Наблюдая за гончаром, или Жизнь полна подарков

Бывает в жизни везение, когда что задумывается, то и исполняется. Но не всегда и не у всех. Мне повезло, меня приняли, а Венеру нет, хотя она набрала на экзаменах больше баллов, чем я. Мне помогли мои служба на флоте и производственный стаж.

Я получил место в общежитии, где мне предстояло прожить целых пять лет. Венера осталась работать на заводе, но она тоже серьёзно была настроена на учёбу и, потерпевши неудачу в Ташкенте, на следующий год поехала поступать в Казанский университет.

Что я чувствовал, поступив в институт? С одной стороны, счастье и гордость – да, в нашем роду никого не было с высшим образованием, я буду первым. А с другой стороны, тревога была – на что жить, учась в дневном институте? Что ж, буду подрабатывать вечерами. Но ещё больше страшила мысль – смогу ли я учиться?

Но отступать мне было некуда. Я не мог с позором вернуться в Чирчик, где столько людей в меня верили и на меня надеялись. И я стал усиленно грызть гранит науки. Это, конечно, избитая фраза, но она как нельзя лучше отражает моё тогдашнее состояние.

Студент.

Из двадцати пяти человек в нашей группе двадцать три человека были сразу после школы, и даже не просто после школы – они были золотыми медалистами. И только я и Женя Максимов были из другой колоды. Можно сказать, мы случайно попали в такой именитый по тем временам ВУЗ – СазПИ готовил инженерные кадры для всех пяти среднеазиатских республик – Узбекистана, Казахстана, Киргизии, Туркмении и Таджикистана.

И действительно, учиться в институте нам с Женей было ой как непросто! Чего стоили только высшая математика и теоретические основы электричества! После первой сессии Женю всё-таки отчислили, и я остался один среди золотых медалистов.

Среди медалистов был один, Гайрат Кадыров, будущий Председатель Совета министров Узбекистана, с которым удивительный гончар, лепящий наши судьбы, тоже свёл нас на всю жизнь. Через много лет мы и с ним стали соседями по посёлку коттеджей для руководящего состава города Чирчика!

Он тогда был первым секретарём чирчикского горкома партии, то есть первым человеком города в иерархии тех времён. И даже когда его назначили Предсовмином Узбекистана, он ещё долго не хотел уезжать из Чирчика и ездил на работу за тридцать километров.

Это просто невероятно, как столько разных людей, встречавшихся мне на жизненном пути в разные годы моей юности, стали моими соседями в конце концов!

И как она нас разбросала потом, тоже невероятно. Кто бы мне сказал в то время, о котором я сейчас пишу, что шестеро из семи моих внуков будут жить в других странах, далёких от бывшего СССР! И только с Гайратом мы теперь живём поблизости друг от друга – в Москве – и регулярно встречаемся и выпиваем при встрече с удовольствием.

Будучи председателем Совмина, Гайрат мне очень помог однажды. Моему сыну, живущему уже в Москве, срочно была необходима операция на глазах. А Святослав Фёдоров тогда только начал делать такие операции, и очередь к нему была на несколько лет вперёд. Это был единственный случай, когда я попросил Гайрата о чём-то. Гайрат позвонил министру здравоохранения СССР, и через несколько дней глаза моего сына были прооперированы.

На лекциях мои молодые однокурсники всё ловили на лету, а я почти ничего не понимал! У меня оставались серьёзные пробелы в среднем образовании – не зря я беспокоился.

Нет, не всё, конечно, и молодые однокурсники-медалисты ловили на лету. Частенько и они бывали в недоумении. Профессор Дмитрий Сергеевич Топорнин, старый петербуржец дореволюционной учёной закалки, читал математику всему курсу нашего факультета. Когда профессор говорил об очень сложных вещах, например, о теории поля или о дивергенции, вся аудитория погружалась в уныние. Лектор спрашивал нас время от времени:

– Понятно?

И в ответ на глубокое молчание аудитории говорил:

– Ну, хорошо, если не поняли, просмотрите мои лекции и мои учебники и поймёте.

Да и другие предметы, особенно ТОЭ – теоретические основы электричества были очень трудны не только для меня. По ТОЭ редко кому удавалось сдать экзамен с первого раза. Да что там экзамен – чтобы получить хотя бы зачёт, то есть допуск до экзамена, некоторые приходили по 17 раз!

Учёба для меня была огромным напряжением, и это в конце концов сказалось на моём здоровье. В конце первого курса я заболел и пошёл к врачу. Врач направил меня на обследование, и оказалось, что у меня нулевая кислотность желудочного сока – видимо, последствие моих стараний в учёбе, психологического и нервного перенапряжения.

Одним из назначенных врачом лекарств была слабая соляная кислота НCl. Я был дисциплинированным больным и добросовестно выполнял предписание врача – пил эту кислоту. Только годы спустя я понял, почему так рано потерял зубы – к 35—40 годам у меня их просто не осталось.

Я специально описал этот случай, чтобы те, кто будет читать эти строки, знали, какая медицина была в те времена.

В общем, первый курс для меня был кошмаром. О том, чтобы работать в свободное от учёбы время, не было и речи. Свободного от учёбы времени просто не было!

И тем не менее в конце первого курса я уже начал понемногу подрабатывать. Это были в основном разовые работы по разгрузке железнодорожных вагонов. И что хорошо, этого не надо было специально искать – частенько в общежитии появлялся человек, который приглашал нас поработать на товарной железнодорожной станции. За работу платили сразу же на месте наличными, и это было очень удобно.

Нельзя сказать, что эти заработки были систематическими или даже частыми, но бывали, к счастью.

На втором курсе мне было уже полегче, и я уже смог устроиться истопником на электроламповый завод, который находился недалеко от нашего общежития. Обязанности мои были не хитрые – нужно было прийти на работу в пять часов утра и затопить двенадцать голландок. Голландки – это печи такие были для обогрева помещений. Работа истопником увеличивала мою стипендию почти в четыре раза, и можно было вздохнуть с облегчением – жизнь удалась. К сожалению, эта работа моя продолжалась недолго.

Я потихоньку входил в русло нормальной учёбы. Хотя знания мои по-прежнему не позволяли мне свободно себя чувствовать и здоровье моё пошатнулось. А ещё и психологическое давление – мама и Вилия были не очень обеспечены.

Молодость – лучшая пора жизни, хотя можно и поспорить с этим.

Освоившись с учёбой, я стал осваивать для себя город Ташкент. Мне было интересно узнавать новый огромный город. Таких больших городов я раньше не видел. Но чувствовал я себя уютно в любом уголке города – узбекский язык в силу особенностей моей ранней биографии был почти родным моим языком.

Старый Ташкент.

Учебная нагрузка у нас была очень большой – четыре пары, то есть четыре раза по полтора часа. Это полный восьмичасовой рабочий день, если прибавить перерывы между парами. А восемь часов умственной нагрузки – это гораздо тяжелее, чем восемь часов любой работы, уж поверьте, мне есть с чем сравнивать. А ещё даже и в восьмичасовой рабочий день мы не укладывались, если с лабораторными работами. Тогда бывало три пары лекций и две пары лабораторной работы или даже больше – лабораторная работа может затянуться. Часами приходилось собирать различные схемы из электродвигателей, генераторов, другого электрооборудования, регулировать процессы в готовых сетях, а затем делать расчёты для получения нужных параметров, и потом ещё и защищать свою работу перед преподавателем. Эти практические работы, конечно, очень помогали понять те теоретические вещи, о которых нам рассказывали на лекциях. А мне на лабораторных работах было и полегче, чем на лекциях, – все эти железки я уже раньше успел руками пощупать, когда работал на заводе.

10

Лекции по химии мы слушали не у себя, а в здании химического факультета. Химфак тогда находился в центре Ташкента, рядом с театром оперы и балета. Перед театром был фонтан, а после фонтана проходила улица Кирова. На этой улице был кинотеатр «Искра» и рядом с ним пельменная. Вот, наконец, я добрался до цели, до пельменной!

Эта пельменная оказалась находкой для меня, я её посещал каждый день все пять лет учёбы, а иногда и дважды в день. Почему? Там проходило много народа, и пельмени всегда были горячие и свежие. Но не это главное. Главное, что там совершенно бесплатно в стаканах выставлялся бульон из-под пельменей, горячий и даже немного с жирком. Купив одну порцию пельменей (двенадцать штук), ты мог взять два-три – да сколько угодно стаканов бульона. И хлеб в те хрущёвские времена во всех столовых был бесплатный.

И что приятно – общежитие наше на улице Пролетарской было совсем недалеко от этой пельменной, которая мне и до сих пор кажется самым лучшим предприятием общественного питания в моей жизни. Хотя в последние годы судьба моя удивительная позволила мне побывать в лучших ресторанах Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Гонконга и Пекина. Точнее, это дочь моя позволила, а не судьба.

Так что мне удалось пожить при коммунизме. С бесплатным бульоном и хлебом.

Но надо сказать, что студенческая жизнь не состояла лишь из одной учёбы, разгрузки вагонов и веселого вечера в общежитии после посещения любимой пельменной.

Часть сентября, октябрь, ноябрь, а иногда и часть декабря уходили на сбор хлопка. Все учебные заведения республики, в том числе старшие классы школ, в это время вывозили в колхозы. Мы там жили, работали и даже отдыхали. С нами на грядках были наши преподаватели, доценты и даже профессора. Они, правда, хлопок не собирали, но организовывали нашу работу и наш быт.

Может показаться, что я рисую довольно грустную картину своей жизни. Нет, ни в коем случае. Для нас это была обычная жизнь, ведь другой-то мы не знали. Это были очень весёлые и счастливые годы, так я теперь вспоминаю. Может быть, потому, что мы тогда молодые были и в любых условиях находили повод для радости и веселья.

В первый год моего студенчества меня на хлопке назначили завхозом, может быть, из-за того, что я был по возрасту старше других студентов. Я отвечал за продукты для моих товарищей. Что-то мы получали в колхозе, а за чем-то ездили с бригадиром колхоза на базар. Завтрак обычно состоял из чая и хлеба с маслом, но бывали у нас иногда и сыр, и колбаса.

Моя сестрёнка Вилия взвешивает собранный ею хлопок.

В 1958 году я благополучно закончил первый курс, хоть и стоило мне это невероятных усилий. Дальше учиться мне было несравненно легче – я вписался в учебный процесс. А на старших курсах мне уже было даже легче учиться, чем моим медалистам-однокурсникам. Пошла специализация, а я в отличие от моих товарищей уже много знал из собственного рабочего опыта.

Летом после окончания учебного года нас отправили на целину, и мы там проработали до самого сентября. Надо, наверное, современным людям объяснить, что это такое – целина.

В то время СССР решил осваивать нетронутые степные просторы Казахстана, Оренбургской области и других областей России. Запахивали и засевали пшеницей огромные просторы размером едва ли не больше всех европейских стран вместе взятых.

На целине я проработал весь хлебоуборочный сезон помощником комбайнёра. Комбайнёром у меня, кстати, тоже был не местный, и даже совсем издалека – румын. Он почти не знал русского языка, а я совсем не знал румынского, но ничего, как-то работали. Моя работа была довольно примитивной – ножи, которые срезали колосья, часто забивались стеблями. Комбайнёр останавливал свою машину, и я очищал режущий механизм.

Когда мы косили далеко от полевого стана, обед нам привозили на грузовой машине прямо к комбайну. Обед очень хороший был – на первое, как правило, борщ, густой и жирный, что-то с мясом на второе, и на третье компот обязательно. В колхозе почти каждый день резали барана или бычка – мясо на обед было самое свежее. Роскошный был обед! Как говорит одна из моих внучек Амина, выходя из-за стола: «Всё было вкусно, приятно и полезно!»

Целинный период жизни оставил интересные и приятные воспоминания на всю жизнь, несмотря на спартанские условия. Побывал в незнакомых мне доселе казахстанских степях, ощутил силу неласковых степных ветров и прелести степной жизни. Но я был доволен – вряд ли мне когда-нибудь доведётся ещё всё это увидеть.

«Никогда не говори никогда» – побывать в казахстанских степях мне всё-таки доведётся впоследствии, и не раз, но не будем забегать вперёд.

Срок пребывания нашего студенческого отряда на целине, в казахской степи, заканчивался, и в конце августа мы покинули не столь уж полюбившиеся места. Я домой не сразу поехал, а сначала в Казань – к Венере. Она таки добилась своего и поступила на химический факультет в Казанский университет. Ей сразу дали общежитие, и обратно в Чирчик она уже не поехала.

Приехал я к Венере, как был с целины – бородатый, в кирзовых сапогах, сильно истоптанных. Остальная одежда была из того же модельного ряда, что и сапоги. Я представляю, как шокировал мой вид Венеру и её подруг по общежитию.

Но в хороший вечерок