Записки газетчика

Записки газетчика
Марат Валеев

«Надеюсь, что мои простодушные, но достаточно откровенные „Заметки газетчика“ найдут доброжелательный отклик в сердцах читателей и дадут им некоторое (все же надеюсь – верное) представление о профессии провинциального газетчика, живущего и работающего порой в таких отдаленных уголках нашей необъятной Родины, куда столичные журналисты не всегда могут добраться».

Записки газетчика

Марат Валеев

© Марат Валеев, 2019

ISBN 978-5-4496-4735-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Записки газетчика

От автора

Из своих 67 лет почти 40 я посвятил работе в журналистике, причем на самых передовых ее рубежах, в провинциальной печати. В моей биографии это были две районных, областная и окружная (впрочем, не так давно также ставшая районной) газеты. Они наиболее приближены к своему читателю, и местный газетчик обычно сам живет среди героев своих публикаций. Он настоящий местный летописец.

Вот таким летописцем я и был 38 с половиной лет всей своей газетной практики. Прихвастну – меня куда чаще все же хвалили, чем критиковали. И благодарили порой очень своеобразно. В восьмидесятые годы я был собкором областной газеты в Казахстане. Сижу дома, пишу очередную статью для «Звезды Прииртышья». И вдруг звонок в дверь. Открываю – стоят два парня, держат на весу какой-то тяжелый мешок.

– Марат Валеев здесь живет?

– Да, а что?

– Это ему.

Затаскивают мешок в прихожую, кладут его на пол, и быстро уходят. – Стойте! – кричу. – Что это, от кого? Но парней уже и след простыл. Разворачиваю мешок – а там… говяжья нога.

Стал звонить туда, где я был за последние пару недель: в двух совхозах и на мясокомбинате и написал оттуда крепкие проблемные статьи. – Ваша, – спрашиваю. – нога? Никто не признается. Так и съел эту анонимную ногу. Не в милицию же сдавать?

А уже когда в Эвенкии работал – благодарные читатели могли прямо в редакцию ягод или свежей рыбки занести. И брал, и ел. Потому что понимал – это все искренне, от сердца.

У меня есть разные награды за творчество – как на поприще журналистики, так и литературные, поскольку все эти годы я еще и предавался сочинительству юморесок и рассказов. Они печатались в журналах «Шмель», «Чаян», «Семья и школа», «День и ночь», «Колесо смеха», «Вокруг смеха», «Мир севера», газетах «Литературная газета», «Красноярский рабочий», «Литературный Красноярск», «Завалинка», «Нескучная газета», «Флирт», «Золотое кольцо» и др.), опубликованы в ряде сборников. Но вот те бесхитростные знаки читательской благодарности, о которых сказал выше, я считаю своими самыми высокими наградами.

Надеюсь, что мои простодушные, но достаточно откровенные «Заметки газетчика» найдут доброжелательный отклик в сердцах читателей и дадут им некоторое (все же надеюсь – верное) представление о профессии провинциального газетчика, живущего и работающего порой в таких отдаленных уголках нашей необъятной Родины, куда столичные журналисты не всегда могут добраться.

Марат Валеев,

член Союза журналистов СССР,

член Союза журналистов РФ,

член Союза российских писателей.

Первая публикация

Отслужив в стройбате, я в 1971 году вернулся домой в Павлодарскую область, в бывшую прииртышскую казачью станицу Пятерыжск, ставшую затем казахстанским колхозом «Красный Октябрь», а еще позже – четвертым отделением совхоза «Железинский». Отдохнул пару недель, болтаться без дела дольше не хотелось. Специальность у меня была, устроился в тракторную бригаду электросварщиком. Днем – работа, вечером – кино, танцы в сельском клубе, незамысловатые приключения и похождения, обычные для такого возраста. Но что-то во мне изменилось. Я все больше и больше хотел писать. Еще в школьные годы участвовал в стенной печати, мои сочинения нередко признавали лучшими. В армии, грешным делом, писал (за «гонорары» – пайку масла, банку сгущенки, пачку сигарет и т.д.) душераздирающие письма подругам солдат, которые они затем переписывали своим почерком и за которые девчонки влюблялись в них по уши. И у меня тогда возникали проблемы: парни буквально преследовали меня, требуя, умоляя о продолжении переписки с их подругами.

Мои родители выписывали районную газету «Ленинское знамя», скучноватое такое издание. Время от времени на ее страницах появлялись рассказы, стихи местных авторов, прочитав которые, я не без основания думал: «Господи, да ведь так-то и я могу написать! Даже получше…»

Однажды с двумя пятерыжцами произошла занятная история. Мучимые похмельем, они с раннего утра разжились парой рублей, и пошли за самогонкой по всем известному в селе адресу. Хозяева только легли: они всю ночь перед новогодними праздниками варили зелье и себе на потребу, и, так сказать, на реализацию. Долго не хотели открывать. В конце концов, сжалились. На протянутые им трясущейся рукой два мятых рубля налили страждущим еще теплого вонючего самогона в бутылку. Приятели поспешили домой. Но поскольку теплый самогон – прекрасное рвотное средство, а умирающие с похмелья мужики не могли себе этого позволить, каждая капля спиртного для них сейчас была как живая вода, они решили остудить самогонку. Взяли и сунули бутылку в снег. Произошло то, что и должно было произойти. Мужики отказывались верить своим ушам и глазам, когда услышали легкий треск лопнувшей бутылки и увидели начавший таять снег в том месте, куда вылилась самогонка. Реакция пьяниц была мгновенной: не сговариваясь, они опустились на коленки и горстями стали запихивать в пересохшие рты вонючую снежную кашицу… И потом сами же всем рассказывали эту историю. Я же не придумал ничего лучшего, как написать юмореску на этот сюжет и отправить ее в районку. Ответ из Железинки пришел через месяц. Некий В. Циммерман (себя он называл литературным сотрудником) в пух и прах разносил первое мое творение. Правда, признавал все же наличие у меня «определенных способностей». И я решил не сдаваться.

Еще до моего ухода в армию учудили мой младший братишка (ему тогда было лет десять) Рашид и отец. Как-то Рашид пришел домой с десятком тускло-золотых карасей за пазухой. Батя мой был заядлый рыбак и сразу спросил брата, где и как он наловил таких красавцев. Рашид шмыгнул носом и сообщил, что это он с соседом Ванькой Рассохой намутил в Кругленькой ямке (озерцо такое пойменное). Для непосвященных поясняю, что значит «намутить». В небольшой водоем – как правило, ложбину в пойме, в которой после весеннего половодья остается рыба, когда Иртыш возвращается в свои берега, – залазят несколько человек, и ну давай вздымать ногами донный ил. Через некоторое время задыхающаяся рыба высовывается из воды, чтобы глотнуть свежего воздуху, людей посмотреть, себя показать. Вот тут-то не зевай, знай, хватай ее и выкидывай на берег. Сам я так никогда не ловил рыбу и не видел, как это делается. Но рассказывали.

– А ну, сынок, пошли! – воодушевленно сказал отец, хватая ведро. – Сейчас мы карасиков-то натаскаем.

– Папка, я устал, и живот чего-то болит, – заныл братишка.

– Пошли-пошли, покажешь, в каком месте мутить надо!

Отец не любил, когда ему возражали. А тут его еще охватил азарт. И Рашиду ничего не оставалось делать, как подчиниться. Они долго прыгали и ползали по Кругленькой ямке, пока вся вода в озере не стала коричневой. На поверхность всплыли пара дохлых лягушек да возмущенные жуки-плавунцы, водоросли. Карасей же не было. До отца начало что-то доходить.

– Сынок, – сказал он ласково. – Скажи, где взяли карасей, и тебе ничего не будет.

Рашид выбежал подальше на берег, на всякий случай заревел и признался, что карасей они с Ванькой натрусили из чужого вентеря (вентиля, как говорят в Пятерыжске) и совсем на другом озере. А правду сказать он забоялся.

– Засранец! – сплюнул ряской отец и захохотал. Так его еще никто не проводил.

Я вспомнил эту историю и написал еще одну юмореску. Отослал в газету. Ждал долго. Но ни ответа, ни публикации в районке не было. Уже успокоился – не признают, и не надо! – как в один из июльских жарких дней 1972 года на четвертой странице «Ленинского знамени» увидел свою подпись под юмореской «Карасятник». Рассказ был здорово подправлен, наполовину сокращен. Но в нем оставались целыми – слово в слово – несколько моих предложений и даже пара абзацев. Значит, могу писать! Такого чувства восторга, радости я больше никогда не испытывал!

А вскоре пришло и письмо из редакции. Ответственный секретарь Л. П. Кишкунов (позже его перевели редактором районной газеты «Вперед» в Экибастуз и я у него проработал шесть лет. Уже когда я из Казахстана уехал, экибастузскую районку «Вперед» закрыли. А несколько лет назад пришло горькое известие: Кишкунов погиб в дорожной аварии) очень тепло приветствовал меня, разбирал по косточкам мое творение. И предложил попробовать себя в качестве селькора. То есть, пояснял он, рассказы мои время от времени печатать будут. Но газете нужны материалы о живой жизни села: о сенокосе, о жатве, о работе доярок, зарисовки о людях. Я согласился.

Это оказалось куда сложнее и скучнее, чем писать юморески. Одно дело, когда сидишь и сочиняешь рассказы (куда «кривая», то есть собственная фантазия вывезет), и совсем другое – писать, что называется, «за жизнь». Врать нельзя, ошибаться тоже нежелательно, потому что герои твоих газетных шедевров живут рядом с тобой, в буквальном смысле этого слова, и покритиковать тебя могут прямо в глаза, а то и в глаз. Первый свой публицистический опус (с анонсом на первой полосе: «Очерк рабочего М. Валеева «За романтикой ехать далеко не надо» его напечатали практически без задержки) я посвятил сверстникам, вернувшимся из армии и оставшимся жить и работать в родном селе. К этой публикации я отнесся уже более спокойно, чем к первой, но все равно был горд и счастлив. Газету с очерком прихватил с собой на работу, на полевой стан. Она мне жгла карман, однако никто в бригаде и словом не обмолвился о моей публикации. «Видно, еще не читали» – решил я. В обеденный перерыв первым ушел из столовки в вагончик, где механизаторы обычно отдыхали: забивали «козла», читали свежую прессу, просто валялись на жестких лавках и полках. Еще никого не было, я быстренько развернул районку и положил ее на стол так, чтобы материал с моей подписью сразу бросался в глаза. А сам скромненько уселся в сторонке и закурил.

Первым в вагончик зашел тракторист дядя Саша Горн. Я затаил дыхание и стал отстраненно смотреть в маленькое оконце, о треснувшее стекло которого с громким жужжанием бились мухи. Дядя Саша с кряхтеньем умостил свое грузное туловище за столом, подтянул к себе газету и… шмякнул – прямо на мой очерк! – жирного подвяленного леща.

– Подвигайся ближе, – доброжелательно сказал дядя Саша. – Посолнцуемся…

А с коротких толстых пальцев его, которыми он плотоядно раздирал рыбину, на газету стекал янтарный жир, под которым расплывалась моя подпись.

Обида спазмом сжала мне горло.

– Спасибо, не хочу! – кукарекнул я и выкатился из вагончика. Да, слава – она приходит не сразу…

А в сентябре того же года я получил официальное приглашение на штатную работу в «Ленинском знамени».

Старик Державцев нас заметил…

Осенью 1972 года я, тогда двадцатиоднолетний электросварщик тракторной бригады четвертого отделения совхоза «Железинский», а по совместительству и начинающий селькор «Ленинского знамени», получил письмо от ответсекретаря этой газеты Леонида Павловича Кишкунова с предложением посетить редакцию для собеседования. Как раз закончилась уборка, зарядили дожди, мне в бригаде делать было нечего, и я отпросился у бригадира для поездки в Железинку. Мама снабдила меня трояком, я поймал на трассе Павлодар-Омск попутку и уже через полчаса вышагивал по вымытому дождями, пахнущему мокрыми тополями и кленами райцентру. Расспрашивая редких прохожих, где находится редакция, дошел до обычного для Железинки беленого, крытого растрескавшимся шифером дома с палисадом, засаженным акациями и кленами. От других таких же домов этот отличался лишь стеклянной табличкой (бронзовая краска на черном фоне) с крупно выведенным названием газеты. Это была улица Квиткова. Из официальных учреждений на ней же тогда располагалась, по-моему, только районная почта.

Уняв сердцебиение (увы, даже пройдя службу в таких бесшабашных войсках, как стройбат, я продолжал оставаться хотя и вспыльчивым, но довольно застенчивым человеком), поднялся на невысокое крыльцо, еще раз набрал в себя побольше воздуха и толкнул грубо выкрашенную коричневой краской дверь. Так я вошел в районную журналистику.

Сразу в прихожей увидел стол с пишущей машинкой, клавишами которой трещала миловидная шатенка (это была секретарь-машинистка Гильда Айхлер, по мужу – Тырсина, которая потом за восемь лет перепечатала груду моих «опусов»). Она вопросительно посмотрела на меня.

– У меня вот письмо, – сказал я и полез в карман пиджака. – Мне бы с редактором поговорить.

– Александр Сергеевич, – не вставая с места, негромко сказала секретарша мелодичным голоском в находящуюся сбоку от нее открытую дверь. – Тут к вам молодой человек. С письмом.