Дом на Невском. Фантастические рассказы и литературные сказки

Мастер бухнулся на колени перед властелином:

– Прости, Величайший!

Бессмертный помахал рукой, приказывая парикмахеру удалиться, а, когда тот вышел, долго стоял перед зеркалом, ощупывая лицо: надеялся, что, проснувшись как-нибудь утром, увидит здоровую, как сейчас кожу, а не натянутый коричневый кусок пергамента, готовый треснуть в местах морщинок, оставляя глубокие гниющие раны. Передернуло от воспоминаний: знал, надеяться на чудо, напрасно. Чудеса происходили, но не с ним. Неожиданно вспомнил о пришельце. А вдруг, это не просто божий посланец, вдруг это сам бог прилетел наказать его. Другой бог, однажды, подарив бессмертие, облек на муки телесные, но правитель боялся суда еще более страшного. Монстр не хотел признавать, что данное бессмертие, это проклятие, а не дар. Другой совершил над ним суд и теперь незримо наблюдал за его преступлениями. Души убитых детей становились ангелами и оставались в раю, ожидая призыва господнего, чтобы в тот час обрасти плотью и навечно восстать из мертвых. А кто называл себя бессмертным, давно уже был гниющим трупом, с душой, нашедшей место в аду.

– Ах, как я одинок, – сказал себе правитель, – хоть бы Варех приехал, он единственный, кто понимает меня, потому, что похож.

Жена Зиры, хромоногая толстуха Герада, выслушала рассказ до смерти напуганного мужа, и разразилась неистовой бранью. Вне себя от негодования, она кричала, тряся жировыми складками и брызжа слюной, оскорбления в адрес мужа. Смысл брани сводился к тому, что Зира самый тупоголовый советник на свете и ему бы отхожие ямы чистить, а не советы давать правителю. Зира молчал, не решаясь прервать поток бранных слов. Наконец, жена утомилась, запас ругательств иссяк, злость поутихла. Герада смолкла и села напротив мужа, устремив на него взгляд бледных, мутно-водянистых, глаз.

– Будто две медузы, – с отвращением подумал советник про глаза жены.

История женитьбы на этой женщине была до смешного простой и короткой. Они с Геркагоном напились до бесчувствия на одном из праздников самосожжения у Пигоры, и палач, икая и вытирая кулаком слезящиеся глаза, сказал:

– Зира, бери сестру в жены, неприлично быть одному в твоем положении советника при Бессмертном. Страшна она, как смертный грех и хромонога, да с лица не воду пить.

– А, что? – заплетающимся языком выговорил Зира, – женюсь.

С тех пор прошло двенадцать лет, каждые два года жена рожала по ребенку. Сам он был доволен порядком в доме и всегда готовым обедом. Единственным недостатком женитьбы на сестре Геркагона было то, что собутыльник частенько приезжал к ним в гости и жил подолгу, очевидно простодушно полагая, что осчастливил родственников визитом. Дети ненавидели дядю Геркагона из-за того, что родители сверстников запрещали ребятишкам знаться с племянниками палача. Да и Геркагон смотрел на них, как на какое-то досадное недоразумение, нарушающее покой взрослых вечной возней. Если кто-либо из племянников попадался ему на глаза, Геркагон немедленно награждал того оплеухой, сопровождаемой возгласом: не вертись среди взрослых!

Две дочки Зиры, заслышав тяжелые шаги дяди, убегали в дальнюю комнату и сидели там тихо, как мышки, не высовывая носа. И вот женщина, родившая Зире шестерых детей, теперь сидела напротив, уставясь мутными глазами на него, растерянного и напуганного.

– Я ходил к храму шестирукого Грома и дал обет принести хорошую жертву, – робко нарушил молчание Зира. Герада молчала, не сводя с него глаз. – Думал зарезать квари, но это слишком мало. Может, гураку? Хороший скакун в цене, – он коснулся пальцами руки супруги, давая понять, что ждет ответа.

– Зира, Шестирукий ждет человеческих жертв, а не животных, – ответила, наконец, жена, – раз ты ходил в его храм, то знал, что делаешь. Теперь божество ждет человеческой жертвы от тебя.

– Но… – Зира растерянно замолчал: вчера вечером, давая обещание богу огня и грома, он наивно полагал, что со временем все как-нибудь обойдется, рассосется само собой. – Думаю, может, не будем ничем жертвовать. Ведь я сгоряча, от страха перед богами и Бессмертным, – выдавил он.

– Хочешь, чтобы шестирукий бог сам пришел и забрал нас всех?

– Нет, но может, квари, гураку и дурана…

– И тебя в придачу, Зира.

– Что же делать? Герада, что делать?

– Ты меня спрашиваешь? Или знаешь, что делать, но хочешь услышать от меня. Только не надо перекладывать ответственность, слышишь? Пусть все будет на твоей совести.

Наступило тяжкое молчание. Двухлетний сын, озорник и непоседа, возился в углу с домашним животным, пушистым и симпатичным банчиком, который убегал от малыша, издавая смешные фыркающие звуки: «банч, банч». Вдруг мальчику игра надоела, он подбежал к отцу и, вскарабкавшись к нему на колени, обхватил за шею.

– Папа, качай, – потребовал сынишка. Зира положил ногу на ногу и, посадив малыша на щиколотку начал качать: вверх – вниз, вверх – вниз. Катук радостно смеялся, громко крича: еще, еще.

Мать смотрела на них глазами, полными слез. Покачавшись, Катук убежал играть с одиннадцатилетней сестрой на улицу. Зира вопросительно глянул на жену: та отвернулась.

– Что же делать? – снова повторил Зира, – Герада, что делать? Их шесть, совсем скоро будет седьмой, – коснулся рукой огромного живота жены. Та отвела его руку.

Хочешь, чтобы я себя принес в жертву? – с отчаяньем спросил Зира, и схватившись руками за голову, начал раскачиваться будто сумасшедший, – Но кто тогда будет кормить вас всех?

Герада не отвечала.

– Дорогая, я сам видел, как шестирукий убил огнем и громом всадника с гураку. С нами будет то же самое. Мы заживо сгорим. Ты этого хочешь?

– Лучше так, чем самим отдать родное дитя на заклание и этим спасти шкуру. Я готова принести себя в жертву. – Молвила Герада.

– Ты не имеешь права, – Зира указал пальцем на ее живот, – лучше принести в жертву меня, а ты возьмешь другого мужа, который будет кормить моих детей.

– Твоих детей? – усмехнулась Герада, – назови того, кто будет кормить наших двуносых птенчиков. Мы же не из племени потомков Губоров.

– Герада, только не тебя. Пусть будет Катук, он еще ничего не смыслит.

– Нет, нет, и нет, – отвечала жена Зиры. – Нынче, как начнет светать, я прощусь с вами и войду в храм шестирукого с молитвой о пощаде. Если он не сжалится надо мной, не печалься, это решение бога.

– Я войду с тобой, – решительно заявил Зира.

– Можешь проводить меня, но останешься за дверью храма.

– Не щади, я виноват во всем.

– Это воля шестирукого Грома.

Всю ночь супруги не сомкнули глаз, до мельчайших подробностей вспоминая совместную жизнь, которая была до сих пор размеренной и спокойной: муж ходил на работу, жена растила детей. Вроде бы, ничего особенного, но сейчас вспоминалось, как рос и развивался каждый из шести.

– А помнишь, как Лама взяла твою краску и покрасила бедного банчика, а мы не могли зверька отмыть и побрили.

– Да, он дрожал от холода, лишившись шубки, и Лама с Гедуром, сшили ему теплую одежку. Вот смеху было.

– А помнишь…

– А помнишь…

– Герада, не думал, но оказывается, мы были счастливы вместе. И знаешь, я люблю тебя.

– Зира, ты впервые говоришь такие слова. Как жаль, что никогда я не слышала этого, никогда. Ведь знаю, что уродина. Даже мать относилась ко мне с жалостью и пренебрежением, но не любила. А отцу я вообще старалась не попадаться на глаза – да он иначе, как колченогой, да хромоножкой не называл. Любимый, теперь я иду в храм, зная, что ты был счастлив со мной. Пока есть время, повторяй вновь и вновь, что любишь.

– Люблю, люблю.

– Еще.

– Люблю, люблю.

Чернота ночи отступала, сменяясь темной синевой. Двое сидели у окна, держась за руки, склонив головы друг к другу. Они тихо говорили о любви. Когда синева стала яркой, Зира начала наставлять мужа.

– Не забудь, – говорила она, – Лама легко простужается: когда набегается и вспотеет, следи, чтобы переодевалась в сухое. Да, а средний, Зир, дерется. Будь с ним построже. А маленький Катук…

– Да знаю, знаю. Всякую дрянь норовит попробовать на вкус. Ничего, родная, за детей не бойся.

– Когда женишься, смотри, чтобы детей любила.

– Может быть, когда пройдет боль, возьму женщину из племени потомков губоров, они ласковы с детьми. Накоплю, чтобы выкуп заплатить и возьму.