Телохранитель наградил господина печально-насмешливым взглядом.
– Вы и осторожность несовместимы.
– Поэтому у меня есть ты – чтобы их совмещать, – улыбнулся канцлер.
Он подтянул и без того болтавшейся на тазовых костях пояс – сказывалась вынужденная чумная диета – и, перехватив трость поудобнее, шагнул вперёд.
«В яростную неизвестность».
На дворцовой площади, казалась, собралась половина выжившего города. Толпа ревела, швыряла в стены булыжники, самые преданные последователи Альбумуса окружили своего предводителях и завывали настолько жуткие гимны, что по позвоночнику Демоса прошёл холодок.
«Ненависть, боль, неистовство, безумие. Это ли прекрасная и великая столица, которую я успел так полюбить? Мой Миссолен, мой Белый город. Мой… дом? Хорошо, что дядя Маргий уже никогда не увидит, во что превратился город. Хорошо, что Креспий слишком мал, чтобы осознать происходящее. И хорошо, что у него есть я – тот, кого не жаль пустить в расход, если что».
Сразу в нескольких кварталах бушевали пожары – Демос видел столбы дыма и чувствовал запах гари. Докладывали, что бунтовщики пытались ворваться в Эклузум, но церковники отстояли владения.
«И теперь Альбумусовы прихвостни обратили свой гнев на нас».
Демос неторопливо вышел за ворота.
– Расступитесь! – рявкнул герольд со стены. – Вы требовали видеть канцлера – он перед вами.
Не оборачиваясь, Демос жестом велел герольду замолчать.
«Спасибо, дальше я как-нибудь сам».
– Брат Альбумус, выходите, – обратился канцлер к толпе. – Это переговоры. Даю слово, мои люди вас не тронут.
Окружавшие мятежника бритые наголо женщины и дети тревожно заквохтали, когда монах-еретик стал пробираться сквозь свой живой щит.
– Всё в порядке, братья и сёстры, – успокоил он. – Лорд Демос, пожалуй, сейчас единственный человек в столице, чьё слово чего-то стоит.
«Враги меня ценят! Как приятно, с ума сойти».
– Никого не тронут, клянусь именем Гилленая, если и вы не станете…
– Как ты смеешь поминать его имя всуе, грешник? – взвизгнула одна из фанатичек. – Господь и так уже покарал тебя за грехи, но ты не остановился! Не смей осквернять его имя своим поганым ртом!
Демос вопросительно уставился на Альбумуса – тот широко улыбнулся и пожал плечами – дескать, был не при делах. Канцлер покосился на фанатичку.
– При других обстоятельствах такие заявления вам бы с рук не сошли, но у нас сейчас ситуация не из простых, – сказал он. – Поэтому я забуду то, что сейчас услышал. Ибо мы здесь затем, чтобы договориться.
Брат Альбумус жестом велел женщине отойти подальше и сам приблизился к канцлеру. Демос отметил, что он всё так же ходил босиком и носил самую грубую рясу.
– Вряд ли это получится, лорд Демос. Ибо вряд ли вы согласитесь на мои требования.
– Сначала изложите, а там посмотрим.
Еретик снисходительно улыбнулся и почесал старый шрам на правой стороне лба.
– Божья власть во всём Миссолене, – громко заявил он под одобрительное ворчание толпы. – Исключительная – на время чумы, а затем – совместно с малолетним императором. Слуги божьи проследят за его воспитанием и станут преданными советниками. Младенец Креспий – божий подарок для всей империи, он отмечен особым благословением Хранителя, ибо появился рассвет тогда, когда страна уже была в отчаянии. И он должен быть ближе к богу.
«Ага, и узнали мы о нём ровно за мгновение до того, как меня короновали. Истинное чудо! Божественное вмешательство, не иначе».
– Но младенец Креспий оказался не в тех руках, – продолжил Альбумус, кружа вокруг Демоса. – Мать с истерзанной душой, предводитель проделкой церкви и…
– Горелый интриган? – подсказал Деватон.
Монах фыркнул.
– Из всего регентского совета вы кажетесь мне самым вменяемым, ваша светлость. Хотя бы потому, что стоите сейчас передо мной и всё ещё пытаетесь спасти то, чему, по-вашему, я угрожаю. – Он остановился и изучающе уставился на обожжённую половину лица Демоса. – Но вы не понимаете, что я вам не враг.
– Другом вы мне тоже не кажетесь.
– Людям сложно принять нечего новое и чуждое. Вам ли этого не знать? И всё же это не означает, что я не прав.
Демос пожал плечами:
– Не нам судить.
– Соглашайтесь на мои условия – и останетесь в регентском совете, – уговаривал Альбумус. – Взгляд насквозь светского человека может быть полезен, да и политик вы достойный. Быть может, даже успеете спасти что-нибудь из предметов роскоши, которые мы так порицаем.
«Сколько лести и угроз одновременно».
Демос развернулся монаху так, чтобы оба стояли боком к толпе.
– Не думал, что когда-нибудь это скажу, но… – он повысил голос, – я предпочту, чтобы судьбу Миссолена, регентского совета и всего государства решали не покалеченный интриган и амбициозный еретик, а сила куда более великая.
Альбумус оживился.
– Интригует. Что вы предлагаете?
– Божий суд, – криво улыбнулся канцлер. – Если его величество Креспий – подарок Хранителя, как вы утверждаете, то его судьбу и судьбу всего его окружения властен определять лишь Хранитель.
– Божий суд! – выкрикнули из толпы.
– Да, – подхватили следом. – Пусть бог решит, кто прав!
– Пусть совершит чудо тот, чьё дело правее!
Демос в упор уставился на Альбумуса:
– Ваше слово?
– Хорошая идея, – ответил мятежник. – Что может быть лучше публичного разрешения нашего спора?
«Твоя лживая башка, отделённая от тела. Но рано».
Толпа зароптала ещё сильнее. Демос с опаской покосился на ворота дворца.