Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 1

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Во дворе поднялся какой-то шум.

Герцог остановился и, перегнувшись через деревянные перила галереи, посмотрел вниз.

Большая телега, въехавшая видимо совсем недавно, стояла посреди двора со всех сторон облепленная свободными от караула лучниками и хохочущими служанками с кухни. Что происходило на телеге видно не было, но сквозь грубый солдатский гогот и визгливые подначивания служанок пробивался тонкий девичий голосок, умоляющий ничего не трогать.

– Что происходит? – крикнул герцог.

Запахнув плащ плотнее, он, вместо того, чтобы идти в свои покои, спустился по боковой лестнице во двор.

Челядь мгновенно расступилась, согнувшись в поклонах, и Карл увидел совсем юную заплаканную девицу, почти лежащую на корзинах, укрытых соломой. Подол юбки на девушке был задран, а на тонкой белой ноге виднелись грязные следы от солдатских лап.

– Что здесь происходит? – нахмурившись, переспросил герцог.

– Торговка из Люневиля привезла овощи, мессир, – ответил, не разгибая спины, один из лучников.

Карл снова перевел взгляд на обнаженную ногу, и девушка быстро одернула подол. Из-под ровных, темных бровей на герцога коротко сверкнули поразительно зеленые глаза.

– Ты кто такая? – спросил он, осматривая маленькие, еще не загрубевшие кисти рук и чистую шею, видимую сквозь раздерганную полотняную одежду девушки.

– Ализон Мэй, – опуская ресницы, пробормотала она.

– Ты крестьянка?

Девушка густо покраснела, видимо совсем смутившись, и замолчала, теребя подол передника, от которого не отрывала взгляда.

– Её отец служит в церкви Святого Георгия регентом, ваша светлость, – сообщила одна из замковых служанок. – А Ализон с матерью живут в Люневиле, разводят овощи и продают. У них там еще двенадцать детей.

Карл подошел к повозке поближе.

– Чем ты торгуешь?

Все еще не поднимая глаз, девушка сдвинула с верха корзины солому, достала ярко-красное позднее яблоко и протянула его герцогу.

«Дева, – пронеслось в голове у Карла, когда пальцы их на мгновение соприкоснулись. – Дева из народа, но чистая и прекрасная, не похожая на грязных крестьянок и распутных дочерей ленников… Господи Боже, как все было бы просто и хорошо! Но разве смогут наши спесивые принцы и бароны принять такую? Нет, даже представить невозможно!»

– Через месяц поступишь в услужение к старшей фрейлине герцогини, – буркнул он, не глядя на девушку. – Деньги за тебя будут переданы отцу, а матери выделят землю.

Кто-то из служанок завистливо охнул, и Ализон, наконец-то, подняла глаза.

– Спаси вас Господь, мессир, – еле слышно прошептала она.

Со стороны кухни прибежал запыхавшийся паж. Видимо форшнейдер заметил во дворе своего господина и послал узнать, в чем дело.

– Расплатись и забери все, – велел ему герцог.

Затем повернулся к лучникам.

– Если отец этой девицы пожалуется, что дочь его обесчестили в моем замке, перевешаю всех, на кого он укажет.

Посеревшие лучники расступились, когда он пошел мимо них, а в голове Карла все еще вертелось: «Дева… Дева из Лотарингии… Спасительница… Эх, будь моя воля, сам бы её призвал! Пусть избавит нас именем Господа ото всех дураков. И в первую очередь, от Луи Орлеанского…»

Стоп!

Герцог замер, не дойдя до лестницы.

«А что если мадам хочет того же?! Что если она… О, Господи! Тогда становятся понятными и все те давние туманные разговоры, и даже треклятый Филаргос с его папством! Она готовит приход Спасительницы. И я ей нужен, как хозяин Лотарингии, чтобы все было, как в пророчестве!»

– Тревога! – закричал со сторожевой башни караульный. – Сигнальные огни со стороны Пон-а-Му!

– Труби сбор! – приказал герцог, с сожалением отмахиваясь от поразившей его мысли.

Даже если и так, то… потом, все потом.

По двору тут же забегали, заметались лучники, раскрывая двери конюшен и оружейной. Выскочили из своих помещений оруженосцы, вытаскивая боевое снаряжение. Беспокойно заныли сигнальные рожки. Кто-то схватил под уздцы лошадь в телеге Ализон Мэй и потащил её в сторону…

«Ну вот, снова началось! – азартно задрожав в предвкушении битвы, подумал Карл. – Извольте пока подождать ответа, драгоценная мадам Иоланда. И если воля Божья на моей стороне, то сегодня я окончательно покончу с этой чертовой коалицией, а потом… Потом, для каких бы целей вы мне союз ни предложили, я знаю на каких условиях приму его от вас».

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНЫЙ ЗАГОВОР

(весна-лето 1408г.)

Шахматный король со стуком полетел на пол.

– Не хочу больше играть!

Герцог Анжуйский отпихнул от себя доску, повалив последние стоящие на ней фигуры и откинулся на высокую спинку своего стула.

Желтоватый свет, льющийся сквозь драгоценные цветные стекла на окнах, показался ему тревожным, полным дурных предостережений. И сокол, дремавший рядом на жердочке, беспокойно встрепенулся, словно почувствовал настроение хозяина.

– Это потому, что в игре ты обычно больший дурак, чем я в жизни, – заметил придворный шут герцога Жак.

– Придержи язык, – оборвал его герцог.

В последнее время он все нетерпимее относился к подобным остротам, хотя раньше Жаку в этом доме позволялось многое.

Еще мальчиком, как младший сын разорившегося дворянина – из рода де Вийо – Жак был взят в услужение в Сомюрский замок, чтобы, оправдывая надежды отца, пройти весь путь от пажа до оруженосца и, может быть, когда-нибудь заслужить право быть посвященным в рыцари. Во всяком случае, разорившийся господин де Вийо такую возможность вполне допускал. И, полагая свое разорение большой бедой, все же надеялся, что кто-то из трех его сыновей честь и достаток рода обязательно восстановит.

Но если беда щелкнула по носу один раз, она этим вряд ли ограничится.

Двух старших братьев Жака унесла гуляющая по Европе чума, окончательно подорвав силы и здоровье престарелого родителя. А сам Жак, хоть и сумел счастливо избежать болезни, от нового увесистого удара Судьбы так и не увернулся.

Как-то раз, играя во дворе замка со сверстниками, мальчик забрался на крышу сарая, обветшавшую после снежной зимы и еще не перекрытую заново. Прыгая там с балки на балку он оступился и упал внутрь, исцарапавшись об острые прутья перекрытий и сломав ногу. Испуганные приятели оттащили пострадавшего к управителю замка господину Бопрео, который, не считая возможным тратиться на лекаря из-за такого пустяка, сам как смог наложил шины и повязки. Раны от царапин, слава Богу, не загноились и прошли довольно быстро, а вот кости ноги срослись неправильно, после чего пажескую службу еще можно было продолжать, но о рыцарстве следовало забыть окончательно.

Скорее всего именно это обстоятельство и развило в мальчике то злое остроумие, которым, за неимением другого оружия, он стал сражаться со всем миром, пробиваясь сквозь него как сквозь вражеское войско.