Новая жизнь Нефертити

Какие-то девушки с придыханием произнесли его имя. Очередь выставленных вверх камер мобильных телефонов. Я отошла в сторону – вот и реальность. Но сердце продолжало неистово колотиться, словно я только что прикоснулась к чему-то настоящему. Странное всё-таки имя: Макс Финн.

?

Когда я вышла из египетского зала, ещё один представитель искажённой реальности, француз по имени Франсуа, рванул ко мне навстречу. Такой же милый на вид, как и на фото в Тиндере, с ямочками на щеках, в джинсах, красных кедах и с мятым рюкзаком. Даром, что извращенец.

– Эй, Дамира! Ты куда сбежала? Ищу тебя по всему Лувру! Пойдём ко мне?

Гневное чувство вернулось. Но сейчас я почувствовала себя сильной, словно Египетский зал вернул меня себе. И я просто сказала, как смогла, на английском:

– Больше ко мне не приближайся. Никогда. Рука у меня тяжёлая.

Франсуа опешил. Для меня он остался позади, как и его фразы в спину:

– Погоди, мы ещё встретимся!

«Нет», – мотнула я головой и направилась к выходу из Лувра.

Ничем не хотелось разбавлять впечатления после Египта. Я увидела то, что хотела!

Три ступеньки вниз, и вдруг рядом послышался мужской голос:

– Прошу прощения, мадемуазель, можно сделать вам предложение?

Деловой, солидный мужчина с проседью в каштановых волосах, в серой пиджачной паре обогнул меня и встал на лестнице, преградив дорогу.

– Предложение? – опешила я, только теперь понимая, что разговор мы ведем по-русски. Уже облегчение.

– Да. Вы модель?

– Нет.

– Не пугайтесь, я не маньяк и не проходимец. Ваш типаж идеально подходит для нашего проекта, – заявил пиджачный господин и протянул визитку.

На ней значилось:

«Дмитрий Макаров,

исполнительный продюсер

компания «СинемаДжоуль»»

Что ему от меня нужно? В голове мелькнула мысль о фильмах для взрослых… и омерзение.

– Вы ошиблись, – резче чем нужно ответила я. – Я не модель и не актриса, какая бы то ни было… Я историк.

– Историк? Прекрасно! Так даже лучше, – ответил господин Макаров и кивнул мне за плечо. – В Египетском зале я вас и заметил. Посмотрите на досуге в сети, что мы снимаем. Вот здесь указан сайт, инстаграм-аккаунт. Вы красивая девушка и типаж отличный. Для вас это возможность получить новый опыт и чистый заработок.

Складно звучало, но возможности на голову не падают, если они не кирпичи…

– Я не модель, – повторила я.

Он добавил:

– Мы снимаем клип для Макса Финна на тему Египта.

– Для Финна?

– Про Египет. Завтра в одиннадцать, – подтвердил тот. – Перед собеседованием позвоните.

Он сунул мне в руку визитку и ушёл без лишних слов. Я обернулась. В толпе замаячил Франсуа. Злой, как призрак Лувра.

Облизнув губы, я пустилась вниз по лестнице и на воздух. Поистине странный сегодня день. Не удивлюсь, если там, над облаками развернулся Парад планет, и Сириус, которому поклонялись египтяне, решил выйти из сумрака.

Глава 3

Я отправилась до отеля пешком. Прошагав площадь, по которой разъезжали когда-то на каретах принцы и короли, свернула с проспекта, в запале миновала пару старинных, жарких улиц, а затем вспомнила, что я сегодня ещё толком ничего не ела.

В одной из многочисленных кондитерских, узенькой, длинной, с выставленными пирожными – шапками малины на заварных прослойках песочных тарталеток; похожими на хлебные сайки белыми, розовыми, усыпанными шоколадной крошкой меренгами, разноцветными макаронками, эклерами и слоистыми мильфёй, – царило красочное сладкое изобилие, прекрасно подходящее для сумятицы мыслей и чувств.

Французская речь лилась вокруг, как шоколадные фонтаны, обмазывая интонациями, намёками и куртуазностью самых простых и непонятных фраз. Хотела бы я так говорить на языке для поцелуев…

Вместо этого в голове крутилось дурацкое «Мсьё, жё не манж па сис жур[5 - «Господин, я не ел шесть дней» – реплика Воробьянинова.]» из «Двенадцати стульев», маминых любимых. Стоя за высоким круглым столиком и глядя на россыпь крошек безе – всё, что осталось от громадной меренги, я думала о Финне.

Он назначил мне свидание. Утром, в Лувре, в Египетском зале под аркой. Звучало весьма конкретно, разве что утро – понятие растяжимое: у кого-то оно начинается с соловьями, у кого-то в двенадцать – время трогательных потягушек, как в «Завтраке у Тиффани». А его менеджер, этот Дмитрий Макаров вдруг на то же утро назначает собеседование… Странно, или они не сговаривались?

Эго царапнуло то, что Финн допустил, будто я буду дежурить, как фанатка у подъезда. Впрочем, в его взгляде ничего подобного не читалось. От мыслей о глазах оттенка тенистой листвы по моим рукам пробежали мурашки. Я вытерла пальцы влажной салфеткой и пошла бродить по Парижу. Внезапно одна, внезапно свободна от необходимости улыбаться, искать натужно слова в архивах скудного вокабюляра и понимать, что несу заученную банальщину, не имея возможности выразить мысли.

Можно было просто молчать. Никуда не торопиться и при этом отчего-то… парить. Глазеть на вычурную лепку дворцов, на окна и балкончики, на пропитанные временем стены, красные маркизы кафе, горгульи соборов над облепившими ступени пёстрыми пятнышками футболок туристов всех цветов кожи. Можно было размахивать сумкой, гадать, выведет ли меня выбранная улица к Нотр-Даму. Заходить в магазинчики. Ловить взгляды. Чувствовать себя красивой. Мне это нравилось.

Хэй, Париж, а, может, всё не так плохо?

?

Фраза «отель в Париже» вызывает в воображении роскошь, изысканность, зеркала, мрамор, нарядные мундиры швейцаров с гвоздикой в петлице, но вряд ли – косую скрипучую лестницу с тёртой некогда красной ковровой дорожкой, винтом взбирающуюся под крышу, узкую комнату с высоким потолком и одним окном, выходящим на подворотни и голубей. Полки а ля стеллаж, утлый холодильник и встроенный умывальник прямо в стене у кровати, видимо, чтобы далеко не ходить. Один туалет, душ на шесть комнат и выпрошенный у консьержа чайник. Гордо, просто, сердито, но без клопов. Таков был мой номер в гостинице у метро Вольтер. Сама она выглядела так же обветшало и замызгано, как и оптовые магазины одежды, повергшие меня по приезду в шок. Хотелось воскликнуть: «А где же французский шик? Витрины? Бутики?!» На самом деле, всё было, но не здесь.

Воздух Парижа в этом квартале пропахся старым картоном, пылью, горячим камнем и плевками смуглокожих пешеходов, а вовсе не флёром романтики и духов. Но если утром я боялась обнаружить где-нибудь у сточного люка крысу, сейчас отчего-то всё смотрелось иначе… Прекрасные трущобы! Как говорят французы, romantique!

Финн сказал «утром»! И пусть это будет лучшее моё приключение, остальное не важно! С ним и поговорю о клипе, зачем мне продюсер? Я вдруг почувствовала силу и движение откуда-то из груди в мир, как вдохновение! Перегнулась через окно, пропела «Мир, принимай меня, я твоя!» в густые сумерки и рассмеялась, пугая голубей!

В теленовостях что-то говорили о мумиях, но я прослушала, лишь заметила краем глаза большой бетонный саркофаг, полицейских и обеспокоенные глаза репортёра. Затормозила на секунду, потом махнула рукой: всё равно ни бельмеса не понимаю! И бросилась перебирать платья, словно Золушка перед балом. Влезала с ногами на стул, чтобы хоть как-то увидеть себя в зеркальце над умывальником. Примеряла, кружилась, бегала к консьержу за утюгом, смеялась непонятным шуткам эбонитовых студентов с белыми зубами, потому что было радостно. Жизнь всё же меняется!

Он сказал «утром»!

?

Я – человек организованный. В девять открывается Лувр, в шесть я проснулась, метнулась в душ, пока никто не занял. В голове крутилась песенка Финна, которую я вчера прослушала раз двадцать и даже нашла в ней что-то приятное. А клип был хорош. И он в нём, хотя в жизни лучше! И взгляд… ни одна камера не способна его передать!

Я волновалась, даже когда мыла голову, торопилась, чувствуя тёплые приливы эмоций. А затем открыла защёлку, чтобы юркнуть из душа в свой номер, дёрнула ручку на себя. Дверь не поддалась. Я нахмурилась, дёрнула сильнее. Заклинило?