Когда зацветет терновник

И тут ее словно кто за язык дернул.

– Лите ми кано?инне[21 - Лите ми кано’инне? – ты мне не нравишься (инне – не, отрицание).], тин элле, – выпалила она и юркнула в камыши, где пряталась тропинка. А что? Правду сказала же, не нравится он ей, хоть бы и красивый, как картинка.

Мгновение тишины и вслед зазвенел смех, странным образом вплетаясь, что в птичьи песни, что в шелест камыша над Лоркиной головой, что в едва слышный шепот речной воды. А на полпути, Лорка поняла, что любимая, плетеная в десять рядов по маминому узору опояска из красных и белых нитей, осталась лежать в траве.

Брат обнаружился не доходя до мостков, в зарослях камыша и осоки. Он стоял по колено в воде и что-то увлеченно рассматривал, одна из штанин, которые он подвернул, перед тем как в воду лезть, раскрутилась и намокла.

– От такой охраны пол-избы вынесут и за второй вернутся. Свистун.

– Тихо ты, гляди вон! – и пальцем ткнул.

Серая лошадь стояла неподвижно, расплескав гриву по воде, но ушами на звук дернула и вроде даже глянула искоса.

– Сражева лошадь, видала! Значит, и Среброликий тут где-то, – зычным шепотом сказал Томаш, – потому и не свистел.

Лорка промолчала. Уж она-то точно знает, что он тут. Вернее, там.

– Идем, – сказала она, вытаскивая ленту из косы и повязывая сарафан под грудью, чтоб не идти в веску распустехой, а мокрая коса и так не расплетется.

– Белье где?

– Там, – Томаш махнул рукой в сторону мостков, продолжая разглядывать эльфийскую лошадь.

Лорка вздохнула и пошла дальше по тропке. Корзинка со стираным стояла в тени. От вески к мосткам спускались девки с такими же, как у Лорки, корзинками. Смеялись. Цвета старостина и две дочки бондаря Става, погодки, рыжие и в веснушках. Сзади завозился Томаш, поднял корзинку и Лорке в руки сунул.

– Держи, ленту спрячь, а то углядят, что опояски нет, засмеют. А то и сплетню пустят. На пя?точке оставила? Сбегать?

– Не надо, домой идем.

– Лорка, ты тут! – первой заговорила Цвета, – А вас отец искал.

У Цветы в черной косе была новая лента, алая с золотом, с чужим узором, люди такой не плетут, и статная старостина дочка все время косу рукой поправляла и ленту оглаживала. Она красивая была, Цвета, высокая, яркая, губы алые, большие синие глаза. Знала, что красива, вот и не сомневался никто.

– Идем же, – братик дернул за руку.

Пошли к веске. Шагов через пяток Лорка оглянулась, будто ей в спину камень бросили. Стася с Галёной смотрели в след, переговаривались и хихикали. Цвета просто смотрела, словно знала про нее что-то злое и радовалась.

– И чего надулась? Дуры они, – попробовал утешить сестру Томаш, но та только плечом дернула. Подсыхающая сорочка неприятно стягивала кожу, поочередно вспоминались то наглые глаза бесстыжего элфие, то тяжелый Цветин взгляд. А еще слова, что на торжке слышала, из которых выходило, что из каждого рода с прибывшими уйдет один человек, не старый, но и не ребенок. Отец уже почти в осени, Томаш мал, а ей только в следующее девятидневье, на третейник, восемнадцать будет. И как быть? Если отца возьмут, как они с Томашем тогда? А как не отцу, а ей выпадет? И холодно становилось и страшно, потому что сказали, тарм хаелле, значит, до конца жизни, навсегда.

Вот уже и сад. Томаш снова яблоки ел. Еще живот прихватит, возись с ним потом, но Лорка смолчала. Тягучие мысли возились в голове по кругу снова и снова, и было жаль оставленную у реки опояску.

У плетня за садом стоял отец.

– Эльфьи сказки, что привез, где? – спросил он.

– В сундуке, под исподним, – сказала Лорка и глаза опустила. Опять отберет?

Отец развернулся и быстро пошел к дому, пришлось едва не бежать, чтоб следом успеть, – шаг у охотника был широкий. Но они только-только во двор ступили, и к калитке подошли два Стража. В доспехах и масках, как и в Уложении писано: всякому стражу надлежит безликому быть ибо закон и возмездие лика не имеют.

Глава 4

Лорка влетела в хату, бросив корзину с бельем в сенцах. Юркнула в комнату, где отгороженные навесной ширмой стояли две кровати, ее и Томаша. Была в комнате еще одна, родителей, но как мамы не стало, отец на печь перебрался и в комнату почти не ходил. Было за ширмой два сундука. В одном Лоркино приданое лежало и одежка нарядная к праздникам, в другом – нижние рубашки и прочее всякое, и Томаша нательное тут было, пока дите еще. Книжка была под братниными одежками, но Лорка про книжку не вспомнила. Переоделась быстро и косу переплела. Наспех кривовато вышло, да и пусть.

Когда Страж вошел, она уже ждала у порога с ковшиком холодной воды и чистым полотенцем.

Обе двери, что в сенцы, что в хату, были нараспашку, и Лорка видела замершего у крыльца отца и стоящего рядом Томаша. Глаза у брата были круглые, что сливы, и брови задрались, так ему любопытно было. Хорошо, рот не открыл.

– Войди, тин элле, будь гостем сейчас и другом после[22 - Войди, … будь гостем сейчас и другом после – Сетене’ин, … , лле’эйт фат’ха?нтен лле’кае хантае?н – традиционное приветствие элфие для того, кто переступает порог дома впервые; лле’эйт – быть (лле – существование, эйт – сейчас), фат’хантен – гость (фатае – новый, неизвестный, хантен – дословно принятый родом), хантаен – друг.], – сказала Лорка на элфиен’рие и ковшик протянула. Страж, забывшись, куда и зачем пришел, взял, маску приподнял, губами к краю приложился и замер, потрясенный, но уже успевший коснуться поднесенной воды, а потому предостережение, прозвучавшее сзади, опоздало. Теперь он не мог причинить вреда роду, принявшему его в своем доме, ни словом, ни делом.

– Кто тебя научил это сказать! – серебро смотрело на Лорку черными провалами, когтистая латная перчатка сгребла за ворот и приподняла над полом. Это тот, другой, что шел следом. Маска глушила звуки, и голос элфие звучал почти, как человеческий. Почти, потому что все внутри онемело, и затылку было холодно, словно в Лоркиной голове копошился кто-то склизкий.

– Отвечай, – и встряхнул. Высокий, плечи широкие. Лорка против него, как мышь была. Она моргнула и попыталась ответить, только из сдавленного воротом горла один сип вышел. Тогда ее отпустили.

Лорка покосилась на первого, того, который воду из ее рук взял. Элфие застыл у распахнутой двери и руку вытянутой держал поперек входа. В сенцах стоял отец с белым лицом, кулаки его были сжаты и вены на шее вздулись, ярился, а поделать ничего не мог.

– Говори, – велел, словно в прорубь макнул, высокий.

– Никто, – пискнула Лорка, – сама.

Но Стражу уже было все равно. Он окинул взглядом хату, и, хоть маска на нем была, Лорке показалось, что элфие поморщился брезгливо. Оглянулся на другого Среброликого и что-то зло сказал. Лорка таких слов не знала.

– Выйди, – сказал он, и она юркнула к двери, прошмыгнула под рукой и прижалась к отцу.

Тот выдохнул и будто обмяк, тяжелая ладонь прошлась по макушке:

– Во двор иди, к малому.

Лорка кивнула, а выходя, оглянулась и увидела, как второй Страж, опять говоря непонятные слова, – ругался, наверное, – открыл дверь в комнату пинком ноги. Потом она уже была на крыльце, и в юбку клещом вцепился Томаш.

За изгородью стояли. Свои, весковые. Лорка узнала тетку Юну, бондарь и его рыжие дочки тоже были, и Цвета, и Гринь с двумя дружками. Можно подумать, тут скоморохи приехали… Еще бы семки лузгать начали… А бабка Лилья, вредная и злоязыкая, как раз и лузгает.

– Лорка, что там? – шепотом спросил Томаш, он испуганно прижался к боку, а одним глазом все одно через раз в хату зыркал, но в сенцах отец стоял, и видно ничего не было. Только слышно.

Страж не деликатничал, переворачивая лавки и в сундуках роясь, что-то падало, звенело и раскатывалось, и будто разбилось что-то. Будет потом работы порядок наводить. Затем все стихло. Странная то была тишина. Будто только для нее, Томаша, отца и Стражей, что в доме были.

Первым вышел отец и встал рядом. Лорка потянулась, не глядя, и взяла его за краешек рубахи, страшно было и хотелось к кому-то большому и сильному припасть, вот как Томаш к ней. Но она не стала.

Затем вышли Стражи. У того, что Лорку хватал, в руках была книжка.

Обложка была из мягкой кожи, а по ней вились тисненые золотом лозы и эльфийские литеры. Книжка звалась «Эльвие?н Элефи? Халле?» – «Песни Детей Весны». На каждой странице была цветная картинка, яркая, в витой рамке. Новая история, или стих, или баллада начинались с большой алой с золотом буквицы, отрисованной так тщательно, что можно было лучину только буквицу эту разглядывать. Лорка книжку прочла всю, еще ту, старую. Она не сказала бы, сколько раз, но много, потому что многое помнила на память. Про то, как у элфие принято гостей встречать, там тоже было.

– Каан даэро[23 - Каан даэро – время возмездия.], – сказал Страж, и слова льдинками раскатились по двору. – Вина доказана. Прими, что должно.

Отец выпростал рубаху из Лоркиной руки и вышагнул вперед.

– Сколько тебе полных лет? – спросил Среброликий, книгу он сунул тому, первому.

Отец подобрался, Лорка поняла, что правду он не скажет, назовет время в край лета, хотя было Дамьяну уже четыре дюжины. Толкнулось сердце в груди: она сейчас будто на развилке стояла и выбрать нужно…