Притчи

Притчи
Маргарита Станиславовна Сосницкая

В притче мысли становятся образами, обретают голос, лицо, лица вступают в разговор, совершают поступки. Мораль всякой притчи – как результат математического вычисления, каждый получил его сам и вынес для себя, с собой, чтобы оно помогало ему, работало на него в жизни. Притча – сестра басни, мифа, а иногда сказки. Она открыта и для взрослых людей, и для больших детей. Например, «Утро сказительницы», в которой лучшая обречена на бегство из пионерлагеря. Есть, над чем задуматься и подросткам, и педагогам, а также родителям.

Книга Притч

Издание второе дополненное, 2013

Книга первая

Звезда на дне колодца

С усталой мудростью я знаю наперёд,

Что коль трещит, то значит, треснет лёд.

Из жизни розы

1

Давным-давно забытый сад на окраине… но когда-то и он был ухожен, не сплетался с диким лесом, и была это не окраина, а ухоженная усадьба, центр мира, куда съезжались нарядные дамы с кружевными зонтиками и кавалерами в золотых погонах. Посреди сада был разбит цветник. В нем цвели синие гвоздики, желтые георгины, разноцветные садовые васильки и большой розовый куст.

Это сейчас усадьба оказалась окраиной расползшегося, бесчувственного города. Сорная трава поднималась выше человеческого роста, остатки узорной ограды угодили в цветной металлолом, деревья давно не плодоносили, уставшие сбрасывать урожай на землю. Гвоздики, васильки засохли, куст превратился в большую корявую колючку, торчащую на месте бывшего цветника, точно кусок колючей проволоки на месте пожарища. Все захватил, опутал сорняк, жесткий, колючий, буйный, берущийся из ничего, из гниения нападавших яблок, и лезший, напористо, уверенно, всюду и отовсюду.

По весне солнышко открыло глаза, потянулось, протянуло свои ласковые руки-лучи и погладило розовый куст. Он затрепетал, напрягся и потянулся навстречу солнечной ласке. Старые соки забродили в нем, он собрал все свои силы, которых раньше хватало на сто роз, и выбросил бутон.

Бутон вздохнул и показал нежные чахлые лепестки. Кусту они показались обещанием самой прекрасной розы, которую он когда-либо видел, хотя в былые времена на нем цвели их сотни, одна пышней и ярче другой, а любая пышней и ярче этой, одинокой и бледной. Но эта роза была единственной. Она возвышалась над почерневшим, засохшим цветником вестницей весны, красоты и жизни.

А роза не ведала о своих чарах. Она смотрела на небо и тосковала о дожде. Если бы он пролился, омыл ее лепестки, они перестали бы быть такими хрупкими и немощными. Капли теплого майского дождя потекли бы к самой сердцевине, и она впитала бы, вобрала всеми фибрами его живительную влагу и стала бы пышной, упругой и благоуханной.

Но дождь не шел. По небу проплывали синие тучки, не роняя ни капли. Роза склоняла головку и задыхалась в своем душном масляном эфире, снова и снова мечтая о свежей живительной влаге, о том, как задержала бы на лепестке драгоценную каплю, и о том, как та засверкала бы всеми цветами радуги.

Но дни шли за днями, солнце становилось резче, а дождем не пахло. Роза утратила всякую надежду, ее и без того бледные лепестки поблекли, она смиренно склонилась на почерневшую ветку и смиренно приготовилась увядать, Так лежала она, трупик розы, изредка вздыхала, одолеваемая краткими видениями животворящей хрустальной капли.

* * *

Вдруг небо заволоклось тучами, загремел гром – роза подумала, что это ей снится во сне увядания. На лепестки упала капля. Роза вздохнула, уверенная, что в мире дождей больше нет, и не поверила дождю, что он дождь.

Но забарабанил первый посев крупных капель, поднял от земли теплый пар, напоил корни трав, цветов и деревьев.

А когда выглянуло солнце, оно увидело пышную темно-красную розу на зазеленевшем кусте среди поросшего дикой травой одинокого цветника в глубине заброшенного сада.

2

Она была так бесхитростно прелестна, эта роза, так сверкали горошинки росы на ее нежных лепестках, затмевая сверканьем алмазы, что сорняк зашумел, закачался:

– Мещанка!.. Обывательница! Кем себя мнит? Чем она лучше нас? Всех одинаково моет дождь и накрывает облаком пыли дорога, а она откуда взялась такая? Поднялась, сверкает, благоухает! Ишь, нашлась Мария-Антуанетта! По какому праву?!

А роза цвела в полном великолепии, источая головокружительный аромат, бросающий вызов: «Сколько надо сорняку, чтобы стать розой?»

– И зачем это мне становиться розой? – негодовал сорняк. – Я и так не хуже. Тоже весь в колючках. На той же почве произрастаю, вон меня сколько! А эта, залетная, откуда взялась на моей территории и голову задрала? Выскочка!..

А роза как ни в чем ни бывало расточала свой эфирный аромат: «Никогда не бывать сорняку розой».

Сорняк ярился и наступал на розу со всех сторон:

– Я докажу, что ты ничем не лучше меня! В этом саду все давно равны!

А в это время катались на велосипедах солдат и девушка в белом батистовом платье, таком же белом, как ее волосы, развеваемые ветром. Роза, единственное цветовое пятно на серо-зеленой шинели сорняка, не могла не броситься им в глаза. Солдат притормозил велосипед, достал складной нож, проторил дорожку в сорняке, зычно рубя его налево и направо, бережно срезал розу и преподнес девушке. Она с улыбкой приложила розу к волосам, отчего обе, роза и девушка, стали еще прекраснее; затем вдохнула ее тонкий запах и, совладав с легким головокружением, приколола на грудь. Солдат наклонился, тоже вдохнул аромат цветка и стиснул зубы, чтобы не застонать – на то он и солдат – не застонать от упоения. Они сели на велосипеды и покатили дальше, а ветер снова играл волосами и платьем девушки, только теперь его украшала царственная пурпурная роза.

26.11.1996, 22 .01. 2003

О трезвом мастере

Эридану Баццарелли

В Перезвонове за одно лето в лесу, в стороне от дач, поднялся белокаменный дом с голубыми карнизами. Землю вокруг разровняли, засыпали торфом, засеяли травой, и она зазеленела мягким бархатистым ковром.

Но дом со стороны был хорош, как лебедь, засмотревшийся в зеленую воду, а внутри еще предстояла отделка. На ловца и зверь идет.

В калитку постучал человек с заплечным мешком, припорошенный дорожной пылью. Он был высок и крепок, но пылью будто пришиблен к земле.

– Вам не нужен мастер? – спросил он вышедшего хозяина, седого военного в отставке, и показал ему руки.

И то ли руки сквозь пыль просияли золотом, то ли в мозолях проступила заветная пропись, но хозяин сразу понял, что руки золотые, и распахнул калитку настежь:

– Нужен.

* * *

Так в белокаменном доме на околице Перезвонова, в котором вся светско-общественная жизнь происходила у единственного ларька, поселился мастер Некрас. Пригнала его сюда, в подмосковные просторы из ярославской глубинки неосудительная нужда кормить семью.

И хоть звали его Некрасом, а так нарекают для отвода дурного глаза, оказался он, когда пыль дорожная спала, хорош собой, ясноглаз и по-гусарски статен вопреки беспрерывной работе, часто вынуждающей сгибать спину. Он делал дом под ключ: штукатурил, белил, делал лепнину, электрическую разводку, клал плитку, устанавливал умывальники и краны, стелил паркет, покрывал его лаком, прибивал плинтуса, уголки, обустраивал красный угол. Он делал из дома игрушечку. И чем лучше у него это получалось, тем ярче и безмятежнее светились его ясные глаза.

Но не все спокойно было в Перезвонове.

Хозяин, бывший военный, не мог нарадоваться на Некраса, нарадоваться и нахвалиться перед соседями. По округе пошел слух о чудо-мастере. К нему стали подходить с просьбой что-либо срочно починить или смастерить: у кого кран вышел из строя, у кого старый светильник развинтился, кому для встречи новорожденного из больницы детскую вагонкой надо обшить. И Некрас безотказно и, что вовсе диво, пунктуально со всем справлялся. После своей основной работы, в белокаменном, шел, в ущерб собственному отдыху, чинил, ладил, подгонял, и непременно, чтоб все было как с иголочки. Даже старинные часы с кукушкой местного именитого завода, увы, ушедшего в анналы краеведения, воскресил. Вырученные денежки жене и детям на хозяйство и пропитание в ярославскую глубинку исправно каждый месяц отправлял.

Все Перезвоново зауважало мастера Некраса, шапки перед ним стало снимать. «Это чтобы в наше время кромешное, страшнее батыйского безвременья, такого мастера встретить, аккуратного, добросовестного, не халтурина, а главное, честного – да это же чудо! Чистое чудо из чудес! Вера и надежда на Русь воскресают. За какую благость неведомую Перезвонову удача такая перепала?» – рассудили так его обитатели и Некраса всеми силами и средствами в дома зазывали, человеком он повсюду был полезным и востребованным. И везде, как черт из машинки, на столе возникала чарка слезы родниковой – водки.

– Выпей, – подносили ее как знак наивысшего почета, – выпей, не откажи, уважения ради, – и кланялись.

Некрас объяснял, что этого добра он не нюхает и проверять не желает на собственной шкуре, как оно из жидкого алмаза в стакане в зеленого змия в организме оборачивается.

На него обижались: неужели он, богатырь, по-своему, – от одной сломается? Верно, выпить с нами брезгует.

Деваться некуда – Некрасу легче выпить, чем такие наветы на себя выслушивать да человека отказом обижать, и он пил чисто из вежливости, уважения ради. Не успевал он переступить один порог, как на следующем его уже поджидали, и тоже с самым дорогим.

Совсем невмоготу стало Некрасу ходить по Перезвонову и он укрывался в стенах белокаменного. Да вот незадача, призывал хозяин, бывший военный, раскупоривал бутылочку отборнейшего «Русского стандарта», переплюнувшего все прочие стандарты в мире, и просил уж не побрезговать, компанию составить.