Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 1

Бедный не привыкший к роли влюблённого герцог никак не ожидал, что прозорливость супруги, такая привычная в любой другой ситуации, совершенно собьёт его с толку сейчас! То что утром представлялось простым и приятным, здесь, на дороге, вдруг затяжелело, заскрипело и готово было покатиться назад.

И оно бы непременно покатилось, не отсеки мадам Иоланда своими словами все пути к отступлению.

Герцогу вдруг стало ужасно стыдно. Супруга определённо ждала от него важного разговора, но учитывая её интересы, которые Луи Анжуйский так недавно для себя открыл, любовные признания могли оказаться последними по степени важности! И хорош же он будет, когда краснея и заикаясь начнет говорить о любви, а в ответ наткнется на презрительное недоумение. После стольких лет брака подобного разговора мадам Иоланда от него точно не ожидает. Но как без объяснения предложить свою помощь, герцог, уже составивший в голове весь разговор, заново – в буквальном смысле на ходу – придумать уже не мог. Поэтому, выгадывая время, обернулся на придворных, махнул им рукой, чтобы ближе не подъезжали, прокашлялся и, удивляя самого себя, выдавил:

– Мадам, я решил не делать этим летом похода на Италию.

Герцогиня еле удержалась, чтобы не выдать разочарования.

«Не делать похода на Италию…»! Вот так вот! А она-то, глупая, ждала пылкого любовного признания…

"И почему все так нескладно?! – подумала она. – Почему в том порядке, который Господь устроил для людей, мужчина, не умеющий выразить свои чувства, не может сделать это каким-нибудь другим удобным для него способом?" К примеру, погоней вон за тем зайцем, который, лениво подбрасывая зад, пробирается по полю с таким видом, будто точно знает, что вся эта свора людей выехала из замка не ради его убийства… Или вызвать на поединок как-то по-особенному кого-то очень опасного, чтобы сразу стало ясно – это ради любви. Или… О Господи, да мало ли могло быть случаев, в которых её супруг сумел бы проявить себя более достойно! А так… Или струсил, или не смог подобрать слов.

Впрочем, какая теперь разница – момент уже упущен.

Герцогиня легко вздохнула и улыбнулась.

То тайное, что герцог собирался ей сообщить, для самой герцогини давно уже было совершенно очевидным.

В самом деле, много ли требуется умной женщине, чтобы распознать любовь к себе в мужчине, который только-только начал чувствовать её как зарождающуюся болезнь? Пожалуй, ничего для этого не нужно – мужчина сам себя выдает с головой. И пока он втискивается в эту новую область отношений и обживается в ней – такой неудобной, но такой притягательной – женщина не влюбленная имеет массу времени, чтобы определиться, насколько полезна может быть для нее эта страсть, и нужна ли она ей вообще?

Мадам Иоланда давно определилась.

Более того, это внезапно вспыхнувшее в муже чувство она сочла за добрый знак, за поощрение и одобрение свыше. Её дела, до сих пор вполне удачные и не требовавшие особой поддержки, перешли в стадию особых действий, где без такого человека, как Луи Анжуйский было уже не обойтись. Следовало посвятить его в свои планы. Но для человека неподготовленного они могли показаться слишком безумными и опасными. Настолько опасными, что в другое время герцогиня рисковала очутиться под домашним арестом и полным запретом на какую-либо переписку!

Но вмешалась Любовь!

Чувство тонкое полезное, хотя и глуповатое. И если правильно расставить акценты, если заставить герцога смотреть на помощь ей, как на рыцарскую защиту прекрасной дамы, то все может получиться даже лучше, чем предполагалось!

Так и думала мадам Иоланда, не слишком стараясь изображать удивление перед внезапно возникшим в муже желанием провести с ней запретный для развлечений почтовый день. Она успела даже продумать, как начнет излагать свои планы и ждала только одного – скорейшего объяснения, чтобы начать без помех!

Но увы! Похоже, решимость его светлости на свежем воздухе улетучилась. И придется ей снова, как и всегда, брать инициативу в свои руки, чтобы из множества разваливающихся на разрозненные части ситуаций создать одно нужное ей событие.

– Мой друг, – ласково произнесла герцогиня, протягивая мужу руку, – наверное, я никогда не привыкну к тому, как предупредительны вы со мной бываете. Уже несколько дней не знаю под каким предлогом и какими словами уговорить вас не покидать меня в этом году надолго, и вдруг вы сами так прозорливо, так трогательно решаете никуда не ехать.

Голос герцогини прервался. Лошадь её переступила ногами, и протянутая рука легла прямо на запястье смущённого супруга. Герцог тотчас же схватился свободной рукой за эту тонкую, скрытую в перчатке ладонь, покрыл её поцелуями, а потом, чувствуя невероятное облегчение, забормотал что-то о неготовности, о больших расходах, о том, что скоро состоится Пизанский собор, и о полной невозможности с ней – дорогой женой – расстаться!

Герцогиня в ответ только счастливо улыбалась.

– Вы возвращаете меня к жизни сударь, – сказала она, когда поток герцогского красноречия иссяк.

Сказала и тут же опустила голову, якобы затем, чтобы скрыть вянущую на лице улыбку.

– Что такое, душенька? – встревожился герцог. – Вы нездоровы?! Или ваши дела… Ну – те… Вы понимаете… Я же не дурак, кое-что вижу… Те, от которых вы так заботливо меня отгородили… Там что-то не так?

– Да, – твердо сказала герцогиня, поднимая голову и глядя мужу в глаза. – Там не хватает вас и вашей помощи, без которой я чувствую себя совершенно бессильной. И если вы согласитесь меня выслушать, а потом и помочь, то счастливей меня не будет на этом свете ни одной другой женщины!

Ответ ей уже не требовался.

Как, впрочем, и объяснение, которое так и не состоялось. Из глаз герцога потоками исторгались благодарность, обожание и такая готовность помочь, что можно бы и поменьше. Он что-то еще говорил, краснея и сбиваясь, снова целовал ей руки и клялся перевернуть Францию вверх дном, если это ей понадобится, но мозг герцогини уже вносил поправки в задуманный разговор, придирчиво перебирая весь арсенал доводов, чтобы не испугать, не отвратить и вернее заставить герцога поверить во всё так же убежденно, как верила она сама.

В тот день почта так и не была отправлена.

Несчастный секретарь до ночи просидел перед покоями герцогини, ожидая когда его позовут. Один раз даже показалось, что позвали, и он вскочил, роняя перья и листы. Но громкий голос оказался голосом герцога Анжуйского, и звал он совсем не секретаря. Что-то похожее на : «Ты сошла с ума! Я тебе не позволю!» прорвалось сквозь двери покоев, а потом снова стало тихо. И только когда вереница фрейлин почтительно пронесла мимо него приборы для вечернего туалета герцогини, секретарь понял, что услуги его сегодня не понадобятся.

Не имея приказа удалиться, он провел всю ночь здесь же, на старом дорожном сундуке, долго и неудобно ворочаясь. А когда сновидения все-таки заставили его угомониться, из-за двери покоев донесся долгий сладострастный стон.

Судя по всему, герцог всё-таки «позволил»…

Через несколько дней Карл Лотарингский получил новое письмо из Анжера, подписанное уже самим герцогом Анжуйским.

Там, среди поздравлений с недавними славными победами, в пышном обрамлении обычной словесной шелухи, снова было высказано желание заключить союз с герцогом Карлом и скрепить его традиционным рыцарским воспитанием младшего сына герцога Анжуйского – Рене. К письму прилагалась короткая записка, писанная рукой мадам Иоланды. И то, что прилагалась она к почти официальному письму от самого герцога, снова заставило задуматься.

Видимо дело приобретало нешуточный размах, раз мадам подключила к нему своего супруга. Но любой размах в делах политических требовал крайней осторожности. Поэтому, поразмышляв несколько дней, мессир Карл сочинил ответ в духе «ни то, ни сё», но вполне допускающий его согласие, и отослал гонца в Анжер. При этом он ровным счётом ничего не терял: если герцогиня действительно в нём нуждалась, она закроет глаза на откровенную холодность послания и не отступит.

Расчёт вполне себя оправдал. Уже через месяц – в первый день лета – подгоняемый любопытством и договоренностью, которой достигли в завязавшейся переписке, герцог Карл приехал в аббатство Фонтевро, где и встретился с мадам Иоландой.

Аббатисе велено было удалить из клуатра[2 - Клуатром назывался внутренний двор всякого аббатства] и собора всех монахинь, так что разговор их никто не слышал. Но маленькая послушница, которую отправили поменять свечи в часовне, пробегая мимо, в собор всё-таки заглянула и заметила, как её светлость герцогиня Анжуйская что-то сказала, а его светлость герцог Лотарингский отшатнулся и страшно побледнел.

Больше послушница ничего не видела, потому что пробежала дальше, опасаясь кары за подглядывание. Но возвращаясь из часовни, снова не утерпела – заглянула опять. Её светлость герцогиня все еще что-то говорила, а его светлость слушал хоть и хмуро, но очень внимательно…

Видимо герцогиня рассказывала вещи интересные, потому что беседа растянулась на долгие часы, и величавая аббатиса уже стала волноваться – не отдать ли приказ готовить комнаты для ночлега гостей. Но ничего такого не понадобилось. Не успели вернуться монахини, посланные за свежей соломой и чистыми простынями, как из церкви уверенной походкой вышла герцогиня Анжуйская, а следом за ней герцог Карл, перекрестивший себя рукой, едва ли не дрожащей.

– Да, выкидыш был, – тихо договаривала герцогиня, – Но я знаю абсолютно точно, что она снова беременна. Беременность эту тщательно скрывают, так что опасаться нечего…

Аббатиса, ставшая невольной слушательницей, быстро отступила в тень густого кустарника.

«Грехи, грехи…, – думала она, наблюдая как быстро её светлость сменила деловой тон на легкомысленный светский. – Весь мир погряз в грехе разврата и неверия. Отсюда и зло, и войны, и все наши беды – от гордыни, алчности, властолюбия… А Господь всё видит, во всех сердцах читает». Она хотела осенить себя крестным знамением, но тут заметила, что герцог Карл уже откланивается, придерживая руками длинные полы своего одеяния, а слуга мадам герцогини побежал во внешний двор седлать её лошадь.

Почтительно появившись из своего укрытия, аббатиса приготовилась выслушать положенные случаю слова благодарности, но их так и не последовало. Именитые гости были слишком заняты своими мыслями.

Мадам Иоланде ещё хватило благоразумия позволить аббатисе проводить себя до ворот, где ожидающие её лучники суетились, седлая коней и разгоняя обуревавший их сон. Герцог же вышел, не замечая никого.

– Ах, да! – воскликнула герцогиня, когда им подвели коней. – Я забыла об одном, очень важном…

Она оперлась ногой на подставленное колено слуги, вознесла себя в седло, и подъехала к герцогу, разгоняя его задумчивость.

– Девочке будет нужна какая-то мать. А лучше – целая семья из ваших владений. Женщину я подобрала. Вы же, если хотите, можете подобрать ей достойного мужа. Только, ради Бога, попроще.

Герцог хмуро кивнул, но, тоже поднимаясь в седло, заметил:

– Сначала пускай ребенок родится…

– Само собой, – улыбнулась герцогиня.

Их светлости развернули коней, еле склонив головы на благословение аббатисы, и поскакали за ворота.

Обе свиты тронулись следом, и только паж с одной стороны и лучник с другой подбежали к двери в санкристию[3 - Санкристий (ризница) место, где находились сокровища и казна аббатства], перед которой на специальной подставке оставили пару увесистых кошельков, потом кинулись догонять своих.