Дар Грани

Не скрывая ужаса во взгляде, смотрю на брата, а он, словно не замечая ничего, протягивает руку, берет одно из яблок и подносит его ко рту.

Хочу крикнуть ему, что это нельзя есть, но не могу издать ни звука.

Ким с удовольствием откусывает мякоть уже разлагающегося плода и переводит взгляд помутневших глаз на меня.

– Вот так и живу, Эм. А тебе пора вставать, – как бы между прочим произносит он.

– Ч-что? – пытаюсь переспросить я, но окружающий пейзаж вдруг подергивается дымкой, а меня выкидывает из сна, словно рыбу на берег.

Ртом хватая воздух, я пыталась отдышаться и прийти в себя. Сделать хотя бы один нормальный вдох казалось очень сложно. Спертый нагретый воздух чердака, где я сейчас находилась, делал эту задачу практически невозможной. На дворе была середина весны. Крыша таверны, в которой я жила уже добрых два с половиной месяца, за весь день нагревалась до невероятных температур. И несмотря на настежь распахнутое окно, спать на чердаке было практически невозможно. Мое тело покрылось липким холодным потом, белоснежная простыня была смята, а точнее, скаталась в один непонятный клубок. Но больше всего мне было не по себе из-за сна, который мучил меня уже не первую ночь подряд, заставляя вскакивать задолго до восхода солнца. Уснуть после пробуждения я уже давно не пыталась.

Каждую ночь я видела Кима. Иногда мне снилось детство, проведенное в Пограничье. Эти сны я любила, после них оставалось сладостное послевкусие с легким оттенком грусти. Но чаще я встречалась с ним в саду у огромного белоснежного особняка с коричневой крышей. За все это время он так и не пригласил меня внутрь. Думаю, оно и к лучшему. В Ирэми считается, что зайти в дом покойного означает скорую смерть. В это верила моя мать.

Столько дней прошло с того утра, которое я встретила у костра в горах Пограничья… Тогда была страшная метель, и мне иногда кажется, что тот снег до сих пор кружит где-то глубоко у меня в душе. Вот, даже сейчас, на улице жарко и душно, а я замерзла…

Вспоминая прошлое, я порой думаю, что и не со мной это было. Всего-то семнадцать лет мне было тогда, а ощущения такие, что за это время я прожила совершенно иную жизнь.

Из Пограничья я ушла ровно через сутки после похорон брата. Если бы не практичность, с которой подходила моя демоническая натура к любой ситуации, то ушла бы и раньше. Но, здраво рассудив, что в одном платье и вечерних туфельках далеко не уйдешь, я решила наведаться в деревню. Как я и ожидала, мой родной дом был пуст, а деловитая Нимария не оставила в избе ничего, кроме старого веника и дырявого ведра. Вспоминая тот момент, когда переступала порог родного дома, я до сих пор не могу понять, что со мной тогда происходило. Я знаю, как должен вести себя нормальный человек в такой момент: плакать, переживать… Ну хоть что-нибудь чувствовать! Я читала, как героини романов, возвращаясь в родные дома, где давно не были, потому как судьба-злодейка, не щадя, швыряла их по свету, трогали стены, вспоминая моменты радужного детства, плакали, опять вспоминали. Но ведь человеком я не была, может, потому и не чувствовала ничего? Зашла, осмотрелась, вышла, не найдя ничего, что могло бы мне пригодиться.

Решение пойти в дом травницы было неожиданным, но самым разумным. И не потому, что я испытывала к ней что-то, а потому, что была уверена: ей можно доверять. Все же ей не раз приходилось вытаскивать меня с того света. К тому же я часто помогала ей с травами, да и вообще, люди хорошо относятся к тем, кого им приходилось нянчить и спасать. И я не ошиблась. Правда, сначала Рэйна едва не потеряла сознание, узрев меня на пороге дома. Но все обошлось.

Травница впустила меня, пыталась накормить, но к еде я так и не смогла прикоснуться. А затем что-то надломилось внутри, и я заговорила. Рассказала ей все, с того самого момента, как я и Ким покинули Пограничье. Она слушала и не перебивала, а потом, так же ни о чем не спрашивая, помогла собраться в дорогу. Поняв, что меня, скорее всего, будут искать, достала с одной из полок толченый корень какого-то дерева, заставила намочить голову. После чего долго втирала порошок в волосы. Так я стала шатенкой.

Правда, не обошлось без сюрпризов. Мой натуральный цвет волос буквально сжигал краску, и ее приходилось наносить каждые четыре дня. Еще Рэйна остригла мои волосы где-то по лопатки, но они отросли до прежней длины за неделю. Потому теперь я стригла их постоянно.

Травница дала мне сапоги мехом наружу с плоской удобной подошвой, теплую куртку на заячьем меху, брюки, рубаху и несколько простых домотканых платьев. Не бог весь что, но без этих простых вещей мне было никак не обойтись. Рэйна уложила запасные вещи в заплечный мешок, добавила к ним нехитрые припасы и кое-что по мелочи. Я же аккуратно уложила туда свое красивое платье, чудом уцелевшее в эту ночь, и сумочку. Туфли пришлось выкинуть.

Уходя из Пограничья, я чувствовала, что за моей спиной закрывается плотная, невероятно тяжелая дверь. Дверь, за которой остался не только мой названый брат, но и моя первая любовь, юность, счастье. Что ждет меня впереди, я не знала. Я просто шла, по колено утопая в снегу, иногда проваливаясь по пояс. Но все равно продолжала упорно двигаться вперед. Не знаю, почему я решила уходить через лес. Возможно, подсознательно хотелось, чтобы мне было тяжело идти, жить, существовать. Казалось, что смерть Кима тяжелым камнем вины легла на мои плечи. Предательство и обман Дрэя удушливым грузом сдавили грудь, мешая дышать. Возможно, если бы не Ким, я смогла бы тогда простить его, постараться понять. Но смерть брата острым клинком разрубила жизнь на до и после. Я чувствовала себя виноватой не только по отношению к брату, но и к женщине, что воспитала меня. Как я могла похоронить Кима, не сказав ей об этом? Самое ужасное, я не могла найти в себе силы отправиться в Карген, постучать в ее дверь и рассказать, что с нами произошло. Слишком пугало меня то, что пришлось бы увидеть в ее глазах. Малодушно, я знаю, но на подвиги сейчас я была не способна.

– Моя вина, моя вина, – бормотала я себе под нос, все дальше забираясь в снежные дебри северных лесов. Однажды я приду куда-нибудь, но сейчас я должна была просто идти. Хоть куда-то.

Три дня я плутала, не разбирая дороги, двигаясь по наитию, без сна и отдыха. Человек бы замерз, не выдержав такого перехода, но ведь я не была человеком. Сейчас мне все больше казалось, что меня нет. Есть тело, которое движется вперед, преодолевая препятствия, а мое «я» сжалось в маленький комочек где-то на задворках сознания, умоляя не тревожить его, дать ему отдохнуть, забыться.

Дикие звери практически не встречались на моем пути. Словно предчувствуя, что такая добыча им не по зубам, они очень тихо обходили меня стороной. Но я слышала, как испуганно замирает волчье сердце, стоит чувствительному носу уловить мой запах. Как шуршат по рыхлому снегу десятки лап, стараясь как можно скорее миновать нежданного чужака. Все это отмечалось мною на подсознательном уровне, улавливалось и откидывалось, как нечто, не имеющее значения. Я шла вперед, не обращая внимания ни на что вокруг.

Иногда студеный ветер поднимал снежную бурю, так что даже с моим острым зрением не было видно ничего вокруг. Острые, словно маленькие иголочки, снежинки впивались в обветренное лицо, проникали за меховой ворот куртки. Это ненадолго приводило меня в чувство, заставляя ежится, осматриваться по сторонам. Но я вновь продолжала идти вперед. Не знаю, сколько еще я смогла бы так пройти, не обращая внимания ни на что вокруг, сосредоточившись на собственной боли утраты и мыслях. Думаю, довольно долго. Но вот как сильно это сломало бы меня, я не знаю. Мне необходима была встряска, которая вывела бы мой организм из странного оцепенения. Своеобразная пощечина судьбы, выбросившая меня в реальность из окутавшего разум забвения.

Как ни странно, но жизнь порой знает куда лучше нас самих, что нам необходимо в тот или иной момент. Так произошло и со мной. Третьи сутки моего путешествия приближались к концу. Картина вокруг оставалась неизменной. Куда ни глянь – снег, белоснежным ковром укрывающий землю. Ели-великаны, стоящие друг к другу так близко, что кажется, будто они поддерживают собратьев своими мохнатыми зелеными лапами. Меховые рукавицы и сапоги уже давно не спасают от всепроникающего холода. На небосклоне замер золотой кругляш морозного солнца, а сознание мое, кажется, уже начинает путаться. Вот я иду, иду, выбираясь из снежных сугробов, и так – без начала и без конца. Но вдруг что-то меняется, потому как я проваливаюсь в снег почти с головой и начинаю задыхаться.

Неловко перебираю ногами, пытаясь вырваться из морозного плена, в то время как снег вокруг меня с какой-то явной неохотой приходит в движение. И с каждой секундой начинает двигаться все активнее, пока в какой-то момент не взрывается яростным ослепительно-белым фонтаном, обнажая исполинских размеров хищника, дремавшего в берлоге в ожидании весны. Неистовый рев оглашает все вокруг, а я вижу, как надо мной, словно из ниоткуда, возвышается медведь. Его фигура заслоняет собой солнце, а я нахожусь так близко, что могу в мельчайших подробностях рассмотреть его темно-бурую шерсть, в которой застряли маленькие веточки и пожухлые листочки. Смотрю на него, словно со стороны наблюдаю за происходящим.

Должно быть, я так и продолжала бы смотреть, если бы в какой-то момент хищник не решил напасть. Огромных размеров когтистая лапа обрушилась мне на лицо, и я отлетела в сторону. Кожу обожгло, словно огнем, и я почувствовала, как что-то горячее и липкое начинает заливать шею. В глазах потемнело. Но именно боль привела меня в чувство. Вероятно, кости мои были на порядок крепче человеческих, потому как я сильно не пострадала. Зато организм тут же перестроился под обстоятельства.

В считанные секунды скинув рукавицы и стесняющий движения заплечный мешок, я поднялась на ноги. Зверь тоже не терял времени, подбираясь ко мне все ближе.

Вот так, посреди заснеженного Северного леса, оказались мы лицом к лицу: медведь, пребывающий в ярости из-за того, что был потревожен, и изнывающий от голода демон, в своем роде, тоже разбуженный от странной спячки. У каждого из оружия были лишь клыки, когти и свирепая сила дикой натуры. Схватка не была долгой. Зверь сделал прыжок по направлению ко мне. Я легко ушла из-под его когтей, оттолкнулась ногами от земли со всей силой, на которую была способна, и в то же мгновение оказалась на спине хищника. Мы оба рычали: зверь – в беспомощной ярости, когда мои руки сомкнулись на мощных челюстях и начали разводить их в стороны, я – от сладкого предвкушения чужой крови, столь будоражащей нервы. Зверь не мог сопротивляться долго, и когда сперва легкий щелчок выворачиваемой челюсти, а затем и хруст ломаемых костей достигли моего слуха, а огромный медведь как-то неожиданно обмяк и повалился на снег, я наконец поняла, что сотворила.

Зимний лес накрыла глухая тишина, в которой эхом раздавалось мое хриплое дыхание. Я сидела на коленях, привалившись боком к медведю, что совсем недавно мирно спал в своей берлоге в ожидании весны. Разве мог этот мохнатый великан подумать, что смерть придет к нему так внезапно и глупо. И придет она не по его вине, а моей.

– Моя вина, – всхлипнула я, разрывая царящую тишину и впиваясь пальцами в бурую шерсть. – Прости меня, – прохрипела я и расплакалась так, как, наверное, не плакала с самого детства.

Слезы неиссякаемым ручьем текли по уже начавшим заживать от полученной раны щекам. Должно быть, именно поэтому кожу так жгло. А я все просила прощенья. Не знаю, к кому я в тот момент обращалась больше – к Киму или к мишке, что недвижимо лежал рядом со мной. Но я все говорила и говорила. О том, как виновата, как хотела бы все исправить, как мне жаль, что все так получилось. В какой-то момент горло начало ощутимо саднить, и я стала шептать. Сколько времени прошло с тех пор, я не знала, но вокруг начало смеркаться. Закружился стройный хоровод снежинок, а мне вдруг так захотелось спать, что сил подняться или открыть отяжелевшие веки уже не было.

Это была первая ночь, когда я смогла уснуть, пусть даже под боком убитого мною же зверя…

Очнулась я, как от толчка. Резко распахнув глаза, вдруг поняла, что мне тепло и уютно, хотя тело по пояс занесло снегом. Одним боком я как-то по-детски доверчиво продолжала прижиматься к зверю. Кругом царила тьма, но по внутренним часам я понимала, что часа через три уже рассветет. Несмотря на темноту, я смогла отыскать не только свой мешок с вещами, но и рукавицы. После ночи, проведенной под боком у мертвого хищника, я, как это ни странно, чувствовала себя отдохнувшей. Мне стало гораздо легче. И уж не знаю, что тому было причиной, бой со зверем или истерика со слезами и завываниями на весь лес, но результат был очевиден. Я начинала приходить в себя.

Умывшись снегом и окончательно смахнув с себя сон, я пришла к выводу, что пора бы выбираться отсюда. Хватит уже, находилась. Да и, если честно, я просто хотела есть! Желудок жалобно заурчал, соглашаясь с моими мыслями.

Конечно, Рэйна дала мне с собой еды, но хлеб, скорее всего, теперь стал не мягче камня, а разогреть его или приготовить что-то другое не было никакой возможности. Во-первых, я решила, что магией пользоваться пока не стоит, потому что иначе вычислить меня для демонов или вампиров не составит особого труда. Во-вторых, разводить костер мне было просто лень, несмотря на голод. И, в-третьих, мне не терпелось вырваться из цепкой хватки леса с его однообразием, царившим вокруг.

Конечно, если мои поиски человеческого поселения не завершаться к полудню, то все равно придется развести костер и попытаться вспомнить, как готовить пищу самостоятельно. Как забавно: когда нужно заботиться о насущном, все прочие проблемы невольно отходят на второй план, уступая место каждодневным потребностям. Стоило мне подумать о том, что я хочу найти человеческое поселение, как разум словно распахнулся навстречу окружающему миру. Сознание будто сорвалось в полет на поиски.

Уже через несколько минут я точно знала, куда мне идти. По моим подсчетам, ближайшее поселение находилось в полудневном переходе. Потому, не тратя времени на размышления, я отправилась в путь.

К полудню я добралась до тракта, ведущего к городу, а уже во второй половине дня вошла в городские ворота. Оказалось, что меня занесло в пограничный Тэймир, расположенный на северо-западе Ирэми. Основным занятием местных жителей была охота, а добываемый мех животных отправлялся на продажу по стране.

Город служил прибежищем для многих изгнанников, которым волею судьбы пришлось покинуть родные края. Но не только люди находили здесь приют: множество нелюдей стягивалось в Тэймир, ища лучшей доли или пытаясь скрыться от соотечественников. Одним словом, занесло меня как раз по назначению. Изгои притягиваются друг к другу, а Тэймир с радостью принимал тех, кто находится не в ладу с законом или собственной совестью.

В Ирэми об этом городе ходили дурные слухи. Еще в детстве отец рассказывал о нем как об обители «разбойников и нечестивцев». Детей пугали, что если они не будут слушаться, то рано или поздно окажутся именно здесь. Конечно, все было не столь драматично, но за Тэймиром закрепилась слава определенного толка. Жили здесь и вполне добропорядочные граждане, зарабатывающие на хлеб честным трудом. Но, по существу, город был предоставлен сам себе. Власть здесь носила чисто номинальный характер.

По размерам Тэймир превосходил даже Карген, но это не делало его более привлекательным местом для проживания для простого народа. Город пестрел разнообразием рас. Даже не могу предположить, что именно должны были совершить нелюди в своих родных краях, чтобы потом жить здесь, в человеческих землях, да еще и в такой глуши. Тем не менее, я считала, что мне повезло, раз судьба привела меня именно сюда. В конце концов, случай бывает разный. Могла ли я подумать еще неделю назад, что сама подамся в бега? Конечно нет. Так как же я могу судить о других?

Все эти мысли блуждали в моей голове, а ноги несли меня вглубь города. Улицы были надежно укрыты снежной пелериной, отчего Тэймир казался необыкновенно чистым и даже сказочным. Вокруг меня слонялись занятые своими заботами люди и нелюди. А я все шла, по-глупому рассматривая все вокруг, до тех пор пока моего обоняния не коснулся самый завораживающий и привлекательный запах на свете. Так могло пахнуть только оно! Жареное мясо…

Тяжело сглотнув, я попыталась определить место, откуда исходил аромат. Получилось сразу. Прямо вдоль улицы наблюдалось легкое столпотворение. Люди галдели, весело смеялись и что-то живо обсуждали, а над их головами висела давно выцветшая вывеска «Три кабана». Несложно было догадаться, что впереди расположен трактир. Раньше мне не приходилось бывать в подобного рода заведениях. Мне они казались какими-то порочными, что ли? Не знаю, откуда взялось подобное предубеждение. Правда, сейчас мне было глубоко плевать. Я хотела есть, а остальное значения не имело. Потому, недолго думая, уверенной походкой я направилась прямиком в гости к «свинкам».

Со стороны я походила на оборванку или отшельника-охотника, потому как вид у меня был диковатый. Сапоги мехом наружу, заячий полушубок с глубоким капюшоном, меховые рукавицы, мешок из грубой домотканой ткани на плечах. Несмотря на то что здесь царила зима, не многим менее суровая, чем та, к которой мы привыкли в Пограничье, сам воздух казался более мягким, отчего мороз не чувствовался столь остро, как в моих родных краях. Люди в Тэймире носили более легкие одежды и позволяли себе ходить с непокрытой головой и некоторые другие вольности, о которых жителям севера оставалось только мечтать в ожидании весны.

Подойдя к таверне, внешние двери которой были гостеприимно распахнуты, и не желая больше терять времени, я решительно вошла внутрь. За моей спиной осталась небольшая компания подвыпивших, но весьма довольных жизнью мужичков, которые весело обсуждали, какой славной выдалась последняя охота и насколько выгодно можно будет продать добытые шкуры на предстоящей ярмарке.

Обеденный зал таверны встретил меня одуряющими запахами свежеприготовленной пищи, теплом и ароматом дерева, которым были обиты стены. Необычные ощущения нахлынули на меня. Казалось, что не три дня я провела в холодном лесу, а несколько лет. И сейчас находиться под крышей человеческого жилища было и странно, и приятно одновременно. Недолго думая, я устало присела за первый попавшийся свободный стол и расслабленно откинулась на спинку стула. Мешок с пожитками притулился у ножки стула.

Скинув с головы капюшон, я вяло начала осматривать собравшуюся под сводами таверны публику. Были здесь и эльфы, которые что-то яростно доказывали двум гномам, сидящим напротив них и с удовольствием припадающим губами к пухлым кружкам с элем, и люди, свободно общающиеся с оборотнями, обсуждая предстоящую охоту, и даже несколько драконов, хмуро взирающих на собравшихся. Чем дольше я смотрела по сторонам, тем удивительнее казалось мне это место.

Я так привыкла к расовому неравенству, что царило в стенах МАМ, что теперь, глядя на то, как шутливо человеческий мужчина хлопает по спине вампира, отпуская при этом довольно скабрезную шутку, чувствовала, как земля уходит из-под ног. Перед глазами стояла картина, как сломанной куклой тело брата падает на деревянный пол. Как стекает густая темная капля с уголка губ рыжеволосой женщины, набухает, тяжелеет и камнем срывается вниз.

– Заказывать будем или как? – Грубоватый женский голос вывел меня из размышлений, заставляя ослабить хватку, с которой пальцы сомкнулись на деревянной столешнице.

– Да, поесть, и побыстрее, – не слишком-то учтиво ответила я.

– А конкретнее?

– А что, выбор столь велик? – отчего-то быть вежливой не хотелось совершенно.

– Ясно. – Дама оказалась понятливой и, судя по всему, привыкшей к выкрутасам местных завсегдатаев. Она уже было развернулась, как я вспомнила то, о чем собиралась узнать в первую очередь.

– Комнаты есть?