– Leider verstehst Du mich nicht… und ich werde es Dir niemals auf English sagen k?nnen![8 - К сожалению, ты меня не понимаешь… а я никогда не смогу сказать тебе это по-английски! (нем.)] – выпалил он единым духом.
– Но… – испуганно пролепетала она, – вы говорите по-немецки, я полагаю, а я не…
– Sag ja! Sag ja, es muss! – продолжал он с отчаянным лицом, не сводя с нее глаз. – Oder ich werde sterben…
– ?..
Он разом опустошил багажную сетку, подхватил свой чемодан, два ее тяжелых саквояжа и их одежду.
– Это значит… это значит: «Скажите да! Скажите да, так надо! Так надо, или я умру».
Он схватил ее за руку, поднял с сиденья и потащил за собой. Дверь услужливо отъехала, как хорошо смазанный конек на льду. Потрясенная, ошеломленная, Джинджер пролетела по коридору и скатилась на перрон, едва дыша.
На соседнем пути экспресс из Питтсбурга тихонько урчал с благодушием пумы.
– Вы!.. – воскликнула она, вконец растерявшись, прижав одной рукой волосы, как будто ореховые лепестки могли улететь.
– Сумасшедший? – рявкнул он со смехом, который мог напугать. – Нет ни малейших сомнений! Осталось две минуты… Этого мало, чтобы сделать выбор, согласен.
– Черт побери! Пустите, я хочу вернуться в…
– Во всяком случае, лично мне требуется больше времени, чтобы выбрать между малиновым и лимонным мороженым у тети Уинифрид, – сказал он очень серьезно.
– …в поезд! Я должна… Нью-Йорк…
Ее трясло. Он набросил ей на плечи твидовый жакет. Сам он был в рубашке, пиджак на одном плече, потому что руки у него были заняты.
– Выходите за меня.
– Вы…
Он нежно коснулся губами ее щеки. Ее перестало знобить и бросило в жар.
– Ich liebe dich, Ich liebe dich…[9 - Я люблю тебя (нем.).] Да, это безумие, чистое безумие, но… О Джинджер!
Они стояли посреди перрона между двумя неподвижными поездами. В уголках его глаз… Она не ошиблась…
– Одна минута! – выдохнул он.
…у него тоже были веснушки, четыре светлых пятнышка в уголке века, четкие, как хлебные крошки на чистой скатерти. Она вдруг обхватила его обеими руками за шею. Они поцеловались так, будто больше никогда не увидятся.
– Это… прощание? – выдохнул он, оторвавшись от нее.
Он был в отчаянии.
– Ты подарила мне прощальный поцелуй?
– Нет! – воскликнула она. – О нет…
Она решительно схватила его за рукав и потащила к питтсбургскому экспрессу. Он поспевал следом с чемоданами и саквояжами на всех этажах.
– Цветы яблонь весной похожи на розовый снег! – гаркнул он из-за ее плеча.
– Всего тридцать секунд! – крикнула она.
Они смеялись, задыхались, бежали и смеялись, смеялись, смеялись.
– Розовый… снег? – переспросила она, с трудом переводя дыхание, когда он помогал ей взлететь на первую оказавшуюся рядом подножку.
– Питтсбург! – выкрикнул человек в красной фуражке далеко на перроне. – Пи-и-и-и-и-иттс-бург!
Двери захлопнулись за двумя опоздавшими весельчаками и их скарбом, человек взмахнул красным флажком. Паровоз выпустил бодрый клуб дыма и тронулся.
Он быстро и проворно набрал хорошую скорость. Вереница вагонов подрагивала за ним, всем им явно не терпелось узнать, как же может выглядеть этот самый розовый снег.
1. When you were sweet sixteen[10 - Когда тебе было прекрасных шестнадцать (англ.).]
Истер Уитти постучала. И, не дожидаясь разрешения Артемисии, вошла. Она могла себе это позволить. Регулярные сеансы покера создают тонкую, но крепкую близость между прислугой и ее хозяйкой. В том числе между черной прислугой и белой хозяйкой. Артемисию больше заботил оттенок лака на ее ногтях, чем цвет чьей-либо кожи, на который она плевать хотела.
– Весенний завтрак!
Опустив занавеску на окне, Артемисия посмотрела на поднос и все, что на нем было.
– Почему весенний? – буркнула она. – Я вижу тот же кофе, те же блинчики, то же варенье, что зимой.
Истер Уитти раздвинула занавески, открыла окна, золотистый свет разогнал тени под мебелью.
– Свежее солнышко, вот почему. Темнота и старые кости в дому не уживаются. Будем пока пользоваться. Весна в Нью-Йорке так коротка.
– Что касается дома, – отозвалась старая дама, – убери-ка остатки нашего вчерашнего вечера. Я нашла червового короля под кроватью. Что же до старых костей… мы с тобой близнецы.
Истер Уитти убрала карту в карман, выбросила окурки из пепельниц, пошла вытряхивать простыни и подушки.
– Вы предпочли бы червового короля не под, а в кровати в натуральную величину, верно?
– В мои годы не мечтают, просто стареют, – ответила Артемисия. – Моя сестра права, пора подумать о твоем увольнении.
– Ба! Если вы с миссис Мерл будете только думать, мне останется много прекрасных деньков. Что вы там высматриваете на улице?
Артемисия откусила кусок теплого блинчика, отпила кофе, ничего не ответив. Истер Уитти достала из шкафа чистую простыню, по дороге выглянув в окно.
– Хо-хо, – вполголоса пробормотала она между занавесками. – ФБР?
– Уже которую неделю они тут ошиваются. Видишь «додж»?
– Они же следят не за нашим пансионом «Джибуле», нет?
– Слишком плоско, чтобы заинтересовать федералов… Им нужен дом Просперо рядом. То есть девчонка.