Пленник порока

– А ты чего ж молчишь? – спросила его мать.

– А чего мне? Я такой любви к этим сборищам не испытываю, – ответил он и, широко зевнув, отправился спать.

– Скучный он, – ответила Вероника.

– Тебе, смотрю, я всех веселей кажусь, – сказал Сергей и подмигнул ей.

– Да, ты и вправду лучше стал. Не знаю, отчего это? – она лукаво улыбнулась. В действие кольца она не верила, а предполагала, что братец ее влюбился, оттого и стал дюже сноровистым и покорным перед отцом.

Глава 3

Поздравить Гаврилу Юзова с таким успехом, как приглашение во дворец, пришли друзья и знакомые семьи. Одним из них был богатый купец, торговавший солью, Никанор Мордвинов, медлительный мужик с тяжелой поступью. У Никанора был сын Семен, одних лет с Евдокимом, который нынче служил в полку императорской гвардии.

Семен славился лихим нравом и смелым характером. Про него говорили, что сидеть в седле он научился раньше, чем стал ходить, и теперь почитался за лучшего наездника в полку. Не было ни одного жеребца, которого Семен не сумел бы объездить, а посему – и ни одного соратника, не уважающего его.

Всем он старался помочь, молодых обучить – не угрозами и насмешками, а кропотливыми объяснениями и примерами на собственном опыте. Юнцы только смотрели и удивлялись головокружительным скачкам и лихой езде Семена.

Когда ушел Семен в гвардию, затосковал Никанор и стал еще чаще заходить к Юзовым, делясь то бедами, то маленькими радостными событиями, о которых сообщал в своих письмах сын.

В один из таких дней, когда пришла очередная весточка от Семена, прослезился Никанор и стал изливать свою душу пред Гаврилой. Хотя и давно жил Никанор рядом, а знали о его прошлой жизни мало.

– Э-э-эх! Была б жива Матрена! Жена моя, покойница. Вот порадовалась бы за сыночка нашего! – роняя скупые мужские слезы в подставленный бокал с вином, говорил Никанор.

Гаврила вздохнул. Сергей, сидевший рядом, виновато спрятал глаза, но не ушел.

– Судьба-то, она у всех разная, Никанор. Ты уж не огорчайся, живи тем, что есть. Не мудрено, что и поговорке поверишь: «Бог дал, Бог взял». Ты уж сильно не печалься. Люди еще хлеще повидали, и то живут. Каждый мирится со своим горем-то, – успокаивал его Гаврила.

– Так-то оно так. Да тяжко на душе всякий раз, как вспомню, что не уберег, недосмотрел и вовремя слов хороших сказать не успел. Так и ушла на тот свет, не услышав от меня ничего доброго, – продолжал кручиниться Никанор.

– Ох, ты и меня засовестил совсем. Признаюсь, что и в моей жизни грешок был. Не поделили мы с братом своим наследства и, разругавшись, покинули друг друга. А теперь что? Вот, получил письмо от людей чужих. Помер браток, а так и не свиделись, – Гаврила тяжело вздохнул.

Никанор, видно, заинтересовался историей друга.

– А ты хоть узнавал об нем? Может, дети у него? Внуки? Ты хоть грехи замолить съездил бы. А может, и меня взял бы с собой. На Псковщине, говоришь, жил братец?

Гаврила кивнул.

– У меня там знакомые купцы живут.

– Я уже сам об этом подумал, – сказал Гаврила.

Они долго еще сидели за столом, изливая друг другу душу.

Гаврила вспоминал брата, а Никанор, от одиночества и незаживающей раны, разговорился до полуночи.

– Ох ты, батюшки! – стукнул себя кулаком по лбу Никанор, взглянув на часы. – Ты чего ж меня не гонишь? Вам ведь завтра во дворец, а я тут как перепелиха трещу! – он суетливо засобирался и, выглянув в окно, стукнул себя еще раз. Уже на пороге он обернулся и сказал:

– Ты ента… про меня-то не забудь, коли надумаешь на Псков двинуть. Ага?

– Конечно, Никанор, конечно, – Гаврила устало зевнул и потянулся.

В письме, автором которого был неизвестный писарь, сообщалось, что умершего Петра Юзова некому было и похоронить. Умер он на чужбине, не в родной стороне, и потому не сразу нашла скорбная весть семью его брата.

«За что пропал человек, никто не знает, – продолжалось письмо, – только вот схоронил я его в своей стороне и теперь пишу вам, чтоб знали, где ваш брат покоится. По делам торговым он здесь был, да что-то случилось у него. Все время какую-то женщину поминал, да не понял я ничего. Гаврилою тебя зовут, Петро говорил. Все прощения хотел у тебя попросить перед смертью, да не успел. Ты уж прости и прими от него оберег ваш родовой. Надеюсь, в целости он до вас дойдет».

* * *

…Сергей видел сон. Но вот какой, вспомнить не мог. Что-то приятное. Утром за столом он рассказал матери об этом.

– Это тебя перстень направляет. Ты сны свои запоминай и не делай людям зла. Вот тогда ты и станешь богатым и удачливым.

– А что ж дядька Петро не стал, удачливым? Ведь богат был, – спросил Сергей.

– Ох, сыночек, не знаю я. Еще покойный дед ваш, отец Гаврилы и Петра сказывал, чтоб осторожней они были. В жизни своей зла людям не чинили и сами добро делали, вот тогда и придут к ним богатство и почести. Молил он их об этом и перед смертью самой наказал так. Видно, не слишком Петро к заветам отцовым прислушался, раз помер так, что чужим людям пришлось хоронить. Спаси, Господи, и сохрани, – испуганно молилась Варвара.

– Да-а-а, – протянул Сергей. Варвара повернулась к сыну и торопливо заговорила, глядя ему в глаза.

– Запомни, сыночек, и ты! Учись на ошибках своих, а не на чужих! Не забывай, какой смертью погиб дядька. И тебя сия участь ждет, коли против законов Божьих жить станешь.

– Что ты, мама! – он отшатнулся от Варвары и удивленно посмотрел на нее. Тревога промелькнула в глазах женщины.

* * *

Сергей вспомнил свое первое знакомство с людьми высшего света, случившееся как раз на первой выставке картин.

Кое-кто из них был даже их придворных, но, если честно, они мало интересовались искусством и еще меньше теми, кто был не из их, светского круга, хотя, не желая обидеть Тобольского, вежливо общались с Юзовыми.

Не сразу он заметил, что Вероника привлекла к себе внимание двух молодых людей – Андрея Петковского, сына владельца бумажной мануфактуры, и Дмитрия Гладилина, высокообразованного юноши, преподававшего математику в придворной школе. Она совершенно растерялась от такого внимания и постоянно посматривала на Сергея, ища поддержки. Тот лишь подбадривал сестру:

– Держись, сестренка, и выбирай с умом. Не промахнись, – говорил он. Она только недоуменно пожимала плечами, но ослепительно улыбалась, оказываясь в приятном окружении молодых и красивых людей.

– А где отец? – спросил Сергей у Вероники. Та завертела головой, выискивая в зале крепкую фигуру отца.

– Не знаю, только вот тут был.

– Пойду поищу, – сказал Сергей и стал лавировать в плотной праздной толпе. Вдруг его кто-то остановил. Он развернулся и увидел перед собой пышно одетого молодого человека – того самого гонца, что недавно приезжал к ним в дом.

– Не батюшку своего, случаем, ищешь?

– Его самого, – заносчиво ответил Сергей, предчувствуя что-то. Гонец заметил в глазах юноши холодный блеск и рассмеялся. Взяв Юзова под руку, он отвел его в сторону и сказал вполголоса:

– У распорядителя двора он. Понравились Его Величеству отца твоего деревяшки.

– Ты говори, да не заговаривайся! – рассвирепел Сергей. – Ежели деревяшки они, что ж государь император в них нашел?

«Их, богатых, не поймешь», – вспомнил он присловье матери и пошел прочь, надеясь на лучшее. Прогуливаясь вдоль красивых и ухоженных аллей, он всматривался в лица, вслушивался в умные речи, подмечая изысканные туалеты.

Сам он одет был не хуже присутствующих. Уж отец с матерью постарались, чтобы на таком приеме, первом в их жизни и, возможно, последнем, их дети не стали поводом для насмешек.