Твоя Мари. Дневник. Часть 1

Но Мари не отреагировала, она вообще, мне кажется, ничего не видела вокруг, кроме Олега, потому что смотрела ему четко в лицо, в глаза в прорезях кожаной маски – в то время он еще комплексовал из-за шрама и всегда работал экшены в кожаном подобии балаклавы.

Когда мы закончили, и я уложил Мари на кровать за балдахином и сам лег к ней, Олег даже не потрудился выйти из комнаты, сел в кресло и потягивал пиво, а я ведь настроился получить от Мари компенсацию в виде минета и не только. Но при Олеге я не мог сделать этого, а Мари и не настаивала. Только потом до меня дошло, что они и об этом договорились. Она уже тогда думала, как бы свалить, так что, возможно, я просто опередил события.

Но сейчас я думаю, что отпустил бы ее добровольно, если бы мог заглянуть в завтрашний день и увидеть, как все закончится.

«…– Ударь меня.

– Ты на самом деле этого хочешь?

– Представь – хочу. И хочу, чтобы это непременно был ты.

– Почему я? – черные глаза прищуриваются, губы кривятся в усмешке. Он смотрит испытующе, хотя уже давно это знает, давно хочет этого сам. Но ждал именно вот этих слов.

– Потому что… потому что я хочу подчиниться тебе. Хочу почувствовать твою власть надо мной, твою силу… Ну, сделай – я же прошу тебя сама… – и удар обжигает кожу, тело выгибается вслед за полетом ременной плети, и из-за стиснутых зубов вырывается: – Да… сделай это еще раз…

Почему я помню этот диалог спустя годы? Только ли потому, что с этого началось мое путешествие в Тему? Ну, пусть не совсем с этого – сперва Дэн, как хитрый лис, приучил меня к наручникам и кляпу, а уж потом, опять как бы невзначай, выронил из шкафа стек и «кошку» на восемнадцать хвостов.

Но вот тот день, когда я впервые взяла в руки эту самую «кошку» и почувствовала, как хочу, чтобы он бил меня ей и заставлял терпеть эту боль, наверное, потому и отпечатался в памяти – мы делали это впервые. Я с удивлением открыла в себе эту потребность – сперва быть зафиксированной, а затем и запоротой. Я не спрашивала, откуда Денис все это взял и где научился так владеть этими инструментами, потому что обещала ему не делать этого в первый раз, когда он показал мне кляп и наручники. Он удивил меня тем, что умел…

Мне кажется, именно тогда я приняла для себя решение остаться с ним, хотя раньше даже в мыслях этого не держала. Так, встречались иной раз без обязательств, и никто, даже сам Денис, не мог представить, что я отказываюсь от отношений, потому что боюсь красивых парней.

Да, вот так – я никогда не любила записных красавчиков, каковым являлся Денис, мне казалось, что отношения с ними – сплошной кошмар и душевная боль, а страдать я не хотела. Так что наручники, кляп и плеть решили все в его пользу, он даже представить себе этого не мог.

Меня никто не мог назвать неуверенной, наоборот – не будучи внешне красивой, я была уверена в своей привлекательности так, как не каждая красавица умеет. Так меня воспитала мама – ты не красивая, но особенная, не такая, как другие. Я так и вела себя. Я была – не скрою – умная, начитанная, всегда умела поддержать разговор, имея подвешенный язык и довольно высокий уровень интеллекта. Но связываться с красивым парнем всегда считала наивысшей глупостью.

И тут – Дэн. Я увидела его сразу, едва он вошел в длинный узкий кабинет медицинской академии, куда я ходила на подготовительные курсы. Моя одноклассница Сашка, кукольно-красивая, но совершенно пустая кудрявая блондинка, сразу «сделала стойку» – вот она-то считала себя королевой и рядом с собой видела только такого, как, например, Денис – высокого, широкоплечего, черноглазого и черноволосого.

Он как-то сразу пошел к нашему столу – сидели мы по четверо, было одно место как раз рядом с Сашкой – и спросил, можно ли ему присесть. Сашка зажеманничала, сунула в рот кончик ручки, кокетливо застреляла глазками и подвинулась, давая ему больше места.

Я сидела у стены, через человека – уже не помню, кто это был, но наверняка кто-то из наших одноклассников, нас в том году поступало семь человек, и в этой группе мы учились вчетвером. Денис все занятие, все три часа просидел в пол-оборота, так, чтобы видеть меня, и это почему-то раздражало. В конце концов я откинулась на спинку скамьи так, чтобы он не мог меня видеть. Но оказалось, что ему и домой по дороге с нами, только чуть дальше. Сашка ради возможности ехать рядом с ним в автобусе отправилась ночевать к тетке, которая жила в моем доме – и продолжала потом такие упражнения весь год, что мы учились. Она ездила даже на занятия по русскому языку и литературе, которые я игнорировала – у меня не было проблем ни с грамотностью, ни с написанием сочинений, ни с чтением классики. Но Денис туда ездил, и Сашка во всю старалась оказаться с ним на одном ряду. Как же, должно быть, она обламывалась всякий раз, когда Денис сбегал после перерыва…

На химии и биологии он больше не садился рядом с нами, выбрал соседний ряд и такое место, с которого без проблем разглядывал меня. Я видела, что иногда он вместо конспекта что-то рисует на задней странице тетради. Мне и в голову не приходило, что это мои портреты – до тех пор, пока я не загремела зимой в больницу, и Денис не приехал ко мне и не привез конспекты, чтобы я не отстала от группы.

Я помню это странное ощущение сперва от его появления в небольшой комнате для свиданий с родителями, а потом от обнаруженных в тетрадях собственных изображений. Я рассматривала их и поражалась, насколько похоже – просто с фотографической точностью, каждая мелкая деталь схвачена, от заколки до родинки над верхней губой. Никаких надписей, только вот эти рисунки – то в профиль, то в три четверти и везде – шея. Моя длинная шея, всегда являвшаяся для меня источником комплексов.

Я ничего ему тогда не сказала, а он не спросил. И рисунков в последствии стало столько, что ими запросто можно было оклеить пару квартир…»

Да, я тоже помнил момент, когда увидел Мари впервые. Тогда она была еще просто Машей, Машкой… Я действительно рисовал ее почти на каждом занятии, пропуская мимо ушей половину лекций. Страшно жалел, когда понял что она не ездит по пятницам на русский и литературу – у нее не было таких проблем, как у меня, а мне уже нужно было видеть ее не только в понедельник и среду.

Раздражала Сашка – так напрямую, почти в лоб предлагавшая себя. Она не понравилась бы мне, даже не будь Мари – я таких не любил, слишком неестественная, слишком навязчивая, слишком уверенная в своей неотразимости. Такие часто произносят фразу «Я всегда получаю все, что хочу». Мари была совсем другая, тем и зацепила.

Мне казалось что я ей совершенно не нравлюсь – во всяком случае, у нее не менялось выражение лица, если я вдруг в автобусе как бы невзначай прижимался к ней или брал за руку, она не начинала двусмысленно шутить, как та же Сашка, или строить глазки – она была равнодушна ко мне и моему присутствию. Спустя годы я сказал ей – «За мной всегда бегали девки, но проблема была в том, что я-то сам хотел бегать только за тобой» и не покривил душой, так оно и было. Я понимал, что хочу с ней быть – хоть тресни, я должен ее получить.

Я и в больницу к ней поехал, когда от Сашки узнал, что Мари заболела. Сашка пыталась увязаться со мной, но я сразу это просек, а потому сделал все, чтобы она даже день не узнала и не подкараулила меня где-нибудь.

А Мари удивилась тогда… Вышла вниз на стандартное «к тебе пришли», видимо, ждала родителей, но увидела меня и как-то смутилась. На ней был спортивный костюм – настоящий «Адидас», запредельная по тем временам вещь, и голубые тапочки, волосы подвернуты в «ракушку» и заколоты шпильками, от чего ее шея стала еще длиннее, я даже сглотнул нервно – до того это оказалось возбуждающее зрелище. В свои семнадцать я уже имел некий опыт – ну, спасибо Олегу, конечно, тогда это еще не была Тема, просто какая-то его подружка, с которой он поехал на источники после армии, и меня тоже прихватил.

Но то была просто какая-то проходная телка, я даже лица потом вспомнить не мог. И насчет Мари мысли сперва тоже были вполне платонические. Но эта ее шея… в этом было столько эротики, что ночами мне приходилось лихо…

Учились мы на разных факультетах, об этом я тоже, кажется, рассказывал, но на втором курсе Мари перевелась, и я снова стал видеть ее на лекциях, что, разумеется, пополнило мои конспекты ее портретами.

Она была единственной из всех девчонок, кто держал меня на расстоянии вытянутой руки, и это служило дополнительным стимулом – ну, как такое вообще могло быть? Я, которому стоило только бровью повести, и любая красавица пошла бы со мной, не мог заинтересовать девчонку с заурядной внешностью… Но не только этим она притягивала меня. Я чувствовал, что внутри Мари устроена намного сложнее, чем все остальные, что она скрывает что-то такое, найдя чему отгадку, я обрету настоящее сокровище. Ну, мне так казалось.

Я, кстати, однажды здорово выхватил из-за Мари по морде. Да, было дело… Вокруг нее вдруг начал увиваться какой-то наголо стриженный хмырь в спортивных штанах и короткой кожанке – неизменных атрибутах тогдашних «братков». Но этот был не из центровых, а такой… окраинный, зато «держал» район, в котором жила Машка. Уж не знаю, какого черта ему вдруг понадобилась именно она, такие придурки обычно предпочитают совсем других девок, но он не давал Мари покоя, ошивался возле подъезда, приглашал на дискотеки – ну, и всякое такое. Меня это здорово нервировало, и однажды я решил заявить свои права на Мари.

Закончилось, честно скажу, не очень – мне сломали скулу, разбили нос и левый глаз, однако и я в долгу не остался, мой соперник тоже вышел из схватки помятым и с таким же «фонарем», как у меня.

Ехать в таком виде домой было опасно – еще была жива мама, а она совершенно не выносила, когда что-то подобное происходило. Я побрел к дядьке – в его холостяцкой хате всегда можно было привести себя в порядок и перекантоваться пару дней, позвонив предварительно отцу и предупредив, чтобы не искали.

Машка пошла со мной – она видела драку из окна, но, пока одевалась и выбегала, мы уже закончили. Она с ужасом посмотрела на мое разбитое лицо:

– Может, ко мне?

– Нет… – я потрогал пальцами сломанную скулу и сморщился от боли. – У тебя мать дома… Пойду к Сереге.

Мари вынула из кармана кожаной куртки платок, протянула мне:

– У тебя кровь…

– Да у меня не только снаружи кровь, – я сплюнул. – Ничего, нормально все…

– Ты с ума сошел, Денис, – вздохнула она, осторожно беря меня под руку. – Винт злопамятный, теперь прохода не даст.

– Тебе? Пусть попробует.

– Да мне-то с чего…

– За меня, выходит, беспокоишься? – криво усмехнулся я разбитыми губами, даже не чувствуя саднящей боли – внутри все задрожало от нового ощущения. Машка беспокоилась обо мне…

– Я просто его со школы знаю, он дурак редкий. Я-то не боюсь.

– Ну, а я тем более не боюсь. Все, пойдем, мне бы хоть перекисью ссадины обработать.

Она послушно пошла рядом, и я, накрыв рукой ее узкую кисть, лежавшую на моем локте, иногда посматривал на нее сверху – Мари сейчас едва доставала мне до плеча. Я видел ее ноги в черных колготках, берцы на шнуровке, джинсовую юбку, распахивавшуюся при каждом шаге. Она пошла со мной, и теперь было даже неважно, что мне наваляли так позорно…

Я остался ночевать у дядьки, а к утру мне вдруг стало плохо, и он, испугавшись, позвонил отцу. Тот приехал, осмотрел меня и забрал домой.

– Ничего страшного, легкое сотрясение мозга и перелом скуловой кости, – объяснял он маме, а та хваталась за сердце и пила успокоительные. – Из-за девчонки, небось? – спросил отец, убирая аптечку, и я уклонился от прямого ответа:

– Да какая разница…

– Да что же это за девка такая! – сразу перестала хвататься за сердце мама, но отец предостерегающе произнес:

– Лена, выйди, – и мама подчинилась. – Ты на нее не обижайся, понимаешь ведь…

Я промолчал. Высказаться пришлось назавтра, потому что ко мне вдруг явилась Мари, чего я совершенно не ожидал и даже опешил, когда, открыв дверь, обнаружил на пороге ее:

– Машка? – я отступил назад. – Входи.