Таська

Надя (тихо). Я была у нее на следующий день. Тася лежала в холодной квартире, разбитая, без сил совершенно. Соседка сказала, что она рухнула, сразу, как ты ушел… (Утирая слезы платком.) Я не представляю, что она чувствовала тогда – одна, без денег, без профессии, без тебя, которого она считала смыслом своего существования…

Булгаков (оправдываясь). Я помогал ей потом. Деньги несколько раз приносил, продукты. Иногда браслетку у нее брал. Ну, там, если договор заключить, или гонорар надо выбить. И всегда работало. (С усилием.) А однажды, принес ей журнал…

В левой части сцена погружается в мрак, свет вспыхивает на правой половине. Тасина комната в полуподвале, скудная, почти нищая обстановка. Тася на кровати у окна шьет на машинке. Открывается дверь, входит Булгаков – он прекрасно одет, выглядит чрезвычайно довольным собой, в руках – журнал.

Булгаков. Таська?! Ты почему здесь? Я еле тебя нашел.

Тася (пожимая плечами). К соседям сын вернулся. Они назад комнату потребовали. Ну, вот меня сюда и выселили.

Булгаков (возмущаясь). Нет, каковы мерзавцы! Ты помнишь, когда жилкомиссия хотела уплотнить их пролетариатским матросом, они на коленях просили нас въехать к ним, а теперь, значит, успокоились? Ну, ничего, я им устрою еще!

Тася. Оставь, Миша, не нужно. Мне и здесь хорошо.

Булгаков. Ну, смотри. Ты, кстати, почему с курса машинисток ушла? Это для тебя самая подходящая профессия, без работы не останешься.

Тася. Не могу я там… Голова болит ужасно. Я на курсы кройки и шитья записалась. Вот, учусь. (Кивает головой на машинку.

Булгаков. Ну, это прекрасно, прекрасно. А знаешь, что, Таська, дай-ка ты мне свою браслетку взаймы. Мне тут с редакцией один договорчик подписать предстоит, так уж чтоб наверняка выгорело.

Тася. А что ж тебе твоя новая жена, не покупает браслетки?

Булгаков. Брось, Таська. Ну, чего ты дуешься? Смотри-ка, что я тебе принес. (Протягивает журнал.) Напечатали таки.

Тася (просияв). «Белая гвардия»? Господи! Миша, поздравляю! Поздравляю тебя! (Открывает журнал, ищет начало. Неожиданно, ее лицо потухает, бледнеет.) Что это?

Булгаков. Что? А, это? (Смущенно). Тася, ну ты понимаешь, она меня попросила. Ну, я и не смог отказать. Я чужому человеку не могу отказать, а своему – могу.

Тася (швырнув журнал ему в лицо). Ты обещал посвятить роман мне! Мы же все, все это вместе прожили – стрельбу на мосту, немцев, Петлюру, гетмана. Все эти страшные дни в Киеве. А когда ты писал роман? Кто грел тебе воду, когда у тебя от мороза сводило пальцы? Ты тогда даже не был знаком с этой своей… Белозерской.

Тася отворачивается от него, припадает лбом к стене комнаты и закрывает лицо. Булгаков, помявшись, поднимает журнал и бесшумно выскальзывает в дверь. Тася не замечает этого. Из окна доносятся звуки шарманки. Потом, сначала издалека, затем все ближе и ближе, и снова затихая, слышится крик старьёвщика: «Берем старые вещи! Покупаем золото, серебро!». Тася, как безумная, смотрит на свою браслетку, потом сдирает ее с руки, бежит к окну, распахивает его и, выставив в окно браслетку, кричит: «Стойте!». Снова срывается с места и выбегает в дверь. Слышен быстро удаляющийся стук ее каблучков и крик: «Стойте!» Правая часть сцены погружается во мрак. Освещается левая часть сцены.

Булгаков. Я потом как-то случайно увидел Таськину браслетку в окне какой-то лавки. Не помню, ломбард это был, или антикварный. Конечно, я купил его. (Достает из-под подушки браслет.) Но только, видно, с тех пор он растерял все свои счастливые свойства. Теперь это просто дорогая безделушка…

Медсестра (входя в комнату с приготовленным шприцом). Пора укол делать. Давайте руку.

Булгаков (тихо и жарко). Надя, разыщи Тасю! Разыщи! Я должен попросить у нее прощения!

Медсестра (быстро и профессионально делает укол, берет руку Булгакова и считает пульс). Ну, вот, сейчас заснет.

Надя. Что вы ему колете?

Медсестра. Морфий, больше уж и не помогает ничего.

Надя (пораженно). Как морфий?! Да разве ж можно? А если опять возникнет привыкание?

Медсестра (снисходительно). Небось, не успеет. Вы, нечто, не знаете? Ему уж недолго совсем осталось. Так пусть хоть не мучается.

Миша (постепенно погружаясь в забытье). Надя, не забудь… Разыщи Тасю. Тасю…

Надя зажимает ладонями лицо, ее плечи вздрагивают от рыданий, сцена погружается во тьму, видно лишь лицо больного на подушке. Сначала оно искажено страданием. Потом черты его расслабляются, на лице появляется блаженное выражение и улыбка, его память возвращается в юность, в Киев. Появляется на сцене счастливая, освещенная прожектором пара – юные влюбленные, Миша и Тася. Они держатся за руки, кружатся. Миша, в порыве счастья, кричит: «Таська! Я буду любить тебя вечно!!!». Эхо подхватывает его крик, пара кружится, медленно гаснет свет.

Конец восьмого действия

Занавес

Изображение взято с ресурса https://unsplash.com