Роза Ветров

– Я не могу ручаться за него, сынок. Этим слухам уже более двадцати лет, а тогда я еще не занимал эту должность.

– И всё же?..

Александр Михайлович покряхтел в сжатый кулак, после чего подозвал к себе Наденьку и отправил её в архив за «Историей русской дипломатии в Константинополе». Через пятнадцать минут девушка покорно вернулась, придерживая толстый фолиант подмышкой, и передала его в руки хозяину.

– Это был блестящий молодой бей, – рассуждал вслух Румянцев, переворачивая шершавые страницы фолианта, пыль от которого поднималась так сильно, что Дима несколько раз закашлялся. – Султанзаде!..[43 - . Султанзаде (турк.) – внук султана по женской линии] На какое-то время его даже назначили хранителем султанских покоев… а!.. Вот же он!

Упоминание «молодого и блестящего» Вильдан-бея красовалось на самой верхней строчке пятьсот пятой страницы. Граф поводил по буквам пальцем, прежде чем озвучить её содержимое:

– Говорят, что ваш дядя, на тот момент немногим старше, тоже претендовал на этот пост, но Вильдан-бей оказался удачливее. Не из-за родственных связей с султаном – его мать уже давно жила в провинции и никакой власти при дворе не имела, – а исключительно по личным достоинствам. Позже такое случалось не раз, и Фазлы-Кенан-Паша даже перестал скрывать свою неприязнь к сопернику.

– Но убили моего дядю, а не Вильдан-бея, – на нервах вспылил Мехмед. – Не понимаю, как это может быть связано.

– Это всё, что известно широкой общественности про их отношения, – спокойно отвечал старый граф, которого ничего не могло вывести из себя, – но кто знает, что ещё стряслось между ними? Если хотите вести собственное расследование и помочь своему другу, то всё-таки советую вам повидаться с Вильдан-беем.

– Вы думаете, что он убил моего дядю?

– Это не исключено. Всего он вам, конечно, не расскажет, но зато вы сможете прощупать почву…

– Спасибо за помощь, отец, – с улыбкой обратился к старому графу молодой. – У нас остался только один вопрос: известно, где бей-эфенди проживает теперь?

– Он уже давно ушёл со службы, но, насколько я знаю, женился и поселился с молодой женой неподалёку от Топкапы. Я сейчас напишу вам, где находится его дворец…

Мехмед выходил из кабинета Румянцева ни жив ни мёртв, и даже толком не попрощался с его сиятельством. Дима за руку вывел его за порог, захлопнул за собой входную дверь и увёл друга подальше в коридор. Как только он сделал это, турок заговорил:

– Не нравится мне всё это.

– Что именно? – недоумевал русский.

– То, как он говорил о моём дяде и отце, как будто хотел… отвести от себя подозрения.

Молодой Румянцев заметно изменился в лице.

– Ты издеваешься, что ли?! – прошипел он зло. – Зачем моему отцу убивать твоего дядю?

– Я не знаю, Дима!.. Спроси что полегче.

– Не сходи с ума. Он бы не стал рисковать службой и репутацией, даже если покойный не нравился ему как человек. Да и это мой отец!.. Он не способен на такое!

– Как и мой, ваше сиятельство. Как и мой.

– Из-за того, что ты не веришь, что это мог сделать твой отец, надо сваливать вину на моего?

Воцарилась тишина. Мехмед виновато понурил голову и покрутил в руках адрес султанзаде.

– Вильдан-бей этот… я впервые о нём слышу.

– Если мы будем подозревать каждого, кто встретится на нашем пути, то и правда лишимся рассудка, – неприветливо буркнул Дима и выхватил из рук Мехмеда лист. – Дай сюда… теперь я нас веду. Поедем сейчас же к этому бею. Надеюсь, что он расскажет нам что-то полезное!..

По указанному адресу их встретила печальная, но очень красивая даже для своих лет старушка, представившаяся женой Вильдан-бея. Прямо с порога она ошарашила гостей следующим заявлением: её мужа уже девятнадцать лет как нет в живых. В этом дворце она проживала с семьями своих старших сыновей, и, несмотря на все разногласия, случавшиеся между ними когда-то, она очень скучала по усопшему супругу. Дима сокрушённо взялся за голову и выкинул лист в урну. Их расследование зашло в тупик.

ГЛАВА 4.

Вачаган шёл по вечернему Кумкапы, перебирал вверенный Мехмедом лист бумаги и размышлял. Впервые за долгие-долгие годы расчётливый ум плановика не предвидел на десять шагов вперёд. Напротив… сейчас в нём бурлили чувства. Па!.. Так вот чем извечно страдал Румянцев?.. И ведь попрекал друзей, если те его не понимали, как будто в подобных страданиях скрывался какой-то важный, сакральный смысл!.. И как они только помогут спасти Геннадиоса?

Геннадиос!..

До сих пор Вачаган не представлял себе, что настолько любил этого оболтуса, этого страстного прожигателя жизни, на которого столько сетовал богу. Опасения за друга перелились в его сердце через край, и теперь он даже согласился бы навсегда уступить ему Манэ, заступиться за него перед её родителями и даже стать крёстным отцом их детей, лишь бы…

– Так-так-так! Посмотрите, кто тут у нас, – сложив руки на перилах балкона, весело позвала Лилит, и Вачаган устало прикрыл веки. Только этого не хватало!.. – Парон Гюльбекян!..

Сумерки уже опустились на район, и дороги наполнились любителями вечерних прогулок. Мягкая весенняя погода привлекала на улицы множество зевак, и все они выворачивали головы в надежде подслушать и подглядеть за очередной ссорой. Длинные армянские носы чуяли новую почву для сплетен!.. Вачаган почувствовал, как у него запылали уши. Ну и стыдоба!.. Что за наказание эта девица…

Чтобы она да не напомнила о себе?

– Дайте угадаю!.. – спросила она, насмешливо вскинув подбородок, после чего наклонилась чуть ниже и издевательски сощурилась. – К Нерсесянам путь держите?

– Будьте так любезны, ориорд[44 - . Ориорд (армян.) – обращение к незамужней девушке], – измученно вздохнул Вачаган, нехотя оборачиваясь на её зов. Лилит как раз повела плечами, и непослушная кудрявая прядь налезла на глаза. – Оставьте в стороне остроты. Сегодня я не в том настроении, чтобы на них отвечать.

Лилит ничуть не стушевалась и только ещё выше вскинула брови. И чего он ожидал от той, что носила имя демоницы, убивавшей младенцев?.. Первая жена Адама! Или его несчастный ночной кошмар?.. В детстве младшая дочь изводила мать драчливостью, а нынче – длинным языком. У этой кудрявой, худощавой девицы, когда-то очень походившей на тощего мальчишку без намёка на женственность, и по сей день на всё находилось своё мнение. Вот и на него за какую-то старую детскую обиду она взъелась так, что до сих пор не давала прохода!

Их детское противостояние очень давно вышло за рамки приличий, но её вездесущая мать, тикин Каринэ, до сих пор не теряла надежды увидеть свою младшую дочь нефтяной королевой. Старшая, во всяком случае, уже значилась невесткой царя-ювелира!..

Айвазяны жили всего в нескольких кварталах от Гюльбекяновского особняка, и, как бы сильно их младший отпрыск ни избегал общения с Лилит и её матушкой, ему не всегда это удавалось. Правда, стоит признать, что старшая сестра Татев – вот кто настоящая красавица Ева!.. – давно ему импонировала, и когда эта бесценная армянская жемчужина в конечном счёте стала невестой Завена, Вачаган очень за него обрадовался. В отличие от других женщин своей семьи Татев всегда была мила и услужлива, любила садоводство и вязание, а об её кулинарных талантах ходили легенды. Идеал армянской девушки!.. Не зря ведь в своё время Завен поставил родителей перед фактом: если женюсь, то только на ней. Старшие Нерсесяны покорно понурили головы и, хотя болтливая вдова скромного лекаря жила не очень-то богато – родственники, конечно, помогали, но разве воспитание двух взрослых дочерей настолько простое дело? – всё-таки отправили в её дом сватов.

– А что у вас стряслось такое, парон? – спросила она, подперев подбородок рукой, и как будто посерьёзнела. – Неужто рудник какой засыпало землей?

Вачаган закатил глаза и, махнув рукой, удалился вниз по тротуару. Лилит ещё что-то крикнула ему в спину, но он только ускорил шаг и облегчённо выдохнул, когда тенистый парк укрыл его от её взора. В другое время он, конечно, ответил бы на её вызов, но сейчас у него нашлись бы дела и поважнее. Надо вызволять Геннадиоса!.. Грек точно отпустил бы сейчас сальную шуточку о том, что эта девица слишком уж явно выказывала его другу свою неприязнь, как будто очень хотела его в ней уверить. Гюльбекяна и самого не раз посещала эта мысль, но он отмахивался от неё даже тогда, когда думал об явной нелюбви младшей Айвазян к Манэ.

«Куда ей до Манэ! Она просто завидует, – хмуря брови, думал Вачаган, и сам не заметил, как лицо разгладилось, а губы расплылись в улыбке. – Манэ умна, красива, любознательна… и любит весь мир!».

«Зато не любит меня…».

Правда кольнула юношу где-то в районе рёбер, когда массивные ворота Нерсесяновского дворца – по-другому его язык не поворачивался назвать! – показались прямо за поворотом. Гюльбекян-старший, конечно, любил помпезность и вычурность – кто в их нации не любил? – но Хорен Самвелович уже давно обошёл его в этом деле. Даже росписью дверей и витражных окон в каждой комнате своего особняка он занимался сам, из-за чего все стекла здесь казались произведением искусства. Приказчик встретил гостя на месте и, приехав откуда-то с поручением, передал конюху в руки лошадей. Попутно старик очень интересовался тем, когда парон Гюльбекян собирался обзавестись женой. Вот у него как раз есть незамужняя племянница, и она чудо как хороша!..

– Акоп джан, оставь нашего гостя в покое! – прервал их беседу Завен, появившись в дверях особняка, и дружественно пожал Вачагану руку. – Мы уж как-нибудь найдём ему невесту, не переживай!..

– Ты мой спаситель, Завен Хоренович! – с неприкрытой нежностью отозвался Гюльбекян. – Но где же мне быть таким счастливчиком, как ты?

Когда приказчик, жуя губы, удалился, Завен обнял приятеля, а тот похлопал хозяйского сына по плечу. Вместе они прошли по коридору и, не расцепляя объятий, поговорили о том о сём. Вот уже много лет молодые люди, бывшие самыми желанными женихами во всем Кумкапы, крепко дружили, объединенные одной бедой, и вместе учились в Сорбонне. Правда, один изучал там нефтяную инженерию, а второй – камни и металлы. Даже домой они вернулись на одном и том же корабле и вместе страдали от морской болезни. Вачаган не припоминал ни одной просьбы, в которой средний Нерсесян отказал бы ему даже в те времена. Увы, и на этот раз он снова пришёл под этот гостеприимный кров с просьбой, которая так явно читалась на его лице, что Завен спросил о ней сразу же, как только провёл в дом.

– Тебе нужен хайрик? – переспросил он по-армянски и отправил горничную за кофе, а дворецкого – за отцом в его кабинет. – Ты погоди немного, он сейчас спуститься. Мама с бабушкой поехали на рынок. Ты же знаешь, они всё ещё суетятся из-за нашей с Татев помолвки…

– А Манэ? – Вачаган зажмурился и спрятал лицо в тарелке с чаразом[45 - . Чараз (армян.) – смесь сухофруктов и поджаренных орехов]. Завен улыбнулся уголками губ и, поправив за спиной приятеля подушки, подозвал к себе одного из лакеев. Пока хозяйский сын шептал что-то слуге на ухо, Гюльбекян ёрзал на неудобном, трещавшем по поводу и без диване и пытался подавить смущение.

– Плачет сегодня целый день, – тяжело вздохнул любящий брат, поставил кофе на круглый столик и немного приподнялся на своём месте. – Выхватила из рук отца сегодня утром газету, и всё – поминай как звали. На вопросы наши не отвечает, только рыдает ещё больше…

В глазах друга читался немой упрёк. Конечно, он понимал, что стало всему виной – заключение Геннадиоса, наверняка, показалось влюблённой девушке целой трагедией. И как хорошо, что он так вовремя оказался рядом, чтобы поддержать её… Гена ведь завещал: «Пригляди за ней, а то наделает глупостей!».