Дом у кладбища
«Вот это настрой!»
Небольшой клуб, в который они ходили, находился в Йоцуя, недалеко от главного торгового и развлекательного района этого района. Там работали три хостесс, и когда в заведении было десять посетителей, никому другому не хватало места. Однако в этот вечер заведение было заполнено едва ли на треть. Действительно, единственным посетителем, кроме компании Теппея из двух человек, был шумный, жизнерадостный мужчина с лысеющей головой, который безостановочно флиртовал с двумя официантками, пока допивал бутылку коньяка, смачно причмокивая губами.
Бар был оборудован для караоке, но вряд ли кто-нибудь вставал, чтобы спеть. По наблюдениям Теппея, большинство посетителей выглядели постоянно сбитыми с толку, как будто не совсем понимали, что заставило их думать, что посещение этого заведения может быть приятным. Посидев без дела, потягивая разбавленный виски и обмениваясь несвежими шутками с официантками, каждая из которых пыталась выглядеть по крайней мере на десять лет моложе своего реального возраста, они обычно выходили и направлялись в более интересное место.
Теппей ходил в этот клуб множество раз с тех пор, как его впервые привели сюда коллеги, но когда он спрашивал себя, в чем привлекательность, он не смог найти ответа. Это было просто удобное место, где можно было посидеть и пропустить стаканчик-другой, погрузившись в мечты. Если вам захотелось встать и спеть песню, вы могли бы это сделать, а потом уйти и лечь пораньше. Теппей не раз думал, что провести такой спокойный вечер без происшествий удивительно хорошо соответствует его темпераменту.
«Не споете ли вы нам песню? Как насчет этого? – спросила Теппея ведущая с наигранной настойчивостью, как будто фоновая музыка уже заиграла. – Возможно, это ваш последний шанс, потому что гость вон там, вероятно, вот-вот встанет и угостит нас своим знаменитым попурри».
«Что за попурри?» – осторожно спросил Теппей.
«Скорее всего, военные баллады», – сказала хозяйка, пренебрежительно пожав плечами.
«Почему бы тебе не спеть что-нибудь, Татс? – предложил Теппей. – Я действительно не хочу слушать попурри из депрессивных военных баллад».
«Я сегодня не в настроении, – сказал Тацудзи. – Но тебе обязательно нужно встать и спеть».
Как раз в этот момент одетая в кимоно хозяйка вернулась со списком песен, составленных на японский манер по гласным: a, i, u, e, o.
Ладно, прекрасно, – подумал Теппей. – Я спою одну песню, а потом мы пойдем домой. Время от времени, когда он выпивал, он вдруг ловил себя на мысли, что задается вопросом: что он делает в этом месте? Его охватывало ощущение отрешенности, как будто он был отвязанным воздушным шаром, плывущим по воздуху, и он начинал чувствовать себя чрезвычайно беспокойным и перемещенным. Вот это происходило с ним и сегодня вечером.
Сейчас, как всегда, это было не потому, что он устал или был навеселе. Он просто испытывал непреодолимое желание найти место, где он был бы по-настоящему, полностью дома. Мысль о том, что, может быть, такого места нет и никогда не будет, вызывала у него чувство пустоты – даже в лоне его семьи, которую он любил всем сердцем. Были моменты, когда почти космические ощущения пустоты и одиночества, казалось, угрожали засосать его в экзистенциальный водоворот. В такие моменты он обычно отпускал шутку, чтобы скрыть свои истинные эмоции.
Пока Теппей лениво листал список песен, его взгляд остановился на одном названии: «Туманный гудок зовет меня». Это была старая песня 1960 года, ставшая знаменитой благодаря покойному актеру и певцу Кэйитиро Акаги. Теппей выучил текст песни, еще когда был мальчиком, потому что один студент университета по соседству постоянно напевал эту песню.
«Я спою эту песню», – сказал Теппей, и когда Тацудзи увидел подборку, он иронично усмехнулся.
«Ты действительно показываешь свой возраст, старина, – поддразнил он. – Этот взрыв из прошлого – это то, что ты любишь петь в наши дни?»
«Это будет первый раз, когда я исполню это в караоке, – сказал Теппей, игнорируя насмешку. – Хотя должен признать, что иногда я напевал ее в ванной».
«Я сомневаюсь, что Мисао… – начал Тацудзи, затем быстро остановился и прикусил губу, прежде чем исправиться. – Я имею в виду, я сомневаюсь, что Сестренка вообще знает эту песню».
«Ты прав, – сказал Теппей. – Она из поколения, выросшего на западных поп-песнях».
Теппей остро осознавал, что Тацудзи находил трудным, даже неестественным называть свою нынешнюю невестку «Сестренкой» обычным способом. Единственным человеком, к которому Тацудзи когда-либо мог легко обращаться «Сестренка», была Рэйко.
Хотя Теппею и не нравилось такое отношение своего брата, он понимал его. Он был женат на Рэйко лишь малую часть того количества лет, которое сейчас провел с Мисао, но все, что они с Рэйко делали как пара, было безупречно традиционным и пристойным: свадьба, прием, медовый месяц, уважительные визиты к родителям друг друга. Его ранние отношения с Мисао, напротив, характеризовались скрытностью, скрытностью и ложью.
Тацудзи был очень привязан к Рэйко. Нет, возможно, «привязан» было неподходящим словом. Точнее было бы сказать, что он восхищался ею и равнялся на нее. Рэйко принадлежала к старомодному типу женщин, излучающих ауру тихой, почтительной безмятежности, и Тацудзи часто замечал, что она, казалось, сошла с раннего романа Нацумэ Сосэки. Казалось, он видел в Рэйко воплощение женского идеала, поэтому Теппей был озадачен, когда его младший брат влюбился в Наоми, которая никоим образом не походила на послушную, степенную Рэйко.
Те, кто знал Рэйко, вряд ли восприняли бы ее как независимую современную женщину, твердо придерживающуюся прагматичных реалий жизни. У нее была манера неопределенно улыбаться, когда другие люди разговаривали, а отсутствующий взгляд ее глаз создавал впечатление, что она ушла в свой собственный мир. В любом случае она, казалось, никогда ни на что сильно не реагировала, и ее пассивная невозмутимость могла заставить других людей чувствовать себя неловко. Оглядываясь назад, Теппей подумал, что его первая жена, возможно, была одной из тех женщин, которые каким-то образом умудряются прожить свою жизнь, так и не научившись эффективно общаться. Намеренно или непреднамеренно, Рэйко не смогла овладеть основными инструментами самовыражения, и, возможно, именно поэтому она отреагировала на предательство Теппея таким экстремальным жестом.
Точно так же, как Теппей помыкал Тацудзи, когда они были детьми, и разговаривал с братом намеренно бессердечно, обидно, в какой-то момент своего первого брака он начал обращаться с эмоционально замкнутой Рэйко недобрым, если не откровенно садистским образом. Затем он влюбился в Мисао, и чем глубже они становились связаны, тем больше его отталкивало то, как Рэйко цеплялась за свою обычную безмятежно-грациозную манеру поведения, без видимых изменений в ее поведении даже после того, как она поняла, что происходит.
Негативные чувства Теппея к Рэйко продолжались вплоть до того момента в прихожей, когда он понял, что она покончила с собой. Его первой мыслью, когда он увидел ее подвешенной к потолку, было: О, отлично, теперь мне придется провести остаток своей жизни, чувствуя вину за то, как я обошелся с этой жалкой женщиной. Конечно, он был в шоке, но в тот момент он чувствовал скорее негодование, чем печаль.
Сразу после смерти Рэйко все вокруг Теппея были поражены тем, каким хладнокровным и спокойным он был. Странно, но его никогда внезапно не охватывало чувство раскаяния, и он никогда не думал: Я полностью виноват во всем. Он все время ожидал, что в любой момент на него обрушится откровение о чувстве вины, но тем временем они с Мисао продолжали встречаться. Время шло, и теперь, семь лет спустя, проходили целые дни, когда трагическая смерть Рэйко вообще не приходила ему в голову.
Хотя Мисао действительно была скромной, она была гораздо более современной, чем Рэйко: вечно жизнерадостной и исключительно искусной в выражении своих чувств, которые, как правило, были очень глубокими. Но Теппей понимал, что, хотя он видел Мисао необычайно искренней и космополитичной женщиной, Тацудзи она, вероятно, казалась довольно заурядной и непримечательной. Кроме того, Тацудзи явно все еще видел в нынешней жене своего брата женщину, которая, по сути, убила Рэйко, и никто лучше Теппея не знал, что его брат с самого начала испытывал глубокую неприязнь к Мисао. Также было очевидно, что все эти годы спустя Тацудзи все еще не начал прощать Теппея.
«Земля вызывает Теппея, вы готовы? Вот микрофон», – бодро сказала ведущая, вручая Теппею портативный микрофон. Заиграло записанное инструментальное вступление к песне. Отвернувшись с вопиющим безразличием, Тацудзи закурил сигарету.
Не вставая со своего места, Теппей начал петь, не отрывая глаз от страницы со словами песен, лежащей перед ним на столе. Лысеющий мужчина резко прекратил свою бурную перепалку с хозяйками и устремил взгляд на Теппея. У него было толстое, румяное, маслянистое лицо – лицо, подумал Теппей, человека, который в любой момент может упасть замертво от сердечного приступа или аневризмы головного мозга. Мужчина сделал большой глоток коньяка, затем сунул в рот сигару и закурил. Он был из тех мужчин, которые всегда производили впечатление грубых и вульгарных, что бы он ни делал. Только глаза казались живыми на этом пухлом лице, свирепо блестевшие, как у дикого зверя, выслеживающего свою добычу.
Тацудзи, сидевший рядом с Теппеем в мягкой кабинке, демонстративно посмотрел на часы. Ты маленький сопляк, – подумал Теппей, но продолжал петь, не сбиваясь ни на такт. – Ты думаешь, я не предпочел бы тоже отправиться домой? Ему пришло в голову, уже не в первый раз, что выпивать со своим обиженным младшим братом на самом деле совсем не приятно.
Лысеющий мужчина что-то сказал хозяйке, затем снова уставился на Теппея. На мясистых губах мужчины играла понимающая ухмылка, но в его глазах не было смеха. И без того минимальное желание Теппея петь теперь полностью испарилось, и когда он дошел до конца второго куплета, то положил микрофон на стол.
«Подождите, а как насчет третьего куплета?» – спросила ведущая.
«Все в порядке, я закончил, – сказал Теппей со скорбной улыбкой. – Эта песня просто слишком старая, и мне надоело ее петь примерно на середине. Эй, Татс, не знаю, как ты, но я собираюсь отправиться в путь».
«Подожди, я на минутку», – сказал Тацудзи, вставая и направляясь в туалет. Забытый трек из караоке продолжал играть, пока не дошел до конца песни. Лысый мужчина и три хостесс аплодировали без особого энтузиазма.
За мгновение до того, как караоке-машина вернулась в режим фоновой музыки, комнату окутала редкая тишина. Затем мужчина с лоснящейся макушкой, не вынимая сигары из зубов, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
«Как ни странно, кажется, что все, кто поет эту песню, в конечном итоге умирают».
«Ты не должен говорить такие злые вещи!» – тихо упрекнула мужчину одна из хозяек, тронутая, возможно, заботой о чувствах Теппея.
Взгляд незнакомца, казалось, был прикован к чему-то вдалеке, но после долгой паузы он повернулся, чтобы поймать взгляд Теппея, и пробормотал:
«Серьезно, я лично знал трех человек, которые умерли вскоре после исполнения этой песни».
Теппей ничего не ответил. Казалось, что в каждом клубе или баре были один или два персонажа, подобных этому человеку, и лучшей тактикой было игнорировать их. Как раз в этот момент вернулся Тацудзи, и братья вместе вышли из бара.
«Эй, – со смехом сказал Теппей, когда они шли к станции, – похоже, я обречен. Тот старикашка сказал, что все, кто поет песню „Туманный гудок“, вскоре после этого умирают – как прямой результат».
«Правда? – Глаза Тацудзи расширились от удивления. – В это трудно поверить. Может быть, он думал о Кэйитиро Акаги, который молодым погиб в результате несчастного случая на съемочной площадке?»
«Я не знаю, но когда я вернусь домой, я попрошу Мисао рассыпать немного соли на пороге, просто на всякий случай», – съязвил Теппей.
«Ха, – фыркнул Тацудзи. – Мне ты всегда казался человеком, который не умрет, даже если кто-то убьет тебя, как говорится. Я уверен, что ты был бы невосприимчив к подобному глупому проклятию, если бы такое существовало».
На первый взгляд слова Тацудзи звучали как комплимент, но Теппею показалось, что он уловил язвительный подтекст.
На вокзале, когда они уже собирались разойтись по своим платформам, Тацудзи сказал:
«На днях нам с Наоми нужно заехать и привезти тебе подарок на новоселье. Прошло слишком много времени с тех пор, как я видел Тамао и, м-м, сестренку.
«Давно не виделись, – сказал Теппей. – Пожалуйста, не стесняйтесь заглядывать в любое время».
«Спасибо. Мы обязательно сделаем это в ближайшее время. Хотя вечеров, вероятно, не будет, поскольку Наоми не любит ходить на кладбища после наступления темноты».
Теппею захотелось предположить, что провести ночь взаперти на кладбище могло бы улучшить отношение Наоми, но он сумел подавить этот порыв.
Вместо этого он поспешно попрощался с братом, и они разошлись в разные стороны.
Глава четвертая
21 марта 1987
Когда Мисао встала в то утро и выглянула с балкона, она увидела, что обычно пустынное кладбище кишит семьями. Со всеми этими бегающими вокруг людьми это выглядело почти как один из тех лабиринтов живой изгороди, которые иногда можно увидеть в ботанических садах или парках развлечений. Дети играли среди рядов аккуратно выложенных надгробий, и, если смотреть с восьмого этажа, легионы длинных, узких деревянных надгробных плит выглядели просто как декоративные столбы.
Это был день весеннего равноденствия, также известного как весеннее солнцестояние – официальный конец зимы. Воздух был приятно теплым; ветра не было, и в поле зрения не было ни облачка. Погода была идеальной для пикника.
Без сомнения, репортер о погоде в полуденных новостях сказал бы что-нибудь шаблонное, вроде «Сегодня первый день весны. Район Токио будет благословлен ясным и безоблачным небом, и горожане, без сомнения, будут толпами приходить, чтобы выразить свое почтение в мемориальных парках в черте города, а также в сельской местности за его пределами».
Словоблудие никогда не меняется, – подумала Мисао. Термины, которые дикторы использовали для описания хорошей погоды в праздничные дни, казалось, были высечены на камне. На самом деле она не могла вспомнить ни единого раза, когда слышала, чтобы кто-нибудь из них употреблял какие-либо выражения, кроме предсказуемых «благословенные ясным и безоблачным небом» или «городских жителей, выходящих толпами». Дикторы телевидения также чрезмерно любили выражения вроде «порезвиться среди надгробий». Справедливости ради, однако, это было именно то, что люди за окном Мисао, казалось, делали в это самое время.
Как раз в тот момент, когда Мисао закончила развешивать накопившееся за неделю белье сушиться на солнечном балконе, выходящем на южную сторону, Тамао и Теппей вернулись с прогулки с Куки.
«Я пробежал всего несколько кругов, но посмотри на меня – я весь в поту, – сказал Теппей, вытирая пот, выступивший у него на лбу. – На улице действительно тепло. Не только это: ты знаешь маленькую дорогу перед храмом? Снаружи так много людей, что кажется, будто на железнодорожной платформе час пик. Мы также видели множество людей, раскладывающих свои обеды на траве у входа на кладбище».
«Я думаю, посещение могил своих предков в первый день весны – это почти то же самое, что пикник в парке», – сказала Мисао. Она налила воды в миску для печенья, затем поставила ее на пол. Розовый язык собаки разбрызгивал воду во все стороны, когда она начала жадно лакать из миски.
Тамао показала матери пригоршню одуванчиков, которые нарвала по дороге. Бутоны все еще были плотно закрыты.
«Мама, как ты думаешь, эти одуванчики зацветут, если я поставлю их в воду?»
«Они могли бы, – сказала Мисао. – Безусловно, стоит попробовать».
«О, здорово. Пойду положу их в чашку».
Наблюдая за своей маленькой дочерью, летящей к кухонной раковине, Мисао заговорила с Теппеем с сознательно притворной небрежностью:
«Кстати, о посещении могил… у тебя есть какие-нибудь мысли о том, как нам провести этот день?
«Ты говоришь о могиле Рэйко, верно?» – спросил Теппей, промокая полотенцем вспотевшую шею.
Мисао почувствовала облегчение, услышав, что ее муж так прямо затронул эту тему. Уловив намек на его решительные манеры, она беспечно сказала:
«Ну, это было довольно давно, – как будто речь шла о чем-то более опасном, чем, скажем, посещение места последнего упокоения ее собственной бабушки, которая умерла давным-давно, когда Мисао было всего два или три года. – Я помню, ты был занят на работе больше обычного во время осеннего солнцестояния, поэтому мы тогда не навестили…»
«Ну тогда пойдем сегодня? Эй, что, если мы захватим с собой ланч? Мы могли бы присоединиться ко всем толпам любителей пикников. Нет, какое слово они используют по телевизору – „толпы“?»
«По-моему, присоединиться к толпам – это неплохо», – сказала Мисао с усмешкой, и Теппей, казалось, тоже был доволен тем, что решение было принято так легко.
Это идеальный план, — подумала Мисао, все еще удовлетворенно улыбаясь. – Если мы просто продолжим заниматься обычными делами, то в конечном итоге сможем полностью оставить прошлое позади и двигаться вперед в своей жизни, шаг за шагом…
Мисао и Теппей были знакомы с парой, которая потеряла своего драгоценного трехлетнего сына, когда он забрел на улицу и был сбит трехколесным мусоровозом. Осиротевшие родители жили в царстве вечного горя – буквально в юдоли слез, – и стороннему наблюдателю казалось, что им самим грозит вполне реальная опасность умереть от невыносимой печали. Отец был настолько опустошен, что не мог заставить себя выполнять какую-либо работу, в то время как мать проводила каждый день, одержимо молясь у семейного буддийского мемориального алтаря с утра до ночи. Каждый месяц в годовщину смерти их сына пара совершала паломничество на его могилу. Так продолжалось до тех пор, пока у них не родился еще один ребенок. После этого их посещения кладбища быстро сократились, пока не достигли абсолютного минимума: раз в год. По опыту Мисао, почти повсеместно было верно, что с течением времени живые чувствуют себя все более отдаленными от умерших людей. Наверняка то же самое рано или поздно произойдет и с Рэйко.
«Кстати, жильцы 201‑го, кажется, съезжают», – небрежно сказал Теппей, возясь с Куки по гостиной.
«Правда? – Мисао стояла перед холодильником, разглядывая полки в поисках чего-нибудь, что она могла бы превратить в холодные блюда, подходящие для пикника. – Какая-то компания использовала 201‑ю как бизнес-офис, верно?»
«Совершенно верно, – сказал Теппей. – Только что перед зданием стоял грузовик».
«Держу пари, там было много картонных коробок – ну, эти непроданные запасы продуктов здорового питания, которые они продавали вразнос».
«Да, там были тонны коробок. Возможно, эта компания обанкротилась, потому что не могла продавать свою продукцию».
«Сомневаюсь. Возможно, они просто переезжают в место получше. Я имею в виду, это место не совсем…»
Это место не совсем… что? Поняв, что она не уверена, как закончить это предложение, Мисао быстро закрыла рот. После минутного раздумья она неискренне продолжила:
«Это место не совсем удобное, находится немного за пределами центра города и так далее. Я имею в виду, что для розничной торговли здесь на самом деле не было бы пешеходного движения».
Она вдруг вспомнила о грудах картонных коробок, сложенных в подвале. Возможно, это были не избыточные запасы в обычном смысле этого слова, а, скорее, от них просто отказались, когда компания обнаружила предсказуемо ограниченный рынок протеиновых батончиков для увеличения веса и потеряла интерес к попыткам их продавать. Мисао не возвращалась в подвал со времени своего первого визита с Эйко, поэтому она не знала, там ли еще коробки.
Тамао вернулась с одуванчиками в чашке с водой, которую поставила рядом с балконом.
«Послушай, мама, если я посажу их здесь, они скоро зацветут, правда?»
«Да, они должны, потому что в этом месте много солнца».
«Итак, если здесь будут цвести цветы, то как насчет дерева? Принесет ли оно плоды?»
«Конечно, я предполагаю, что это возможно».
«Хорошо, тогда, может быть, мы вырастим бананы здесь, у окна?»
«Нет, боюсь, с бананами это не сработает. Им нужен климат потеплее».
«Черт возьми… Если бы мы могли выращивать здесь свои собственные бананы, Пьеко был бы по-настоящему счастлив. Он всегда говорит, что хочет съесть банан».
О, нет, только не снова мертвая птица, – нетерпеливо подумала Мисао. Она бросила многозначительный взгляд в сторону Теппея, но он, казалось, был поглощен просмотром телепрограмм в газете. Через мгновение он поднял глаза.
«Пьеко был забавной маленькой птичкой, не так ли? – сказал он. – Я имею в виду, что он так любил бананы и все такое. Эй, как насчет этого? Мы могли бы сегодня навестить и могилу Пьеко и угостить его бананом».
«Да! Да! Давайте сделаем это», – с энтузиазмом воскликнула Тамао, хлопая в ладоши.
Когда Тамао впервые упомянула, что мертвая птица возвращается к жизни и навещает ее в детской поздно ночью, Мисао забеспокоилась, что ее дочь, возможно, страдает каким-то психическим расстройством. Она поделилась своим беспокойством с Теппеем, но он тут же отмахнулся от этого, сказав: «Да ладно, это всего лишь маленькая безобидная фантазия. Я думаю, это мило».
Затем он пустился в один из своих диковинных стендап-комедийных риффов:
«Послушайте, у меня есть идея. В наши дни есть медицинская страховка для домашних животных, и мы проводили рекламные кампании для одной из этих компаний. Так что, возможно, нам стоило вложиться в полис загробного страхования для Пьеко! Это также могло бы охватить выживших на случай, если им понадобится терапия после ночных кошмаров или видения призрачных явлений. И копия могла бы быть примерно такой: Мы будем присматривать за вами и вашими любимыми питомцами даже после того, как они умрут. Что вы думаете? Гениально, правда?»
Теппей придерживался динамичного, беспристрастного подхода к воспитанию детей, и Мисао часто думала, что из-за покладистого отношения ее мужа ей приходится уделять особое внимание мельчайшим деталям. Необходимость быть прагматичной иногда заставляла ее чувствовать себя неловко, и временами она даже задавалась вопросом, не заставляет ли ее зацикливаться на второстепенных вопросах тот факт, что она не работает вне дома. Она вспомнила слова одной из ее подруг, сказанные много лет назад: когда ты увольняешься с работы и начинаешь целыми днями сидеть дома, мелочи, которые раньше тебя бы не беспокоили, начинают сильно беспокоить. Возможно, ее подруга была права. Возможно, у нее было слишком много свободного времени, и это превратило ее в хроническую беспокойницу.
Мисао подумала об игре «Кто, Что, Когда, Где», в которую ей нравилось играть, когда она была маленьким ребенком. Участники разрезали бумагу на небольшие кусочки, затем писали на каждом листе фразу, которая подпадала под одну из категорий. Затем клочки бумаги раскладывались в стопки лицевой стороной вниз, и игроки выбирали по одному из каждой категории по порядку. Это часто приводило к скучным, успокаивающим предложениям – например, «Мой друг чихнул на прошлой неделе в школе», – но настоящее веселье начиналось, когда последовательность фраз, оставаясь грамматически связной, создавала диковинную или даже запредельную ситуацию. Мисао до сих пор вспоминает одно особенно пикантное сочетание: «Вчера моя учительница подметала кучу экскрементов в универмаге».
Вспоминая последовавшее за этим веселье, Мисао с тоской подумала о том, насколько свободным и изобретательным был ее юный ум. Возможно, отфильтровывание ее нынешних проблем через призму этой детской игры помогло бы ей отшутиться от своих тревог и отпустить их. Вчера Тамао болтала о шторме с мертвой птицей в детской. Или как насчет этого: мое гедонистическое потакание своим желаниям вынудило Рэйко повеситься на стропилах семь лет назад, в ее собственном подъезде, в то время как мы с Теппеем наслаждались романтическим отдыхом с прелюбодеянием.
Мисао пожала плечами, словно пытаясь стряхнуть засевших там невидимых демонов, затем заставила себя вернуться в настоящее. Открыв холодную бутылку Calpis, она наполнила три бокала терпко-сладким безалкогольным напитком с молочным оттенком.
Выйдя в гостиную, Теппей включил телевизор. Две женщины с грубыми голосами, обе говорившие нарочито высокопарным тоном, обсуждали проблему образования в дневном ток-шоу.
Куки подошел к Теппею и выжидающе сел рядом с диваном. Оживленный гул людей, наслаждающихся днем отдыха, доносился через открытые двери на балкон. Принося из кухни холодные напитки, Мисао взглянула на экран телевизора и заметила кое-что странное.