Звёздочка моя новогодняя

– Я его на зарядку поставила.

– Так принеси! Мне надо узнать репертуар! Позвоню Дине, она точно знает.

Татьяна поджала губы. Нет уж, фиг ему! Никаких костюмов! Она именно сейчас пойдет и купит себе новое платье! И красивый пиджак, вот!

– Вот телефон, – принесла она телефон мужу. – Эд, я в магазин.

Муж даже не обернулся – он звонил Дине.

Анжела Кузьминична Криворукова сидела за столом, перед ней лежал помятый листок, и она делала на нем какие-то заметки.

– Настенька, ну зачем ты взял эту Дину? Я же тебя предупреждала, все ее роли я сама могу успешно сыграть. Я уже их назубок знаю! Вот смотри… – Она вскочила на стул, закатила глаза к небу и трагично занудила: – Бы-ы-ыть или не быть? Вот в чем вопрос!

Анастас Борисович был тут же – мыл посуду.

– Бабочка моя, это слова Банченко, то есть Гамлета… Я вот думаю, зачем я его взял? Ты зачем меня заставила взять с собой этого индюка?

Анжела Кузьминична вытаращила глаза. Она искренне не понимала, как можно не брать куда-то такого видного мужчину, как Эдмунд Банченко?

– Настенька! У тебя мозг сказочной принцессы! То есть совершенно горошина! Банченко – единственный статный мужчина в нашем стаде!

– Зачем? – разволновался Анастас Борисович. – Зачем мне нужен статный Гамлет? Мне нужен мятущийся! Рвущийся! С разодранным сердцем! А этот…

Анжела Кузьминична стыдливо зарделась:

– Настенька, ну за разодранное сердце можешь не переживать. Я ему раздеру…

– Ой, рыба моя, ты это и в прошлый раз обещала, я во имя искусства на все закрывал глаза, а в результате мне стали докладывать, что ты разодрала сердце не Банченко, а Чеботареву. А это в мои планы никак не входило. Слесарь-инвалид меня совсем не радует.

Анжела Кузьминична даже обиделась.

– Во-первых! Чеботарев сам! Сам разодрался! Я даже к этому никаких усилий не прилагала! А во-вторых… Как?! Как я могла околдовать Банченко, когда ты мне не купил даже элементарного платья с декольте?! А уж про нижнее белье вообще остается только вздыхать!

Криворуков судорожно сглотнул:

– Звезда моя, я все же надеялся… И я продолжаю надеяться, что нижнее белье тебе не пригодится! А иначе! Иначе!

– Не маши кастрюлей, с нее брызги летят, – махнула рукой Анжела Кузьминична. – Лучше давай подумаем, какие спектакли мы повезем… Взрослый репертуар чудесный. Правда, уже старый. А вот для детей…

– «Гадкий утенок» – чем тебе не детская сказка?

– Но надо же что-то новогоднее! Например… Ах, Настенька, я так устала за тебя думать все время! Иди уже, собирай вещи!

Анастас Борисович поставил на полку кастрюлю и поплелся в спальню. Да, лучше он будет думать, чем мыть посуду и варить борщи. В конце концов, он не нанимался здесь в повара! И к плите в этом году… Ни! За! Что! Он ни за что не подойдет больше к этой плите!

– Настенька! – заглянула жена в комнату. – А что ты сегодня будешь готовить?

Он вскочил. Он сделал такое грозное лицо, что она должна была сразу догадаться, что никогда! Никогда! Он больше не встанет к плите!

– Я хотела напомнить, – как ни в чем не бывало продолжала Анжела Кузьминична. – Ты борщ не вари, пожарь курочку, в дороге она всегда прекрасно уходит…. Ну чего развалился-то? Курицу, говорю, иди жарь! А я… я поломаю голову над репертуаром.

Спорить с женой он больше не мог и уныло побрел на кухню.

Василий Чеботарев шел по новогоднему городу, смотрел на людей, которые, точно муравьи, кишели возле магазинов и выбегали оттуда, увешанные пакетами, видел, как снуют мужчины и женщины с елками, разглядывал праздничные витрины, шел и тяжело вздыхал. Домой ему не хотелось. Нет, уже изрядно подмерзли ноги и надо бы шагать быстрее, в тепло, но… Вот, не тянуло. Там сейчас Люська… Ну да, она что-нибудь обязательно приготовит вкусное, запашистое… Эх, если бы его дом, да ее стряпню, да еще чтобы самой Люськи не было…

Он очень не хотел ехать на эти гастроли. Вот прямо душа не лежала. Но и дома оставаться… Все праздники терпеть пытки Люськиных ласк! Этого он вынести уже не мог.

Беда Василия заключалась в том, что он очень любил женщин. Но женщин было много, а Чеботарев – один. Только он охватывал своим нежным вниманием одну чаровницу, только она начинала отвечать ему взаимностью, как тут же появлялась еще более прекрасная фея, и сердце Чеботарева уже всецело принадлежало ей. А врать Василий не умел. Да и не хотел. Он считал, что это нечестно держать возле себя женщину, если ты ей ничего сердечного предложить уже не можешь. Вполне вероятно, что она найдет себе более постоянного товарища, с кем и обретет семейное счастье. Сейчас как раз и был такой момент, когда любовь к Люське уже скончалась, а вот к Надюше-продавцу из соседнего ларька сердце воспылало с неистовой силой. Василий грезил о пышногрудой Надежде, а Люська никак не хотела улетать на свободу в поисках настоящего семейного счастья. Чеботарев уже как ей только не намекал. Люська только все больше изощрялась в кулинарии, до блеска натирала полы, да все больше патоки добавляла в свои нежности. Дошло до того, что видеть ее Василий просто не мог. И как похоронить такой веселый праздник в Люськиных объятиях он не представлял. Оставалось одно – либо кровно Люську обидеть, либо отправиться на гастроли, приехать пораньше и сразу к Надюше.

Чеботарев направил стопы в знакомый ларек.

За прилавком стояла яркая, румяная Наденька. Сегодня она была в светлом теплом платье, которое плотно облипало пышную фигуру, и каждая складочка ее тела отзывалась в сердце Чеботарева волной кипятка.

– Вы что-то хотите купить, молодой человек? – кокетливо поиграла она ямочками на щеках.

– Надю… кх… Надюша! Позвольте мне… кхк… кхк… позвольте… – Голос у Чеботарева предательски осип. – Позвольте мне скрасить ваш новогодний праздник своим присутствием. Я буду красноречив, буду дарить вам комплименты и шампанское и всю ночь носить вас на руках.

Надюша зарделась, но высокомерно вздернула голову, негодница:

– Чегой-то вы выдумали, гражданин? Носить он меня будет… Слава богу, не инвалидка я, у самой еще ноги ходят. Да и ни к чему это…

– Наденька, вы так прекрасны… Эту красоту обязательно нужно куда-то употребить, – расправлял павлиний хвост Василий, благо в ларьке никого не было, кроме них. – У меня есть художник знакомый… нет! Я сам! Я сам нарисую ваш портрет! И продам на аукционе, чтобы весь мир видел такую Венеру!

– Чегой-то сразу Венеру? У меня тоже есть знакомые, так там Венера Лукинична, вылитая квасная цистерна, ни в одну картину не влезет, – даже обиделась чаровница. – А я себе уже и платье новое к Новому году купила. С вырезом, между прочим.

Чеботарев от томления даже глаза прикрыл:

– Еще и в платье! А нельзя ли мой праздник украсить вашим присутствием?

Надежда несколько раз хлопнула глазками:

– Это как – украсить? Елку нарядить, что ли? – поинтересовалась она.

Чеботарев крякнул, хотел было изъясниться точнее, потом махнул рукой и крякнул:

– Да можно и елку.

В это время в ларек забежал молодой человек и отвлек пару от приятного разговора. Он долго рассматривал витрину, а потом попросил пива.

– Господи, когда уже вы напьетесь? – рявкнула на него Надюша и снова повернулась к Чеботареву с медовой улыбкой.

– Так я чего говорила-то? А… так не могу я в Новый год. Сватья пригласила, я уж и холодец собралась ставить… А вы не наряжайте елку пока! Вы дождитесь Рождества, а уж тогда я приду да наряжу.

– Хорошо, – кивнул Чеботарев. – То есть до седьмого января елку не наряжать, да? Я вас буду ждать. И позвольте ваш телефончик. Так, на всякий случай.

Наденька достала откуда-то телефон и четко проговорила каждую цифру.

Чеботарев больше не стал задерживаться, а поспешил домой. Теперь надо было как-то донести до Люськиного сознания, что их любовь скончалась, не принеся никаких плодов, тьфу-тьфу-тьфу. И теперь… Да, теперь ему нужно время, чтобы пережить кончину этого чувства в одиночестве… Эх, как же он не любил такие разборки!