Подойдя к стеклянным дверям я вижу, что по лестнице ко мне спешно спускается какой-то мужчина в костюме и очках. Он отворил дверь. И я вижу знакомые черты и озорной взгляд.
– София, как я рад Вас видеть– с трудом сдерживая радость произносит Сомов. Воспитанность и множество камер наблюдения не позволяют ему проявить эмоции.
–Лев Геннадьевич…– прошептала я и разревелась.
Ошарашенный моим внезапным поведением мужчина несколько секунд стоял в бездействии, а потом тут же начал шарить по карманам в поисках платка.
– Ну что вы, милая, не плачьте. –он подает мне платок, а я вытираю зареванные глаза, продолжая хлюпать носом. – Вас кто-то обидел? Что случилось? Женщина на охране Вам нагрубила?
– О нет, что Вы? – тут же оправляюсь я. –Эта дама ни при чем. Мне столько надо Вам рассказать. – снова заливаюсь слезами я и утыкаюсь в платок.
Сомов держится в стороне, стараясь не касаться меня. Я его понимаю. Это опасно, если за ним наблюдают. Ведь он на работе, а я совершенно незнакомая женщина, которая еще и почему-то плачет.
– Не нужно слез, София. Пойдёмте ко мне в кабинет, я напою Вас чаем с ахиллеа миллефолиум.
Он произносит это так заботливо, что я снова вспоминаю о наших уроках физики, на которых всегда было интересно, и никто из учеников не прогуливал его занятия. Вытираю слезы и покорно иду за ним вглубь здания.
– Что за ахиллеа миллефолиум?
– Это тысячелистник обыкновенный, обладает легким успокаивающим эффектом, но при этом не является антидепрессантом. – мы поднимаемся по кафельной лестнице на третий этаж, я слушаю его как зачарованная. – Антидепрессанты даже растительные не бывают безобидными: Деприм, Мапротилин, люди к ним привыкают. А ведь ничто не лечит лучше, чем дружеское общение за горячим чаем.
Сомов вдруг посмотрел на меня, в его взгляде я увидела немое обращение: «ты правильно приехала именно ко мне».
Только сейчас я заметила, что он почти не постарел, ни единого седого волоса, пару небольших морщинок вокруг глаз, живые карие глаза, все в той же спортивной форме. Как будто годы для него шли медленнее, чем для остальных.
А я немного запустила себя за последние пару месяцев. После развода перестала бегать по утрам, не подкрашивала русые корни, так что черные волосы перестали выглядеть естественно, совсем немного макияжа. Я даже подкрасила губы сливовым цветом, чтобы родители не вздумали сочувствовать моему бедственному положению.
Поднявшись на наш этаж, мы проходим в самый дальний кабинет на этаже. Коридоры здесь просторные, а вот кабинеты вдвое меньше бывших классных комнат.
И все равно в этом есть свое очарование.
Да и у Сомова определенно вкус к хорошим дорогим вещам, о чем тут говорить.
Шкафы из черных пород деревьев, а стол конечно из бальзамо, с вырезанным южно-американскими плотниками узором. Тут полно книг и не только об астрономии, физике и атомных явлениях, я также замечаю книги Стивена Кинга, Айзека Азимова, Михаила Булгакова, и что еще удивительнее – труды по биохимии, Дианетику и Веды.
– Вы стали религиозным человеком? – с легкой иронией спрашиваю я, потягивая горячий напиток в кожаном кресле, и тут же устыжаюсь своего вопроса.
– Нет ничего на этом свете, чему не было бы дано ответов. Если есть вопрос, значит есть и ответ. Просто нужно искать. И если в общеизвестной науке ответов найти не удается, я перехожу к другим источникам. – как всегда с достоинством отвечает учитель, даже не осудив меня за вопрос.
– Вы правы. Я ведь тоже пыталась искать истину. Я была католиком, баптистом, чуть не стала иудейкой, и даже пыталась постичь нирвану на острове Лаос.
– И что же Вам помешало?
– Развод. – выпаливаю я, но мигом осознаю неловкость момента: мой собеседник молча смотрит на меня, ожидая нового приступа плача. Я тут же исправляю ситуацию, продолжая разговор, ведь плакать мне уже совсем не хочется. – Да, спустя неделю пребывания в монастыре Луангпхабанга мне позвонил мой муж и сообщил о расставании. Я была в шоке, и если бы не местная атмосфера спокойствия, я наверно слетела с катушек. Но сейчас все кончено, мы разведены, у него другая женщина. Я больше его не люблю.
Последнюю фразу я скорее только сейчас прочувствовала в полной мере, призналась себе в том, что больше не намерена сражаться за брак, все в прошлом и пора смотреть в будущее.
– София, так Ваши слезы на крыльце связаны с тем, что Вы мне сейчас рассказали? – с недоумением спрашивает мой учитель.
– Нет, что Вы. – я вдруг вспомнила, зачем пришла. – Сегодня утром со мной произошла наиглупейшая история. Я бы даже сказала апокалипсис моего рассудка. Никак не укладывается в голове. Как страшный сон, знаете, такие бывают в сюрреализме?
Сомов напрягся и подался немного вперед как будто, чтобы лучше меня слышать. Его глаза зажглись интересом, а мое сердце заколотилось быстрее.
И я поведала ему все произошедшее в подробностях, какие только могла уследить.
Он задавал мне много вопросов, так словно уже не в первый раз слышит подобные вещи.
Он ходил по комнате, что-то записывал, слушал, потом снова задавал вопросы. Я тем временем выпила три чашки чая, и уже прилично расслабилась.
Меня больше не мучала идея, что возможно я сошла с ума. Ощущение уверенности в увиденном, желание во всем разобраться, и жажда справедливости охватили мое существо.
– Ну все понятно, София, Вы тоже кинетик! –внезапно заключает мой гений.
–Кинетик? – удивляюсь я такому выводу.
–Да, я придумал такое название для особых существ нашего мира. На самом деле их по-другому не назвать. Это не супергерои, не лидеры, не члены особого ордена, не сверхкаста. Многие сами не осознают, что таковыми являются, вот например как Вы.
–Ясно. – такое утверждение меня слегка озадачивает. – Лев Геннедьевич, скажите, а как это связано с утренним происшествием?
-Кинетики– это те, кто создает движение в этой вселенной. А движение – это время. Из нашей энергии создается время и его остановки. Те, кто только останавливают время, это своего рода падшие кинетики – антикинетики. Они делают это с целью украсть, уничтожить, навредить.
В твоем случае это мелкие пакостники, они лишь украли машину. В мире существуют личности и посерьезнее, вплоть до тех, кто сталкивает лбами целые государства, подбрасывая письма агрессивного содержания обеим сторонам. Всего их около двух сотен, в отличие от двигателей, которых я насчитал уже более полутора тысяч.
У меня вдруг все плывет перед глазами, то ли от столь нелепой информации, то ли от того, что Сомов перешел на “ты”, а может просто от безумства сегодняшнего дня.
Я теряю сознание.
Просыпаюсь в своей комнате уже под вечер. Теплый свет просачивается сквозь щель в приоткрытой двери. В моей детской задернуты шторы, но итак понятно, что на улице стемнело. Сейчас около восьми вечера, на юге страны нет никаких белых ночей, смеркается рано, но это не повод ложиться спать.
Я пытаюсь привстать, голова еще немного кружится, зажигаю ночник. Моя спальня озарилась нежным светом, освещая десткий стол, полки с грамотами и медялями, огромную коробку с моими вещами со школьных лет.
– Мам.– еле слышно кричу я, и тут же в дверях появляется миловидная женщина в фартуке.
– Да, дорогая. Ты уже проснулась. Как ты себя чувствуешь? – с заботой начинает она.
– Мне уже легче. А как я оказалась дома?
– Тебя привез твой школьный учитель Сомов Лев Геннадьевич. Помнишь такого? -проникновенный взгляд родной женщины проходит насквозь. Я киваю. – Он сказал, что увидел тебя на улице как раз, когда ты упала в обморок, и тут же отвез к нам. Мне только непонятно, ты написала наш адрес в интернете?– мама нахмурилась.
– Да, прости. – мне пришлось солгать. Не скажу же я ей, что не знаю, откуда у него адрес моих родителей, ни к чему пугать ее необоснованными предположениями. Я должна это выяснить сама. К тому же мне еще о многом нужно поговорить с моим учителем.
– Ладно. Главное, удали. А то по телевизору только и твердят про мониторинг соцсетей и кражи.
– Конечно, удалю. Не беспокойся. – я нежно улыбаюсь.– Мам, а ты можешь приготовить мне жаркое? Я так соскучилась по твоим угощениям.
– С удовольствием, моя врединка. – поцеловав меня, мама уходит на кухню, а я немедленно тянусь к телефону.
Администратор справочной службы города спокойно выдает мне номер приемной Института инновационных технологий. Я закрываю плотнее дверь и удобнее располагаюсь на подушках.