– Ядя Сей.
– Прости.
Храпнёв приподнял и посадил её на колено, осторожно притянул к себе голову, коснулся губами коротких рыжих волос.
– Прости, пожалуйста. Я сорвался.
– Нова добрый? – спросила Лисс, накрыв тёплой ладошкой его щёку.
– Да.
– Незя так – ллой.
– Я знаю, – сказал Храпнёв.
Лисс совсем не дышала, но он подумал, что этому можно научить. Это просто. Это надо дышать рядом. Впереди скрипнули камешки, и Храпнёв поднял глаза.
– Ну, мы пойдём, – сказал человек.
Вика сидела на сгибе его руки и обнимала за шею. В глазах её сияла Караппа.
– Ты всё-таки жив, – сказал Храпнёв.
– Нет, – качнул головой Вальковский, – это, скорее, посмертие, другая форма жизни. Понимаешь, я ни черта не понял. Мы вообще мало что понимаем, да? Мой поступок… Моя смерть – это оттого, что я всё неправильно… Нет, так не объяснить. Мы здесь можем достичь реального бессмертия.
– Ты уверен?
Вальковский кивнул.
Он был чёрный и синий, в чёрных рубашке, брюках и с синим носом, но всё же он был Вальковский. Женька. Не сон.
Или это я его сейчас создал, подумал Храпнёв, прижимая к себе Лисс.
– Понимаешь, в чём дело, – сказал Вальковский, – это простая истина. Всё есть любовь. Лёшка, нас просто пытаются научить этому.
– А мы, типа, тупые.
– А мы дети, Лёшка. Вроде бы взрослые, но ни черта и ни в чём не смыслим. Как ты. Как я. Как Барабанов. И если бы Вика не любила меня, я бы умер на самом деле.
– А дальше? – спросил Храпнёв.
– Не понял, – сказал Вальковский.
– Что дальше? Научимся мы любить, и что? Что там – дальше?
Вальковский улыбнулся.
– Весь космос.
Он повернулся и понёс Вику в синие сумерки, за щиты, прочь от станции, от могилы.
– Весь космос, – эхом повторил Храпнёв, глядя, как мёртвый-не мёртвый Вальковский с Викой медленно исчезают, сходя вниз по насыпи.
Странно, подумалось ему. Мы что, получается, не любили до этого? Я разве Дашку не люблю? Люблю. И что мне какой-то космос?
От станции светили фонарём. Наверное, Рогов.
Храпнёв посмотрел на Лисс. Девочка спала, свернувшись калачиком на руках. Ему очень хотелось, чтобы ей снились добрые звери и люди. И чудеса. Но он был почти уверен, что она притворяется.
– Кто мы? Дети, – прошептал Храпнёв.
И побрёл навстречу беспокойному свету.
Андроид Рублёв
Валерий Камардин
Вечером к нему пришло ясное осознание – он скоро умрёт.
Власти опять продлили срок эксплуатации старых моделей. Год его выпуска под программу реновации не попадает, а полной пересадки теперь и вовсе не дождаться. Такого подлого удара от судьбы он не ожидал: в льготной очереди оставалось подождать буквально полгода!
Но теперь ты официально бодр и полон сил. И всем вокруг плевать на то, что твои шарниры скрипят, что при долгой ходьбе в грудине начинает что-то противно колотиться изнутри. Да и манипуляторы вечно трясутся, мелкая моторика уже не твой конёк… Ну, куда сунешься с такими данными даже при наличии векового опыта?! Нигде не возьмут, даже пробовать бесполезно.
Рублёв тихонько всхлипнул, жалея себя.
В начале жизненного цикла перед ним были открыты все дороги. Он не сомневался в том, что впереди не просто долгая счастливая жизнь, а деятельное личное бессмертие. Как же быстро ушло из него это светлое чувство! И вот всего через пару веков он лежит на жёсткой полке в захламлённой и мрачной комнате, ловит подслеповатыми окулярами скудные крохи света, проникающие сквозь грязное окно. Дома своего не построил, потомка не воспитал, да и с зелёными насаждениями как-то не сложилось… Тогда зачем он вообще нужен? В чём был его смысл?!
За тонкой пластиковой дверцей раздался громкий смех. Семён, сосед по блоку. Белковый натурал.
Каждый раз при личной встрече хлопал по плечу, изрекая:
– Эх, андрюша, нам ли жить в печали?! Живи и радуйся!
– А если нечему радоваться? – отвечал Рублёв.
– Так не бывает. – Смеялся сосед. – Всегда есть повод! Надо только оглянуться…
Необоснованный оптимизм это уже диагноз. Андроиды такой заразе не подвластны. Рублёв не знал ни одного робота, который переоценивал бы свои перспективы.
– И смотреть нечего, там всё то же самое, – вздыхал Рублёв и уползал в свою каморку, ограничивая общение.
Семён чтил Кодекс Равенства и не навязывался, слава богу.
Кстати, в бога сосед не верил. И постоянно издевался над Рублёвым:
– Господь по образу и подобию своему сотворил человека, который по той же схеме породил андрюш. Вот только с каждым разом получается всё хуже. Тенденция, однако! Неудивительно, что от вас нет никакого толка.
Рублёв давно устал с ним спорить. Человеку понадобились тысячи лет, чтобы уподобиться собственному создателю. Андроиды как разумный вид существуют значительно меньше. И у них ещё всё впереди.