрукты, содовая), украдкой победоносно поглядывая на вдову в перчатках. Та бросила тяжелый понимающий взгляд на девушку.

– Вы очень любезны, – сказала девушка. – Но я же сказала вам, что не хочу…

– Я покину этот поезд в сердце Пенсильвании, – улыбнулся он. – Вашему желудку остается четыре часа, чтобы передумать. А вы куда едете?

Девушка почувствовала, как два черных зрачка из-под серых буклей вонзились ей в правый висок, точно гвозди.

– В… в Нью-Йорк, – ответила она нерешительно, в то же время кусая губы, чтобы не расхохотаться.

Долгий вздох вырвался из ноздрей дамы. Девушка отвернулась к окну, чтобы избежать двух устремленных на нее взглядов. Вытянув ноги, молодой человек принялся за курицу. Съев два-три куска, он протянул ей пакетик.

– Ну же, мисс. Возьмите. Вы голодны, я знаю. Когда вы сейчас читали, у вас урчало в животе.

Из угла с буклями раздался возмущенный всхлип. Девушка не смогла удержаться от нервного смеха.

– Вам очень идет, мисс.

Она вопросительно посмотрела на него.

– Ваш смех.

Слегка выведенная из равновесия, она все же взяла пакетик, который он по-прежнему протягивал ей, и почувствовала, как на ее плечи навалилось все неодобрение Новой Англии.

– Спасибо, – сказала она. – Я проголодалась, это правда. Я ждала полудня, чтобы пойти в вагон-ресторан.

Он просунул кусочек курицы между прутьями корзины. «Мяу» тотчас схватил его. Дама притянула корзину к себе. Молодые люди переглянулись, заглушая что-то рвущееся из сжатых губ. Девушка, глубоко вдохнув, сказала:

– Меня зовут Гуинивир Вихаукен-Хоукинс.

Он уставился на нее, чуть наклонившись вперед.

– Немного замысловато, согласна. Поэтому все с рождения зовут меня Джинджер. Мистер Джон Джонс, служащий загса в Спринг-Рокс, единственный помнит мое полное имя.

Молодой человек встал на свои длинные ноги, отвесил ей поклон и снова сел.

– Вам чертовски повезло, Джинджер. Мое имя служащий загса в Мерианвилле, где я родился, так никогда и не смог правильно произнести.

Он повернул лицо с густыми смешливыми бровями к окну, за которым зеленые холмы колыхались с изяществом восточных танцовщиц.

– А… как вас зовут? – осведомилась она после приличествующего случаю промедления, говорившего о ее хорошем воспитании.

Одним прыжком он пересел на сиденье поближе к ней под искренне потрясенным взглядом дамы, съежившейся за своей корзинкой. Было слышно, как она ломает косточки внутри перчаток.

– Верно, простите, я не представился. Фридрих-Гюнтер Фройденкерлештурм.

После паузы (полной смущенного ожидания для него, восхищенного удивления для нее) оба прыснули. С противоположного сиденья послышалось «гм-гм» и следом нерешительное «мяу».

– Ах! Вы уложили меня на лопатки, мистер Фредель… шт… ш-ш-ш.

– Фройден-керле-штурм. Когда-нибудь вы научитесь.

Когда-нибудь?

– Боюсь, что нет, – слабо возразила она.

– Пушерс-Кроссинг! – крикнул контролер в коридоре.

Дама встала. Фред тоже поднялся, чтобы помочь ей вытащить сумку и корзинку с «мяу». Дверь, у которой не было никакого резона удерживать серую особу, маленькую, но стойкую, как сталагмит, отодвинулась и выпустила ее без колебаний и без скрипа. Короткое «спасибо», короткое «всего хорошего», и маленькая серая особа покинула купе, а потом и поезд.

Издалека с перрона до них донеслось прощальное «мяу».

Поезд, испустив бесконечно долгий вздох облегчения, тронулся дальше. Они молчали. К облегчению надо еще привыкнуть.

– Мои родители из Уэльса, – заговорила наконец девушка. – Я избежала массы непроизносимых имен, Таннинибуолш, например, или Ллиуэллафлоу.

Он поправил шляпу, съехавшую на одно ухо.

– Когда мой дедушка Отто высадился в тысяча девятьсот третьем году в Новом Свете, он отказался сокращать свою фамилию, не в пример большинству мигрантов, которые пересекли океан вместе с ним. Когда на острове Эллис[5 - Эллис – остров в устье реки Гудзон в бухте Нью-Йорка. Был самым крупным пунктом приема иммигрантов в США, действовавшим с 1 января 1892 по 12 ноября 1954 года.] чиновник иммиграционного ведомства предложил ему сменить Фройденкерлештурм на… Шоун, дедушка Отто ответил: «Оставив все в Старом Свете, неужели надо отказаться и от своего имени? Шоун!.. Я похож на ирландца? Я Фройденкерлештурм и Фройденкерлештурмом останусь!» Он выдал все это наполовину на немецком, наполовину на английском, освоенном на вечерних курсах. Чиновник слишком устал, или ему недоставало воображения, в общем, он махнул рукой. Должен сказать, хоть мне и приходится повторять ее десять раз и произносить по слогам одиннадцать, я в конце концов полюбил свою фамилию.

Девушка приняла стакан содовой, который он поставил на столик, и стала потихоньку пить.

– Вы не возражаете, если я буду называть вас… Фредом? – спросила она через некоторое время.

– Никоим образом… Джинджер.

За окном восточные танцовщицы продолжали свою хореографию, покачивая в ритме колес своими животами пшеницы, ячменя и ржи, только еще зеленых.

Она покраснела. Фред. Джинджер. Что он подумает? Она угадала его вопрос и опередила его:

– Что вы будете делать в Пенсильвании?

Он переменил позу с резким движением руки.

– В Чикаго для такого парня, как я, – что вы хотите, есть только три перспективы. Доки. Бумажная работа. Или воровская шайка. Ни одна из них мне не улыбалась. Дедушка Отто оставил мне небольшое наследство два года тому назад. Ну и… я решил потрудиться ради счастья моих грядущих дней.