Восхождение царицы

– Ничего не понимаю, – промолвила я.

Это была чистая правда. Я пребывала в полной растерянности, но вдруг почувствовала страх за отца.

– Дочери бывшего царя приняли бремя правления на себя, – объявил он. – Ступай и поклянись им в верности. Их величества ждут.

Мои сестры! Мои сестры, воспользовавшись отсутствием отца и его непопулярностью, захватили власть. Теперь я почувствовала страх. Они запросто могут избавиться и от меня, и от Арсинои, и от мальчиков. Помешать им некому. Все можно сделать быстро – прямо сегодня, пока известие о перевороте не просочилось в город. В конце концов, тут нет ничего нового: Птолемеи всегда устраняли соперников, невзирая на самое близкое родство.

– Значит, ты отказываешься! – сказал он, сделав еще один шаг по направлению ко мне и выхватив меч.

Не исключено, что он получил приказ зарубить меня в случае малейшего колебания. Или в любом случае. Кто обвинит его? Уж точно не слуги, не слишком усердно драившие ступени, но очень старательно делавшие вид, будто ничего не видят и не слышат.

– Нет, – прозвучал мой ответ.

Долго ли я размышляла, не помню; тогда мне показалось, что очень долго, но, конечно, на деле было не так. Мысленно я вознесла краткую молитву Исиде, взывая о помощи.

– Нет-нет, не отказываюсь, – заверила я. – Я их покорная сестра, как и всегда.

– Тогда докажи это.

Он приказал другому стражнику занять его место, а сам повел меня к главному дворцу. Он по-прежнему не прикасался ко мне, но держался в такой близости, что это было еще более угрожающим. Я изо всех сил старалась не выказать своего страха.

Меня отвели в одну из больших дворцовых палат. Это помещение мои сестры, очевидно, сочли подобающим своему новому статусу, поскольку наш отец устраивал здесь аудиенции. Я остановилась перед внешними дверями, инкрустированными изумрудами и черепаховыми панцирями из Индии. Однако сегодня все их великолепие потускнело для меня. Двери медленно распахнулись, и я вошла в зал, где потолки были выложены золотом. В дальнем конце помещения на украшенных драгоценными камнями креслах восседали Клеопатра и Береника, старательно принявшие ту самую позу, в какой принято изображать древних фараонов.

Но в моих глазах это не сделало их царицами; я видела прежних старших сестер.

– Царевна Клеопатра, – заговорила Береника, – да будет тебе известно, что мы имеем честь возвестить о нашем восшествии на престол. Отныне мы именуемся Клеопатра Шестая и Береника Четвертая, правительницы Верхнего и Нижнего Египта. Мы желаем, чтобы ты заверила нас в преданности, как наша дражайшая сестра и преданная подданная.

Я приложила все усилия к тому, чтобы мой голос звучал спокойно, и произнесла:

– Конечно, вы мои дражайшие сестры, а я ваша любящая сестра.

Слово «подданная» было опущено намеренно: я решила не произносить его, пока меня не вынудят, поскольку считала это предательством по отношению к отцу. Заметят ли они мою оговорку?

– Мы принимаем твою преданность, – заявила Береника за обеих. – Народ ясно дал понять, что не желает возвращения на трон нашего отца и не примет его, если он вернется. Но вероятность его возвращения невелика. Римляне не станут содействовать восстановлению его на престоле, потому что, похоже, какое-то пророчество сулит им беды, если Рим вздумает возвращать власть низложенному царю Египта силой оружия. Они приняли его с почетом, дали в его честь несколько пиров, да и только. Конечно, вытянули из него все деньги и еще больше обещаний. Теперь он так задолжал римским заимодавцам, что, вздумай мы принять его обратно, наша страна окажется банкротом.

– Разве так нужно любить свою родину? Называл себя Филопатором, «любящим отечество», а сам продал страну римлянам! – воскликнула Старшая Клеопатра, и в ее голосе звучало сознание собственной правоты. – Египет для египтян! Мы сами позаботимся о своих делах! Зачем платить Риму за царя, когда у нас есть целых две царицы. Я стану царицей областей Верхнего Египта, а Береника будет царицей Среднего Египта и оазиса Моэрис, – продолжила она. – Мы начнем переговоры о династических браках.

– Но у нас есть братья, – подала голос я, будто хотела помочь. – Разве нам, Птолемеям, не полагается заключать браки внутри нашей собственной семьи?

Они расхохотались в один голос.

– Братья! Эти мальчишки! Одному три года, а другой и вовсе младенец! Пройдет долгое время, прежде чем они смогут стать отцами наследников. Нам понадобятся настоящие мужчины, с которыми можно лечь в постель, – сказала Береника.

– Выйти замуж за младенца – все равно что выйти замуж за евнуха! – Клеопатра рассмеялась, но потом резко остановилась. – О, я и забыла: тебе как раз нравятся евнухи. Вот и занимайся ими и своими лошадьми, – сказала она с горделивым видом, разведя руками над яшмовыми подлокотниками кресла. – Не вмешивайся в государственные дела, и все будет хорошо. Ведь у тебя есть своя лошадь?

– Да, – ответила я.

Моя лошадь – белый арабский скакун – была для меня воистину лучшим другом. Ведь она, лошадка, увозила меня в пустыню, прочь от дворца и от самой себя.

– Вот ею и занимайся. Катайся верхом, езди на охоту и учись. Не лезь в дела, что тебя не касаются, и все будет прекрасно. Мы относимся хорошо к тем, кто хорошо относится к нам. Поняла?

– Да, ваши величества, – ответила я, склонив голову, но не преклонив колен.

В том, чтобы назвать их «величествами», по моему разумению, предательства не было: царские дети от рождения равны богам, а боги, само собой, имеют право так именоваться.

Лишь когда я оказалась в относительной безопасности собственных покоев, потрясение и страх бросили меня в дрожь. Мои сестры захватили трон, обратившись против собственного отца. Они совершили тягчайший грех, но грех этот коренился в проклятии рода Птолемеев. К преступлению толкала кровь, что текла в их жилах, ибо мы, Птолемеи, принадлежим к семейству, чьи кровавые распри ужасали мир. Убийства братьев, жен, матерей… каких только злодеяний не было в нашем роду. Правда, я думала, что фамильные нравы смягчились и нашему поколению уже не присуще столь жестокое властолюбие. Но это оказалось ужасной ошибкой.

Отец! Отец низложен собственными дочерьми. И что теперь их остановит? Я, Арсиноя, два мальчика – уничтожат ли и нас?

Довериться некому, посоветоваться не с кем. Я уже подросла, так что давно обходилась без няньки, а доверенным другом так и не обзавелась. Я была совершенно одинока.

Если не считать Исиды.

Но пока мне ничто не грозило; во всяком случае, если я не стану высовываться и собирать вокруг себя сторонников. Но разве у меня оставалась такая возможность? Как и велели сестры, я довольствовалась «евнухами и лошадьми». Как бы презрительно ни отзывались о них сестрицы, евнухи, коих в то время состояло при дворе великое множество, играли немаловажную роль во всех без исключения сферах жизни. Что неудивительно: в нашем мире – и в царской семье, и среди знати – преобладали династические амбиции и фамильные интересы, когда каждый стремился возвеличить свое потомство; лишь евнухи, не имевшие наследников, не внушали подозрений. Они были наставниками царских детей и ближайшими доверенными советниками царей и цариц, сановников и военачальников.

Человек, заинтересованный лишь в удовлетворении личных потребностей, более предан своему господину. Просто удивительно, как много мы совершаем исключительно в интересах потомства и насколько меньше стали бы действовать, живи мы исключительно для себя. Собственно говоря, пренебрежительное отношение к евнухам объяснялось тем же, чем и их положение: они не могли открыто захватить власть, и даже если имели огромное влияние, то осуществляли его от лица своих господ и были напрямую заинтересованы в сохранении и упрочении положения хозяев. Это делало их идеальными слугами для таких родов, как Птолемеи.

Очевидно, что никто из них не принадлежал к старинному роду евнухов и никто никогда не утверждал, будто его отец и дед были евнухами. Но из одних семей они выходили чаще, чем из других: в этих семьях часть родившихся мальчиков по традиции определяли в евнухи. Выбирались только самые перспективные – ибо какой смысл в подобной жертве, если мальчик не подает особых надежд на успех? Таким образом, когда говорили «евнух», то подразумевалось, что он «одаренный, смышленый и усердный».

Евнухи в Александрии были по большей части греками или египтянами, полностью перенявшими греческий образ жизни и мышления. Попадались среди них каппадокийцы, фригийцы, жители Вифинии и другие представители эллинизированных народов. Надо заметить, что в Египте не принято кастрировать кого-либо принудительно – даже рабов. Евнухами становились добровольно, что несколько оправдывало тех, кто пользовался их услугами.

Обычно эта операция производилась в весьма юном возрасте, но, конечно, не в младенчестве: лучше подождать и удостовериться, что мальчик растет здоровым. Иногда, в особых обстоятельствах, это делалось позднее, даже после того как юноша превращался в мужчину. Такие поздние евнухи отличались от обычных. Они обладали более низкими голосами, да и по внешности могли быть приняты за мужчин.

В ту пору я мало думала о евнухах, привыкнув к их постоянному присутствию. Только отправившись в Рим, я обнаружила, что можно жить в мире без них.

С Мардианом я познакомилась вскоре после того, как стала искать утешения в усыпальнице Александра. Направляясь к гробнице, я всегда надеялась, что буду там одна, но несколько раз заставала толстого мальчишку. Он неподвижно и подолгу, почтительно склонив голову, стоял на коленях перед саркофагом – словно его колени были из железа – или нависал над гробом, уставившись на мумию с восторженным выражением на круглой физиономии. По правде говоря, он меня раздражал. Мне хотелось, чтобы он ушел, но я никак не решалась приказать прогнать его. Я надеялась, что мальчишка уберется сам и мне не придется ни к кому обращаться. Однако толстый мальчик раз за разом оказывался на месте, и мое терпение истощилось. Мне стало казаться, что он намеренно мешает моему общению с Александром. Дошло до того, что стоило мне закрыть глаза и мысленно представить себе усыпальницу, как тут же рядом непременно появлялась голова никчемного мальчишки – зрелище не слишком величественное и не вдохновляющее.

На следующий день я спускалась в крипту и молилась, чтобы мальчишки там не было. На какой-то миг мне показалось, будто мое желание исполнилось, но потом я разглядела его – он опять нависал над гробом, отставив толстый зад. Я не выдержала.

– Убирайся! – воскликнула я, подбежав к нему. – Или приходи в какое-нибудь другое время! Хотя бы рано утром!

У меня не было возможности ускользнуть из дворца до утренней трапезы, так что в это время он вполне мог поклоняться Александру, не мешая мне.

– Увы, это невозможно, – со сдержанным достоинством промолвил мальчик, выпрямившись.

Он был заметно выше меня, а вот о том, что он евнух, я не сразу догадалась. Это стало очевидно только потом.

– Почему? – требовательно спросила я.

– Я свободен только в эти часы.

– Ты знаешь, кто я?

Не хватало еще, чтобы какой-то мальчишка спорил с царевной!

– Да, – ответил он все с тем же странным достоинством. – Ты Клеопатра Младшая. Будь ты римлянкой, тебя звали бы Клеопатра Минор – Малая, что было бы неправильно. Ты играешь не последнюю роль.

– А ты кто?