Лекарство для тещи. Библиотека группы ВКонтакте «Стихи. Проза. Интернациональный Союз писателей» представляет…

– Господи, это кто? – изумленно спросила жена Сапрыкина Катерина.

– Якорем его зовут! – с гордостью сказал Сапрыкин, пересаживая птицу с плеча на край холодильника. – Но можно и Яшкой. Очень редкий морской попугай… Купил вот по случаю. Будет жить с нами. Разговорчивы-ы-ый! – всех подружек тебе заменит. Ну, поздоровайся с моей женушкой, Якорёшка-дурёшка!

Яшка помотал залепленным клювом.

– А, ну да! – вспомнил Сапрыкин и осторожно содрал скотч.

– Полундр-р-ра! – хрипло закричал Якорь. – Трах-та-ра-рах! Сам дур-р-ак! Где папайя, где мар-р-акуйя, мать твою!!!

– Божечко ты мой! Похабник-то такой! – всплеснула руками Катерина. – Неси его, откуда взял.

– Это он просто голодный, – слабо засопротивлялся Сапрыкин, которому, если честно, хамство попугая тоже мало понравилось. – Сейчас мы его покормим, и он успокоится.

– А чего ты ему дашь? У нас нет ни папайи ни, прости, господи, этой, как ее, маракуйи! – запричитала Катерина. – Раз он морской, дай ему вон селедки!

– Да он морской постольку, поскольку жил с каким-то там боцманом, – объяснил Сапрыкин, роясь в холодильнике. Попугай, склонив хохластую голову набок, заинтересованно следил за ним. – Во, банан нашел! Будешь, банан, Яков?

Попугай взял уже привядший банан крючковатой лапой, клювом умело снял с него шкурку и стал жадно отрывать и глотать сладкую банановую плоть.

– Кайф-ф-ф! – наконец громогласно сообщил он и сытно рыгнул. – Молодец, салага! Тепер-рь бы бабу бы! Ну, иди ж-же ко мне, крош-ш-ка!

И уставился загоревшимся взглядом на жену Сапрыкина, а перьевой хохолок на его голове встал дыбом.

– Так он еще и бабник? – ахнула Катерина и покрылась легким румянцем – то ли от возмущения, то ли от смущения.

– Да ну, болтает чего попало! – криво усмехнулся Сапрыкин, хоть тут же почувствовал острое желание поставить этому мерзавцу в перьях еще один фингал. Где-то там, в глубине его душе заворочался скользкий червь сомнения: что-то с этой птицей неладное. Мало того, что попугай оказался наглым матершинником, его болтовня к тому же еще выглядела вполне разумной, логичной. Но этого никак не должно быть – какие там у птицы могут быть мозги, кроме глупых птичьих? Однако Сапрыкин на всякий случай решил проверить Якова.

– Слышь, ты, урод – еще чего-нибудь ляпнешь непотребное, я тебе второй глаз подобью! – провокационно пригрозил он попугаю. Но тот и ухом, или чем там у него, не повел – как будто и не слышал вовсе своего новоявленного хозяина. «Ну, как я и думал – дурак дураком, – успокоился Сапрыкин. – Но какой все же гад, а?»

Яшка между тем задремал, по-прежнему сидя на краю холодильника. Сапрыкины выключили свет и на цыпочках ушли с кухни.

– Ну и что ты будешь с ним делать? – растерянно спросила Катерина. – Во-первых, никакой кормежки на него не напасешься – вон он чего требует. Во-вторых – он же такой охальник, что от людей просто стыдно будет. Уж и не пригласишь теперь никого, обматерит всех! А дети вот-вот вернутся из деревни – им-то какой пример будет?

– Да прокормить-то не беда, – почесал в затылке Сапрыкин. – Я бы его и к картошке приучил. Но то, что он отморозок – это ты в точку угодила. Такого уже не перевоспитаешь. Да, хоть и жалко, но придется его оставить в деревне у тещи. Завтра же поеду за Колькой с Танькой и отвезу Яшку.

– Да маме-то он на фиг сдался! – запротестовала Катерина. – Выпусти вон его в окно, пусть себе летит на юга, за своими папайями и, как их там, маракуйями, прости господи.

– Теща, я думаю, найдет с ним общий язык, – язвительно сказал Сапрыкин (он имел в виду, что мама его жены, Серафима Григорьевна, в случае необходимости могла завернуть устный аргумент такой впечатляющей силы, что у ее оппонентов тут же пропадала охота вести с ней дальнейшую дискуссию). – Да и поболтать ей будет с кем зимними вечерами.

…Глубокой ночью Сапрыкин проснулся от душераздирающего визга спящей рядом жены и еще чьего-то хриплого вопля. С бьющимся сердцем он включил ночник. На груди у Катерины сидел Яков. Одной лапой вцепившись ей в ночнушку, другой он теребил ее за волосы и хрипло кричал:

– Полундр-р-ра! Где бабки, ш-ш-шалава? Полундр-р-ра!

Сапрыкин ударом подушки сбил попугая на пол и тут же накинул на него одеяло.

– Убью-ю, х-хгады! – приглушенно вопил Яков, пытаясь выпростаться на волю. Вдвоем они еле скрутили озверевшего невесть от чего попугая, заклеили ему клюв и затолкали до утра в плательный шкаф.

Катерина вся тряслась. Она яростно накинулась на Сапрыкина с кулаками:

– Ты кого привел в дом, скотина?

– Не привел, а принес! – вяло отбивался и сам не на шутку перепугавшийся Сапрыкин. – Ну, все, все, успокойся! Уже светает, через пару часов я выеду, и ты больше этого урода не увидишь.

…Теща птицу благосклонно приняла, приняв ее, видимо, за индюка. Чтобы не вызывать у детей вполне законного интереса к диковинному попугаю, он им просто не показал его, а попросил Серафиму Григорьевну, пока они будут собираться домой, закрыть Яшку в птичнике. Позвонив теще через неделю, Сапрыкин между делом спросил:

– Ну, как вы там с Яковым уживаетесь?

– А чего мне с ним уживаться? – Сапрыкин даже на расстоянии удивил, как Серафима Григорьевна пожала полными веснушчатыми плечами. – Я его из птичника вытащить не могу…

– А что он там делает? – ошарашено спросил Сапрыкин.

– Что, что… – хихикнула теща. – У меня как раз перед твоим приездом хорек петуха задавил. Вот твой Яшка у меня теперь заместо него. Такой, слышь ты, знатный топтун – куры у меня аж по два яйца сносят разом!

– Да не может того быть! – потрясенно пролепетал Сапрыкин. – Это же против всяких биологических законов. Он же попугай!

– Сам ты попугай! – рассердилась теща. – Говорят тебе: топчет моих курей, значит, топчет. Да еще орет при этом дурным голосом! Подожди, как же он кричит, язви его… А, вот: «Полундр-ра-ра!» – орет. Так что спасибо тебе, зятек, за ценную птицу!

– Да не за что, – сказал Сапрыкин. И аккуратно положил трубку.

Зона турбулентности

Самолет мелко завибрировал, в иллюминатор было видно, что и крылья у него дрожали, как руки алкоголика в треморе. Пассажиры начали тревожно переглядываться. А самолет вдруг резко накренился и стал терять высоту.

– Падаем! – прошептала Марина.

И хотя стюардесса запоздало, но все же сообщила, что самолет попал в турбулентную зону и всем надо просто пристегнуться и пережить всего несколько неприятных минут, ее никто уже не слушал. Народ-то уже привык к тому, что воздушные суда, большие и маленькие, почти каждый день где-нибудь да падают. А вот сегодня очередь, видимо, дошла и до них.

Марина вопила уже во весь голос:

– Боже мой, мы сейчас упадем!

Ее муж Андрей, и сам трясущийся от страха, попытался как-то успокоить Галину, отвлечь ее от ужасных мыслей. И не нашел ничего лучшего, как обнять и сказать проникновенно:

– Раз уж такое дело, давай простимся, милая!

– А-а-а! – заголосила Марина. – Я не хочу умирать!

– Не бойся, это не страшно совсем, – убеждал ее Андрей. – Хлоп – и все! Ничто ничего и не почувствует.

– Правда? – притихла Марина. – Ты откуда знаешь? Ты что, уже падал? Без меня? Когда это было?

– Давно, – неопределенно махнул рукой Андрей. – В армии еще.

Это точно. В армии он один раз упал. Но не в самолете, а со второго яруса солдатской кровати. Во сне. И было ему тогда очень больно, потому что приземлился он на копчик. Но зачем это сейчас знать Марине?

– Ну ладно, давай прощаться, – согласилась Марина и всхлипнула. – И давай простим друг другу, если кто в чем был виноват.

Андрей подумал и поежился.