Тесные объятья смерти

– Ясно. Я уже почти высох, обойдусь.

Павел зажег старенькую люстру, стянул берцы и мокрые носки. Первые оставил возле кровати, вторые повесил на спинку стула. Эх, жаль, что батареи отключили…

Берясь за сканворд из журнала, Павел полюбопытствовал:

– А остров с беседкой нам не нужно проверять? А то мне как-то раз показалось, будто там кто-то ходит…

– Ну это вряд ли, – спокойно ответил Сашка, не отрывая глаз от книги. – Попасть на остров в теплое время никак нельзя. Если только молодежь решит там романтическое свидание устроить, но им нужно со своей лодкой приходить. Пока будут надувать, мы их заметим. В прошлом году, Семен Семеныч рассказывал, таких спугнули. У них, видите ли, годовщина! – Шурик впервые отвлекся от страниц, чтобы посмотреть на своего напарника. – Потянуло их на экстрим! А больше никого там не было. Зимой только бегают, пытаются на ротонде каракули свои оставить, козлы…

Последнее слово прозвучало с такой злобой, будто у Сашки к этим «козлам» что-то личное. Или к этой ротонде…

– А нам-то не оставили лодку? – включил он дурачка.

– Зачем? – Саша удивленно посмотрел на Павла.

– Ну как? Вдруг они все-таки доплывут на своей лодке до островка. А нам их как гонять оттуда? Лодку они на своем ведь берегу оставят. Не вплавь же за ними…

Шурик беззаботно отмахнулся.

– Если вдруг случится такая оказия, Семенычу наберем. А плыть на остров тебя никто не заставит, не переживай. – Шурик выглядел так естественно (особенно со всеми этими аристократическими словечками – «оказия» и т. д.), что Павел уж начал думать, не приглючилось ли ему это все, но здесь Александр все испортил, строго добавив: – Забудь об этом острове, короче. – И вернулся к книге.

«Что-то тут нечисто», – в очередной раз подумал Павел, утыкаясь в сканворд. Но мозг отказывался думать, и вскоре он отбросил журнал. Точнее, не так – мозг был вплотную занят другой задачей. В голову не идут всякие кроссворды и прочие головоломки из печатной продукции, когда у тебя на глазах который раз уже происходит что-то загадочное.

Однако всего через час, когда в помещении погас свет, Павлу стало наплевать и на остров, и на Сашку, и на эту работу – его быстро унесло течением сна. Проснувшись будто от какого-то толчка, он посмотрел в проход. На этот раз он догадался закрыть дверь в комнату, в которой они спали, в тщетной надежде, что это спасет его от нелепых видений или душных ночных кошмаров – он толком не разобрался, что это было. И вот сейчас, прямо у него на глазах, без малейшего сквозняка и телодвижений человека, начала отворяться дверь. Очень медленно белый прямоугольник, во мгле ночной кажущийся темно-серым, двигался внутрь комнаты, открывая мерцающий сумрак коридора. Дверь остановилась, дойдя до упора, и Павел, возжелавший ее закрыть, понял, что не чувствует своего тела и, соответственно, не может подняться.

– Са… Саш… – пытался он снова, как и в прошлый раз, позвать напарника, но губы с языком еле-еле шевелились, а связки словно кто-то стиснул ледяными руками.

Он мог только смотреть прямо перед собой – в слабоосвещенный проход коридора, ведущий к лестнице. Сначала просто моргала лампа в середине. Затем, как и в прошлый раз, в этом месте образовался сгусток тягучего черного тумана. Его сердце бешено стучало в груди, в этом биении ему слышалось быстрое «беги-беги-беги», но он не мог: тело не слушалось. Он чувствовал только потоки воды, стекающей по коже на горячую простынь, и предполагал, что это вызванный ужасом пот.

Туман сформировался в Черную Женщину и плавно, но неумолимо двинулся в его сторону. Когда она была возле его кровати, он отчетливо увидел ту же самую жуткую и омерзительную гримасу – злая до ушей улыбка темно-красного цвета. Женщина будто сошла с пленок старых фильмов в жанре «нуар». Черное и красное. Жизнь и смерть.

Он сделал единственное, что мог в этой ситуации – закрыл глаза. Если она хочет выпить его кровь или высосать душу, лучше пусть он этого не увидит. Какое-то время ничего не происходило, но он чувствовал – нет! – он знал каким-то внутренним чутьем, что она здесь и она смотрит на него. Затем воздух вокруг его лица завибрировал. Он отчетливо представил себе, как Саша завтра проснется и увидит на кровати своего безвременно почившего напарника с обглоданным до костей лицом. Он лежал и ждал, что прямо сейчас будет испытывать жуткую боль. Она кислотой разольется сперва по его коже, а затем проникнет во все его внутренности. Он будет мучиться до последней секунды своей никчемной жизни, в которой он только и делал, что бухал, веселился и отдыхал. В этот миг ему почему-то стало стыдно сразу за все. Наверно, когда приходит твой последний час, каждый видит всю свою жизнь в реверсивной перемотке и понимает, что все было зря. В последней попытке спасти свое существование он приоткрыл рот и попытался снова позвать напарника:

– Ш… ш… – но тщетно.

И в этот момент вполне материальные руки сомкнулись на его шее.

Глава 2

– И что было дальше? – Я так внимательно слушала дядю Пашу, что вроде бы даже забывала дышать. А может, сказалась моя врожденная эмпатия. Даже когда в фильмах кто-то ныряет под воду, я застаю себя за тем, что тоже задерживаю дыхание, словно это как-то поможет персонажу выжить. Вот и сейчас я четко ощущала у себя на шее чьи-то холодные руки. – Кстати, они холодные были?

– Что? – удивился он. Ну да, со мной общаться – одно удовольствие. Все от меня как минимум уходят в шоке. Как максимум в глубоком обмороке. Хотя в таком состоянии не уходят, а лежат. И я еще удивляюсь, что со мной никто дружить не захотел…

– Руки! Холодные были? Если это мертвец, то должны быть холодные, верно?

– Я не помню, – растерялся крестный. Машинально пошарил рукой в поисках полной рюмки, а нашел лишь кружку с чаем. Досадливо вздыхая, выпил. – Оно меня душило, а сопротивляться я не мог – все, что я помню. Ну, я и отключился!

– Гипоксия, – удовлетворенно закивала я, будто была его лечащим врачом.

– Не знаю я этих словечек! Но если тебя придушивают, ты отключаешься, это так работает!

Надеюсь, дядины познания – исключительно из времен его некогда бурного студенчества, когда он «баб менял как перчатки», по его словам. Не хочется думать, что его домовой часто душит ночами. Или призраки. Жутко неприятные ощущения, я вам так скажу. У меня однажды такое было.

– И что потом?

– Что-что, разбудил меня Шурик утром! Как и в прошлый раз! Пошли на обход. Сдали смену. И все. Надеюсь, тыщ шесть мне обломится за эти две смены. Хотя Семеныч что-то говорил про испытательный срок. Может, опять недоплатят, как обычно. Эх… – Крестный начал оглядываться – наверняка в поисках закуски. Все эти дурацкие привычки алкоголика. Неискоренимые.

– Может, тебе супчика погреть? Бабуля вчера сделала. Твой любимый, томатный.

– Давай.

Пока я разогревала крестному еду, я решила стать просветительницей:

– То, что с тобой приключилось, имеет вполне земное происхождение и называется сонным параличом. Прочитай в интернете.

– У меня нет интернета в телефоне, ты что, забыла?

– Ах, ну да…

Бабуля купила ему еще давно на свои деньги и со своим паспортом телефон с симкой, попросив сразу менеджера отключить все услуги и все возможности дальнейшего их подключения. Это вроде называлось «детский режим» или что-то вроде того. Объяснила, что сын может что-то натыкать случайно, а ей потом плати с пенсии. Прошлую симку пришлось заблокировать, он ушел в сильный минус. Почему-то менеджер решил, что бабулиному сыну четыре годика, а она не стала спорить. Пару раз он уточнил: «Внук то есть?» Бабушка на второй раз махнула рукой, дескать, внук, внук… Менеджер, видимо, никогда не сталкивался с алкоголиками и не знал, что они хуже детей малых. А главное, что и его компьяния (это она так называет «компанию пьяных», соединив два слова) ничего не сможет сделать с телефоном. А такой старый бэушный телефон никто даже украсть и продать не сможет, и сам крестный его на водку не обменяет. Вот он с тех пор так и ходит с ним везде, хоть и пить уже бросил.

Пока крестный ел суп, я объясняла ему своими словами, что такое сонный паралич и как он работает. Тени в окне и на острове могли и померещиться, а что там делал второй охранник – это уже вопрос к нему. Может, у него там свидание планировалось, а внезапно начавшийся дождик спугнул его возлюбленную.

С радостью я отмечала, как дядя Паша кивает в ответ на каждое мое предположение.

– Ты знаешь, днем все кажется ерундой, я ведь поэтому пошел на вторую смену. Думал, показалось, почудилось, приснилось – и так далее. Но еще одну такую ночь я не переживу! Если это и есть какое-то медицинское заболевание…

– Это не заболевание, – перебила я, – а состояние. Синдром.

– Ну хорошо, но почему раньше никогда не происходило? Почему здесь, в нашей квартире, не происходит? Вот ты умная больно, хоть институтов не кончала, везде ответы рациональные ищешь, все любишь по полочкам раскладывать. Я-то тоже такой был, в этом ты в меня! – Я хмыкнула, но не стала спорить. Все-таки с дядей мы были не похожи. – Но после этих двух ночей… Бррр!

Он передернул плечами. Видеть такого рослого крепкого мужика напуганным было непривычно.

– Никто не знает, почему он возникает в том или ином случае. Это может быть стресс. У тебя новая работа, ты спишь на новом месте. Все-таки на заводе ты на ночные смены не ходил, ты работал как все.

– Пару раз оставался! Подменял!

– Ну, это давно было, и место опять же привычное. А здесь усадьба. Да и напарник этот твой, зацикленный на дворянах и старине, потчевал тебя всякими небылицами. Вот и наложилось одно на другое. Тебе нужно просто валерьянки на ночь попить. Или пустырника. Нервы успокоить. Знаешь, у меня ведь тоже один раз такое было.

– Да? – Крестный хотел еще что-то сказать, но подавился черным хлебом.

Я заботливо постучала ему по спине, продолжая говорить:

– Да, перед первым экзаменом в вузе. До этого у меня было два зачета только, мне их автоматом проставили. А здесь все серьезно – зубрить билеты, вытаскивать, отвечать. Стресс, понимаешь? Вот меня и накрыло.

– Так ты ж на пятерку сдала!

– Да, в вузе это называется «отлично» или «отл». Но какая разница? Я же боялась.