Тонущий в грёзах

Тонущий в грёзах
Марианна Центовская

Невольный узник своей памяти – Одинокий. Он живёт мире, который затягивает его в своё тёмное начало. Чем обернутся для Одинокого призраки прошлого? Что за воспоминания вырываются наружу, и чем они страшны? Страдания, боль и непонимание собственной реальности, то, что стало кошмаром наяву в жизни этого человека.

Марианна Центовская

Тонущий в грёзах

Август

На закате дня, в полупустой неубранной комнатушке с рваными белыми обоями, где через дыры за мной подсматривала холодная до ужаса стена, я смирно сидел на скрипящей кровати и наблюдал за полётом пугающих меня голубей в маленьком окне справа. Мои молодые руки держали бумажный лист, на котором синими чернилами и неестественным почерком было написано имя из пяти букв, но мои глаза словно не воспринимали эти буквы. Прочитать было невозможно. Я скомкал от злости листок и со всей силы швырнул его в стену, но бумажный шарик лишь закружился в воздухе и медленно приземлился на грязный линолеум. Я пришёл в ярость. Сам улльский бог Агум словно присел на моё плечо и подталкивал на столь бешеные выходки. Я бы хотел поговорить с ним и попросить его уйти, но думаю, что обычные люди не владеют даром убеждения в отличие от тех, кто выше нас. Поэтому Агум в преимуществе, и мне остаётся только временами игнорировать его зловещие речи.

Я вроде как уже перешёл за второй десяток своей жизни. Мои воспоминания как старая киноплёнка: в местах потёртая и покрытая чёрными пятнами. Многие события испарились из памяти, как вода при высокой температуре, и это не даёт мне покоя уже очень долгое время. Я иногда слышу голос матери, но сам её давненько не видел, ведь лицо её когда-то попрощалось со мной в последний раз. Позабыв календарь, я кое-как могу ориентироваться по месяцам, только потому, что живу тем, что вижу и слышу. Бывает, выгляну в окно, а там снег или дождь, опавшие листья или распускающиеся почки на тонких веточках деревьев. Недавно я снова захотел повидать столь далёкий от меня окружающий мир, почувствовать запах приближающейся осени, и ответ такой лёгкой природной загадки был очевиден: август – предвестник золотой поры. Каждый день я дышу тёплым и свежим воздухом, приоткрывая форточку и сидя на подоконнике.

Я ненавижу своё имя. Существа зовут меня по-другому. Вы спросите наверняка, что за существа, – мои друзья. Большую часть времени я провожу с Озорным. Он любит шалости, иногда может нахулиганить. Ко мне также заглядывают Печальный, Гневный, Любопытный и Тревожный. Меня же они прозвали Одиноким, но это неправда. В комнату частенько заходит моя жена Вера. Она кормит меня странными обедами и поит отвратительными жидкостями. Я поедаю зелёные шарики из деревянной миски и запиваю это всё красной водой, которая пахнет кислым мясом. Я помню, что любил Веру, дарил ей цветы, целовал, но это лишь давний сон, и я много говорю об этом, из-за чего она может расплакаться. Моя жена заботится обо мне, пытается оградить от всего, что находится за пределами моей комнаты, говоря о том, что все хотят причинить мне вред и посадить в клетку. Я слушаюсь её, потому что люблю летать и не хочу сидеть в какой-то маленькой клетке, дыша запахом ржавого железа. Спасибо ей.

Я записываю абсолютно всё, что чувствую, вижу, слышу, ем, пью и трогаю. Мне так легче, потому что мой мир переполнен событиями, вещами, существами, и с этим сложно справиться. Когда я делаю записи в своей маленькой книжке с кожаной обложкой и потёртым переплетом, мне становится легче. Может быть, я писатель? Хотя было бы лучше, чтобы при находке моей рукописи её закопали в лесу, а лучше сожгли. Личное есть личное. В конце каждого месяца я сажусь на деревянный шаткий стул, беру в левую руку карандаш и пишу о пережитом, опираясь грудью на не менее неустойчивый стол (он капельку побитый мною от злости). Буквы выписываются сами, я их не заставляю, словно они знают, где и как им каллиграфично следовать друг за другом. Строки моего творения криво тянутся вниз, а запятые и точки протестуют мне, правда, когда я надавливаю на карандаш, они покорно застывают. Так и исписаны ещё три месяца позади, но в моих планах продолжать, пока я совсем не иссякну энергией.

Август был хорошим. Я успел здорово провести время с Любопытным. Сначала мы долго беседовали о непонятных мне и по сей день гипотезах, учили древний язык, а позже Любопытный предложил мне исследовать мою комнату. Я долго не мог понять зачем, пока не нашёл одну интересную вещицу, но об этом позже. Без понятия, что необычный друг делал два дня в поисках истины моего убежища, а всё потому, что я его не вижу. Вы, наверное, думали иначе. Совсем нет! Я только слышу и чувствую своих гостей, но совсем не зрею на них. Может быть, они сами этого не хотят? Стесняются? Я не стал бы задавать эти бестактные вопросы, это не моё дело. Любопытный сдирал прекрасные белоснежные обои… Вру, они были уже почерневшие и изрисованные моим другом-художником (о нём я напишу позже). Любопытный отодвинул шкаф, где лежали в стопке пыльные книги, и нащупал что-то необычное в стене. А я же не дурак! Так и сказал ему, что это стена, она плоская, и нащупать там ничего невозможно! Любопытный долго пытался доказать мне обратное, и пока он не предложил мне самому посмотреть находку, я не верил. Нехотя встав со своей постели, я подошёл вплотную к стене, параллельно попросив друга отойти, чтобы не задеть его. Моя рука прильнула к холодной плоскости и начала гладить её в попытке почувствовать выпуклость. Спустя немного времени я ощутил скользящую по ладони вертикальную линию, затем горизонтальную, после чего моя конечность стала вырисовывать квадрат под обоями. Я удивился и стал ругать себя: «Как же я мог быть таким ненаблюдательным?» Но вспомнил, что на этом месте стоял шкаф, и стал думать по-другому: «Ну и слабак! Не мог мебель подвинуть…» Я лихорадочно стал рвать обои в нетерпении узнать, что же там. И наконец, последнее движение, и… ящичек, встроенный в стену? «Похоже на сейф», – подумал я и стал ковырять его. Благодаря ловкости моих пальцев он открылся, но там оказалось пусто. Я даже немного расстроился. Любопытный втихую покинул меня, и я, Одинокий, сел на край кровати, долго рассматривая сейф, и стал дожидаться следующего гостя, в надежде на то, что, если я заведу больше друзей, меня перестанут именовать столь обидным прозвищем.

Сентябрь

Я помню первое солнечное утро с наступлением осени, когда в комнату забежал мой друг-художник с баночками гуаши и большими кистями в руках. Сам он очень маленький, а голосок его такой чистый и мягкий, что, когда мой друг-художник рассказывает о своей жизни, его слова льются в мои уши, как сладкий мёд, а глаза цвета морского бриза стремятся в мои зрачки и дарят чувство лёгкости. Вера зовёт его Тимофеем, иногда Тимой. Они знакомы, и моя жена проводит с ним не меньше времени, чем со мной. Он всегда вежливо здоровается, спрашивает о самочувствии, а я в свою очередь интересуюсь у юного творца его новыми идеями, красками, которые он хочет нанести на различные полотна, и не забываю сам поделиться с ним яркими событиями, произошедшими в моей жизни.

Тима в тот день был в особо игривом настроении и по приходе сразу начал делать наброски на стенах. Он рисовал странные и несимметричные линии, после чего макнул кисть в зелёную краску и с особой любовью к своему делу начал заполнять пространство в фигурах. Я наблюдал за тем, как он волнообразными движениями малевал на ободранных обоях и искренне улыбался. Не знаю почему, но его присутствие успокаивало и воодушевляло меня. Параллельно его делу я стал рассказывать о своих друзьях, наших приключениях в маленькой комнате и о том, что повсюду можно найти что-то особенное, то, что проникает в нутро и угощает чувством азарта. Тима внимательно слушал меня, даже, бывало, отвечал, правда, как-то неспокойно (быть может, глубоко погрузился в своё искусство). Долгий час мы молчали. Он рисовал, а я наблюдал, пока мой очаровательный друг-художник не бросил одну фразу: «Как они смеют называть тебя Одиноким, папа?! Я же всегда рядом, в своей детской комнате неподалёку!» Папа? «Не может быть!» – изъяснил я Тиме и признался ему, что он мой друг, а не сын, и что он просто ошибся. Мой милый гость немного побледнел, расстроился, и мне даже стало жаль его на мгновение, пока не пришла Вера. Она вставила ключ снаружи, прокрутила его два раза и, отварив дверь, долго смотрела в мою сторону. Как я понял, моя жена была опечалена. Вера присела на корточки рядом с Тимой, взяла его под руку и одним лёгким движением подняла, сказав: «Тимочка, ты, наверное, утомился? Давай сходим прогуляться?» После чего мой друг-художник без колебаний согласился, собрал свои творческие принадлежности, так же вежливо попрощался со мной и вышел из комнаты, оставив за собой незаконченный рисунок.

На прогулке, наверное, так хорошо, свежо. Я, вдохновлённый творчеством Тимы, подошёл к окну и, как обычно, открыл форточку, дабы подышать сентябрём. Когда я оглядел свой вид из окна: старые панельные дома, сплошные мусорные баки, потрёпанные клумбы, – вдруг заметил странное явление среди деревьев. Поначалу в густой листве бегали силуэты, похожие на таких же обычных, как все, и размером, и телосложением. Я долго наблюдал за мимолётными движениями, пока из-за одного дерева не вышел человек в чёрном спортивном костюме, но… вместо человеческой головы я увидел чудовищную морду ящерицы. Мне стало так плохо, что я был готов тотчас умереть, но остался стоять как вкопанный, с устремлённым взглядом на жуткого гибрида. После него подобных вышло ещё четверо, одетых таким же образом. Они переглядывались друг с другом, оборачивались назад, боясь, что их увидят, и вот настал самый страшный момент – один из этих существ заметил меня. Насколько я помню, у ящериц пустые глаза, выражающие ровным счётом ничего, но этот взгляд… он был кошмарным, как у монстра, пришельца, никогда такого не видел. Я испугался так сильно, что моё тело парализовало, его будто бы били током без остановки. Мне казалось, что я лишний, что не должен был зреть на них и эти твари войдут в мой дом, поднимутся на мой этаж, ворвутся в квартиру, а затем комнату и убьют меня. Но мне так повезло, когда спустя минуту ящер отвернулся и пошёл вслед за своими сородичами. Как камень с души упал! Я тут же рухнул на стоящую рядом с окном кровать и прокручивал у себя в голове мысли о смерти, смерти и ещё раз смерти, пока не провалился в глубокий сон.

Всё следующее утро я провёл в компании Тревожного. Мы долго обсуждали произошедшее со мной, но так и не пришли к единому выводу. Я хотел поскорее забыть увиденное, избавиться от мрачного состояния, но Тревожный только нагнетал обстановку. В конце концов я прогнал его, потому что толку от него никакого. Мне хотелось успокоения, поддержки, подтверждения факта того, что мне показалось, что это чушь! Но… таких друзей у меня нет. Я решил позвать Озорного, потому что он всегда насыщает мою жизнь смехом и безудержным весельем. У него звонкий голос и интересная манера общения – это мне по душе в такие моменты. Озорной привёл море фактов нелепости и абсурдности ящеров, и это помогло мне. Я слушал анекдоты про зоопарк, инопланетян и спортивные костюмы. Когда сумерки опустились на город, мой друг уже чувствовал себя уставшим, поэтому я попросил его пойти домой и отдохнуть, поблагодарив за хорошее совместное времяпрепровождение.

Где-то к концу месяца, когда на асфальте лежали замертво миндальные листья, в моей голове стали мелькать события из прошлого, уже давно пережитые. Это случалось два раза. Первый раз произошёл, когда я рассматривал своё отражение в маленьком зеркальце, пытался даже поговорить с ним, потому что всё чаще задумывался о том, чтобы стать самому себе другом и ни в ком больше не нуждаться. Так вот, я длительное время вглядывался в свои зрачки, а потом в моих глазах резко потемнело, и моё забытое воспоминание начало проигрываться: я был крошечным мальчиком, стоящим в одиночестве посреди пустого двора. В тот момент я походил на тихую ромашку в широком зелёном поле. Ко мне подошёл полный мужчина с неухоженными усами и заметными на лице тремя шрамами в области лба. На его голове красовалась старая серая фуражка, а белая майка в местах отдавала жёлтыми пятнами, в то время как чёрные брюки были идеально выглажены и чисты. Он подошёл ко мне на расстоянии вытянутого мизинца, и мой нос почти уткнулся в его большой и круглый, как шар, живот. Мужчина смотрел на меня сверху и ухмылялся, а после чего резко схватил меня за руку и повёл за собой в арку, встроенную в жилой многоэтажный дом, где под ногами я обнаружил двух мёртвых голубей. Их обездвиженные тела внушили в меня дикий страх, и я отчётливо помню, как бешено колотилось в моей груди маленькое сердце. Я смотрел на мужчину, пытаясь услышать ответ на мой внутренний вопрос: «Зачем мы здесь?» Но ответа не было.

Сперва он просто дьявольски улыбался мне, а когда улыбка внезапно спала с его лица, мой будущий мучитель сказал мне: «Возьми булыжник за углом и принеси его сюда». Я послушно потопал в конец арки, повернулся направо и подметил на дороге самый большой камень, после чего взял этот тяжёлый предмет и вернулся ко взрослому. Его губы снова приподнялись в уголках – это выражало его довольство. Почесав щёки, мужчина показал мне пальцем на бездыханных птиц и приказал: «Убей». Я совсем не понимал для чего, зачем, ведь они и так мертвы! Но он изъяснил мне, что голуби ещё живы и не должны мучиться. Взгляд его стал строгим, даже злым, из-за чего моё тело почувствовало болезненное давление, и мне ничего не оставалось, кроме как выполнить указание. Мои маленькие руки еле держали булыжник, поэтому мне с трудом удалось поднять его чуть выше своей головы. Я замер, а все конечности пустились в дрожь, но через мгновение орудие убийства с лёгкостью выпало из моих рук прямо на туловища голубей, вследствие чего они словно лопнули и выпустили свои внутренности на два метра вперёд. На этом моменте память выпустила меня из своего плена.

Второй раз случился прошлой ночью, когда я собирался приникнуть к подушке и немного поспать. Это воспоминание душит меня до сих пор. Дело в том, что, будучи таким же маленьким и уязвимым, я лежал в мягкой постели посреди уютной комнатки, где повсюду были расставлены миниатюрные фигурки машинок, игрушки и детские книжки на полках. Я потихоньку засыпал, и веки мои закрывались, смотря в тёмный коридор через открытую дверь. Но сон ко мне в ту ночь так и не пришёл… Я заметил глаза, рассматривающие меня из-за угла прихожей. Через некоторое время я уже смог рассмотреть очертания лица – это был тот самый мужчина. Он выглядывал и молниеносно скрывался, и так продолжалось до самого утра. Я онемел, не мог двигаться, хотя мне хотелось кричать – да что там, вопить во всё горло от страха! Он циклично высовывал свою голову и нечеловечески смеялся, как чёрт. Голос его и так был искажён, поднимался, как волна, от более низкого тона к высокому, только в ту ночь это было особенно жутко. Мне казалось, что он играет в игру, которую с минуты на минуту закончит, но ошибался. Я не выдерживал, мне становилось так плохо, что я хотел умереть. Как же это было невыносимо – слушать, видеть и чувствовать всё подряд от ощущения опасности, переходящего в дичайший страх, и до желания раствориться, исчезнуть напрочь из этого мира. Мои переживания не затупились даже после просмотра воспоминания. Мне по-прежнему хотелось умереть, хоть и понимал, что я в своей другой комнате, но в такой же темной и, теперь мне уже казалось, напоминающей ту, из моей памяти. Обрывки начали вырываться из моей головы и преображаться в реальность, словно глаза того устрашающего мужчины смотрели на меня вновь.

Стены давят на меня в последнее время. Я задумывался над словами Веры о клетке и моём полёте, ведь я ощущаю себя пожизненно заключённым здесь. Я стал много молиться (правда, не знаю кому), потому что так паршиво себя никогда не чувствовал. Просить о спокойствии стало нормой, пытаться больше спать, чтобы меньше думать, стало обыденном делом. Сновидений в моей жизни нет, от этого и легче. Вчера я проснулся глубокой ночью, а приоткрыв глаза, увидел, как светится изнутри найденный мною сейф. Он сиял золотыми лучами, которые отражались в зеркале напротив. Это было так красиво, маняще. Я вскочил на ноги и побрёл к сейфу, а приоткрыв его, нашёл тонкую прядь светлых волос, таких же золотистых, как и льющийся свет от них. «Такие прекрасные и мягкие…» – подумал я и положил волосы на тумбу, стоящую возле моей кровати, после чего эта прядь освещала мою комнату долгие часы. Она прогнала тьму и стала милым светильником, от которого я не мог оторвать глаз той ночью. Смотря на маленькое солнце, все мои страшные мысли улетучились. Царило спокойствие, о котором я молил высшие силы. Они меня услышали. Спасибо. Я безмерно благодарен вам.

Я на пути к забвению,

Тонущий в своей тьме.

Отдался прошлому мгновению,

Теряя свет в конце.

Я позабыл луну и звёзды,

Сидя средь белых стен.

Меня забрали грёзы

В свой полумёртвый плен.

Одинокий

Октябрь

Воздух холоднел, как и моя душа. Жена всё так же приходила ко мне, пыталась поговорить, но я стал непоколебим своим молчанием. Часто в мою голову крались мысли о том, что именно Вера подложила мне прядь волос (может быть, для напоминания о себе, нашего сна), но локоны её цвета арахиса, а никак не золота. Рядом не хватало Любопытного для поиска ещё одного пазла, разгадки или составления цепочки из слов «сейф», «свет» и «золотые волосы». Мне казалось, что это предвестие счастья, и вот-вот моя жизнь в клетке закончится, я стану свободным! И как раз в сумерках я бродил по комнате, ища свои записи с сентября, и вспомнил, что оставил их под подушкой, правда, заглянув под неё, вместо записей я нашёл ещё одну прядь, только более густую. Она не светилась, совсем нет. От волос исходил сладкий, воздушный аромат. В какой-то момент этот запах показался мне очень знакомым. Я присел на кровать и пытался понять: это зацепка или ещё один элемент, который требует разгадки? Мои соображения никуда не годились. Надо ждать, я уверен.

Призраки прошлого стали преследовать меня. Произошли ещё две вспышки в моей памяти. Эти воспоминания стали роковой зацепкой, грудой пазлов, которые нужно лишь сложить. Первое, что я увидел, было очередным кошмаром. Я смотрел на себя в зеркало, в свои зелёные, как изумруд, глаза, в то время как мужчина подошёл сзади и просто стоял за моей спиной. Через отражение он прожигал меня взглядом. Его лицо медленно стало рассасываться и перевоплощаться в морду ящера. Его длинный мерзкий язык вылизывал воздух, зрачки стали узкими вертикальными ниточками, поглощающими мою энергию. Снова дикий страх, внутренняя паника, то, что съедало меня изнутри. Ещё одно мгновение, и это прекратилось. Неужели это был он в толпе тех, кого я назвал чудовищами? Одна из теорий Тревожного подтвердилась? Нет. Мне страшно об этом думать… Благо, моё смятение растворилось в следующем, что я вспомнил. Сидя в зимнем, мерцающем новогодними огоньками парке, на моё правое плечо прилегла головка молодой девушки с золотыми вьющимися локонами. Она взяла мою ладонь и начала медленно водить по линиям моей судьбы указательным пальцем. Пряным голоском она сказала мне: «Гадать я не умею, но надеюсь, что жизнь твоя будет наполнена чудесами, прямо как в сказке». Её руки были тёплыми, приятными. Я был влюблен в неё и испытывал неимоверное желание больше никогда не отпускать её. Я не видел лица этой девушки, но чувствовал её красивый внутренний мир, и мне было этого достаточно. Кто она? Не знаю. Это сводит меня с ума…

Я погрузился в свою «прошлую жизнь», стал невольным узником памяти. Есть только две стороны моих воспоминаний, но связаны ли они чем-то между собой? Моя голова разрывалась, а тело страшно болело. Я всё так же хочу умереть. Возможно, эта головоломка – моё проклятие, вечная мука. Мне никто не в силах помочь. Друг-художник перестал радовать меня своими рисунками, а Любопытный и Озорной давным-давно не навещали меня. Они правы. Я заслуживаю своего имени.

Весь прошедший октябрь ко мне заглядывал Печальный. Он плакал, я плакал. Мы ни разу не говорили с ним. Его присутствие хоть и прибавило грусти, но вдвоём было не так горестно пускать слёзы в недельный поток реки. Мы создали исток, а до устья ещё очень далеко. Нужно многое выплеснуть, чтобы прийти к концу моего грешного уныния.

Ноябрь

Спустя две недели мне стало намного легче, но я так хотел разобраться с воспоминанием о той девушке, что рисовал в своей голове её образ снова и снова, правда, так и не пришёл к истинному ответу. Выход был один: попросить помощи у Любопытного, ведь он единственный друг, который заинтересовался произошедшим не меньше меня. Он расспрашивал меня обо всех деталях в надежде на то, что вместе мы сможем составить определённую картинку из моего прошлого. Мне пришлось описать Любопытному деревья, людей, украшения на фонарных столбах, но в тот день мои глаза были прикованы к ней… волшебной девушке. Я знал, что она спасала меня от чего-то, давала силы, дарила любовь. Мой друг сказал мне следующее: «Всё, что мы имеем, – это три вещи: зима, городской парк и твоя возлюбленная. Нужно, определенно, копать глубже. Хм, интересно, а ты сможешь самостоятельно вызвать эти вспышки?» Я пришёл в ужас! Мне пришлось наругаться на Любопытного за столь нелепый вопрос, а он решил слинять, да ещё и обидеться на меня. Да что вы! Ни за что! Я не выдержу, сломаюсь. Если мне придётся пойти на такое ради жалкой кучки ясности, то, пожалуй, я спокойно проживу в незнании столько же, сколько и пробыл.

Совсем скоро я и подумать не мог, что мои раздумья окажутся совсем никчемушными. Когда на улице стало рано темнеть, я бродил по комнате в поисках светящейся пряди волос, чтобы прогнать мрак, потому что писать было невозможно. К моему большому сожалению, заглянув в сейф, шкаф, под подушку и кровать, я ничего не обнаружил. Так и просидел часами, Одинокий, на своём подоконнике, глядя на луну. Я думал лишь о себе в глубокой ночи, о своём прошлом, ведь, получается, я был другим. Иначе как объяснить моё нахождение в клетке, Веру и странности, которые со мной происходят?

В какой-то момент мои мысли прервал шепот. Оглянувшись, я устремил свой взгляд на шкаф и стал наблюдать. Шёпот продолжался, но он был совсем невнятный. И вдруг… вы не поверите! Из-за шкафа полился золотистый свет, преобразив мою комнату в яркий жёлтый одуванчик. Я немедленно слез с подоконника и сделал два шага вперёд. Передо мной явилась юная девушка. Поверьте, она невероятно красива и воздушна. На ней было длинное белоснежное платье, рукава которого прикрывали всю её руку, не считая пальцев. Я перевёл взгляд на густые светлые волосы. «Не может быть!» – воскликнул я, осознав увиденное. Это же она оставляла свои пряди! Через мгновение я почувствовал и другое… Девушка вызвала во мне бурю эмоций, несмотря на то, что она лишь молча зрела на меня. Я хотел было спросить что-то, глядя в её серые глаза, но она внезапно исчезла. Упав на колени в центре комнаты, я опустил голову в пол и поник, словно из меня вырвали сердце. Мне снова казалось: конец, теперь только смерть. Я впал в транс, сон наяву, не знаю. Помню только, как сжал кулаки и начал бить этот несчастный пол, да ещё и с такой силой, что затряслись стены моей комнаты – это называется «злость вопреки отчаянию». Я был как гневное Солнце, которое в одну секунду способно убить все планеты от Марса до Нептуна, смело противостоя даже самому Гневному. Он наверняка побоялся бы даже приблизиться ко мне в этот миг. Я выплеснул всё своё горе наружу, после чего просто свалился без сознания.

Декабрь

Первые дни декабря были суровыми. Я ожидал увидеть белоснежные сугробы, падающие хлопья, завораживающие огоньки по ночам в окнах соседних домов, но месяц предстал передо мной грязью, лужами и мокрым снегом. По ночам я наблюдал за этакой декабрьской природой и стал ощущать себя никчёмным. Как бы я хотел иметь сверхъестественные способности и по щелчку пальцев преобразить улицы этого города в необыкновенную ярмарку или потрясающий праздник!.. Увы, от меня нет толка, ведь я являюсь единицей

на этой планете, которая, по сути, такая же единица среди остальных космических шаров. Я просто играю роль наблюдателя звёзд по ночам – они ответы на все ваши вопросы, касающиеся внеземной жизни.

Я мирно спал, пока моя жена аккуратно не приоткрыла скрипящую дверь в мою комнату. Вера с улыбкой подала чай, который на вкус был похож скорее на безвкусную кипячёную воду. Она так смотрела на меня… взглядом любящей мамы-слонихи, а я в свою очередь сделал красивый жест, поцеловав её в плечо. Мне стало так горестно оттого, что я не её слоненок и испытываю чувства к девушке «из золота». Я понимал, что нужно открыть жене глаза на давно закравшуюся в её головку иллюзию о нашей любви. Набравшись смелости, я взял женскую руку в свою ладонь и уверенно произнёс: «Я влюблён в другую». Верина улыбка спала, и по её румяным щекам начали скатываться слёзы. Как же больно! Она по-доброму ухмыльнулась и сказала мне, что всегда будет рядом, при этом ещё крепче сжав мою ладонь.

Я не тебя люблю, моя жена,

Я, ослеплённый золотом, люблю другую.

Ночь не с тобой мне так нужна,

Я девушке молитвенной ликую.

Прости, чиста твоя душа,

Ты тоже свет, но медный и ненужный.

Надеясь утром, чтобы ты ушла,

Я – Одинокий, Вера, равнодушный.

Жене