Остров прощенных

Сама себе непонятная и непредсказуемая, я припарковала машину не у дома, а на центральной улице и целый квартал шла по мелким лужам домой. Мне почему-то казалось, что, обнаружив мой автомобиль, беглец обязательно оставит какой-то знак, скажем, вложит под дворники записку. Тот же трюк я проделала и на следующий день, опять не получив никакого результата. К вечеру поняла, что поступаю глупо, и что, судя по пришедшей мне в голову подобной странности, “крыша моя поехала”.

Наконец, как гром среди ясного неба раздался телефонный звонок. Каждый звонок в эти дни звучал как гром среди ясного неба. Вслед за ним потянулась живая тишина, пугающая оборваться короткими гудками.

– Алешка, это ты? – я не спрашивала, а кричала в трубку. – Ради бога ответь! Ты всех с ума сведешь!

И почувствовав, что вот-вот незримый образ исчезнет, уже тихо произнесла:

– Столько людей не должны страдать по вине одного. Все наказаны сполна.

Ты ведь этого хотел?

Ответом служили еще несколько секунд многозначительного молчания, затем и они оборвались. Однако мне оставалось то, что давало слабую надежду. По камертонам, что донеслись до моего слуха, я вычислила звуки, схожие со звуком посуды. Возможно, он звонил из кафе или ресторана. В нашем городе их всего шесть – не так много, чтобы достаточно быстро объехать. Вполне вероятно, я обнаружу его след. И, конечно, мне ничего не стоит оставить домашние дела и неприготовленным к возвращению мужа ужин (все равно он выйдет небрежным). По-настоящему важно лишь то, что важно моему сердцу.

Через несколько витков спидометра я выясняю, что никто похожий в ближайшие полчаса ни в одно из отмеченных мест не заходил. Но я твердо убеждена, что на другом конце провода был именно он, мой Алешка, моя боль, мое счастье.

Еще одна ночь в пожирающих спокойствие мыслях и чувствах, душная и молчаливо таинственная. Ночь, уводящая в неизвестное будущее, но отбирающая настоящее. Ночь дразнящих призрачных иллюзий и несправедливых отказов от реальных наслаждений. Но и она прожита, бессмысленная вычеркнута из жизни…

Алиса задорно скачет по знакомой тропинке. Она встала ранним утром в хорошем настроении. Жаль, что ее радость не передается мне, иначе я поняла бы, что солнце, небо, трава – все на месте, и никто не отнимал этого у человечества. Поняла бы, что жить надо не вычитая, а складывая. В маленький ларец жизненных прелестей.

Дочка машет мне игрушечной ладошкой за калиткой детского сада, и ее белая головка катится как мячик над ровными кустами. Я провожаю ее глазами, пока она не сливается с другими пушистыми мячиками, рассыпанными по детской площадке, и собираюсь уже одиноко брести обратно, как вдруг во мне происходит то же, что происходит на море во время прилива. Дружелюбным и немного грустным, как будто жалобным взглядом на меня глядит человек-солнце.

– Мария Игоревна, простите за все, пожалуйста, – спешит произнести, словно боится, что ему помешают. Моя душа поет и плачет, а я молчу, не в состоянии найти нужные слова. Алешка опускает глаза, видимо, принимая мое молчание за подтверждение обиды.

– После того, что случилось, я… Мне было стыдно вам позвонить.

– Алеша, – я стараюсь удержать с невольной хрипотцой голос от нервозного колебания, – Алексей, ты должен вернуться домой.

Возражение стремится в ответ раньше, чем завершаются мои слова.

– Как я могу вернуться? Там меня не понимают.

Я слышу его и хорошо, и плохо. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не согнуть колени и не коснуться губами и этой грязной ладошки, и этой бронзовой живой ниточки, дразнящей из-под связанных узлом мятых концов рубашки.

– Но своим поступком ты вызовешь ещё большее непонимание.

Мой голос дрожит и рвется как паутинка, вопреки моим стараниям говорить твердо. Кажется, легкий порыв августовского ветра унесет его в стаю безмятежных облаков.

Мы не можем не знать и не чувствовать, как опутываем друг друга незримыми нитями, создавая виток за витком и уменьшая возможность освободиться из причудливых, сотворенных нами самими, коконов.

Объятья – не только есть само телесное сближение. Оно и жажда этого сближения, и мгновенья ожидания…

– Я и сам все это знаю. Но теперь мне почему-то это совершенно безразлично. Я понял только одно: я не могу жить, пока вас люблю.

Невидимый музыкант, рассыпающий музыку вокруг нас, неожиданно умолк. Слова, которые столько раз я прокручивала в своем воображении, ловя их беззвучную блажь, отозвались вдруг в яви диссонансом. И я поняла, в чем состоит моя внезапная тревога: забавная чувственная игра вдруг невыгодно вросла в мою реальность. Желая когда-то смягчить жар первых любовных впечатлений, я разожгла их еще ярче. И произошло нечто такое, что будто нарушило герметичность романтической обители моих чувств.

– Ты должен вернуться домой, – я держусь одной фразы, словно ступая по узкому мостику, боюсь оступиться. Понимаю, что если оступлюсь, то есть дам слабинку ему и себе, то выбраться назад будет уже трудно.

– Нет, не должен. Я ничего не должен.

– Должен, потому что ты ещё ребенок. Несовершеннолетний ребенок.

– Я не ребенок! Почему вы изменили отношение ко мне?

– Не в этом дело (избегаю его имени). Именно потому, что ты мне не безразличен, я прошу тебя не делать больше глупостей. Вернись домой. Все будет как прежде.

На последней фразе я осеклась. Надо быть безумным, чтобы обещать такое. Умный ребенок заметил мою осечку. Сгорбился, судорожно сглотнул и, чуть пряча назад, сжал ладони в кулаки. На этом месте я ждала все ещё граничащего с упрямством, детского неповиновения. Но мое сердце дрогнуло, щемящей тоской отозвавшись на его тихий поникший голос:

– Не гони меня…

Я возненавидела паузу, что безветренным чужим любопытством повисла между нами.

– Пожалуйста, я хочу остаться с вами. Чем больше вы гоните меня, тем сильнее я боюсь разлуки. Я хочу остаться с вами. Я не могу без вас.

– Это невозможно, – молю тихо-тихо, с трудом вынося ненужное мне событие.

– Почему?

– Это невозможно. Я тоже привязалась к тебе, но это невозможно. Ты должен понять.

– Но мне было так плохо.

– Ты пугаешь меня своим упрямством. Ты должен послушаться.

– Если так, то я не хочу жить.

И видя, как я замерла, повторил свои слова с большей угрозой:

– Я не хочу больше жи…

Пощечина оборвала страшное заключение. Я ударила его. Ударила по лицу, к юной нежности которого всего несколько минут назад жаждала прижаться.

Алешка даже не вздрогнул. Колючим взглядом сверлил меня исподлобья. Пока я соображала, что виноватая во всем сама, наказала родное доверчивое существо, Алешка сорвался с места и ринулся прочь. Я несколько раз тревожно позвала его, но он не вернулся. Всхлипнув, я присела на краешек лениво скрипнувшей карусели. Выходило так, что я все время бессовестно утоляла свои желания, вытягивая мальчишку на свидания для собственного ублажения. А теперь, когда подобное успокоение требуется его чувствам, я ставлю точку. Ставлю там, где опять же выгодно мне. Мораль в выигрыше. Общество устроено так, что не позволит исключения из правил, не позволит лишнего изгиба в своей структуре. Однако, эта нелепо поставленная точка не навела порядка в моей жизни, а напротив, перечеркнула то, что заполняло ее смыслом. Я словно удалила ненужное ответвление на садовом дереве, и оно теперь обречено засохнуть.

Я несколько часов бродила по городу, выбирая безлюдные дворы и не зная, что или кого хочу отыскать в тени многосмысленного дня. Купила штучно две сигареты и выкурила тут же одну за другой, бросив было полгода тому назад эту привычку. Людям курящим всегда кажется, что вкус горьковатого дыма несколько смягчает, анестезирует тяжелые раздумья. Прогуляв обеденное время (надеюсь, муж сообразил что-нибудь на обед), запыленная предгрозовым ветром, я возвратилась домой. Скинув одежду, забралась под баюкающий душ. Сердце мое заходилось от противоречивых чувств, а голова кипела от противоречивых мыслей. Мое бренное тело существовало в мире дочки и мужа, а чувства почти без остатка перекочевали в Алешкин мир, как лунная атмосфера – к поверхности земли. И все же, что нужно моим бряцающим неугомонными колокольчиками чувствам, понять я никак не могла. Да, я хочу владеть Алешкой, хочу. Хочу тешить свою душу, не желающую покоя, хочу. И то, что Алешка в меня влюблен, балует мое самолюбие. И, конечно, я его люблю. Девчоночью влюбленностью. И неутоленность испытываю, и утолить её хочу, хочу. Но так чтобы при этом не треснул фундамент моей устоявшейся жизни. Зачем мне нужна головоломка о капитальных ремонтах? Ах, не до ремонтов мне сейчас, в самый жаркий момент разгоревшейся страсти! Что там за неразгаданной тайной, за закрытыми кулисами, за отзвучавшей увертюрой?

Глава 7

Часам к одиннадцати вечера что-то шевельнулось у меня в животе. Я вышла на балкон, постояла, впитывая наполненный шепчущими звуками воздух уходящего лета и вслушиваясь в свои ощущения. Какое-то необъяснимое бесцельно разрасталось во мне нетерпение и, прогоняя в ночь, сопровождало меня. Опять роняю “подышать” расслабленному у телевизора и уже полусонному мужу. По привычке прихватываю сумочку. Сначала стыдливо (все же оцените) прикрывая дверь и уже смелей за дверью, ухожу от преследований совести. Мое нетерпение нарастает, достигнув пика к последним ступеням. Здесь я замедляю шаг, вступая в зону нецивилизованного мрака (опять лампочка выкручена кем-то из жильцов), и обострившимся слухом ловлю звуки. В камертонах моих шагов едва различимы подозрительные шорохи. В темном подлестничном закутке есть кто-то живой. Он шуршит подошвами о пол (возможно, кошка терзает съедобность), тяжело дышит и изредка подкашливает (кашель, однако, больше напоминает человеческий). Я тихонько окликаю невидимое существо, но в ответ все тот же шорох. Стараясь поскорей преодолеть пугающее расстояние, толкаю подъездную дверь. Но что-то заставляет меня остановиться. Полоска пробившегося фонарного света очерчивает вытянутую на плиточном полу фигуру. На ногах – знакомые ботинки.

Алешка! И сердце звучит набатом.

В ответ что-то протяжное и шумный вздох, по-моему, облегчения. Видимо узнав меня, мальчик подтягивает колени и лопочет едва понятные объяснения грустно и стыдливо. Наконец, догадываюсь: он пьян.

– Как же тебя угораздило? – интересуюсь, помогая ему подняться с холодного пола. Поддерживаю покачивающегося Алешку под локоть, соображаю несколько секунд на тему, как правильно дальше поступить. Принять твердое решение мешают чувства вины, жалости, отчаяния, пытающие и без того расшатанную психику. Я невольно припоминаю, с каким усердием соблазняла мальчишку баночкой коктейля. С тех пор прошло всего полгода, а картинка сияет контрастами: убежал из дома, бросил работу, напился (неизвестно на какие деньги), валяется (почти) как грязный бродяга.

– Сотню метров пройти сможешь?

– Смо…смогу, – Алешка икает, виновато повесив голову.