Прощание с Аэлитой. Роман

– Вот это перехват! А каша подождет другого раза.

Он посветил фонариком на руку:

– Всего то? Детское время.

Снова налил немного водки, выпил, погрузил в тушенку алюминиевую ложку. Зажевал, причмокивая!

– Может, чаю?

– Чаю! – потребовало эхо.

Семен погрозил лесу пальцем:

– Не балуй!

Лес промолчал.

Завыл волк, тоскливо, отчаянно. Семен замер, слушая. В солнечном сплетении рождалась уже знакомая боль, и он знал, что через несколько минут она скрутит внутренности, огнем пройдет вдоль позвоночника. Боль потери, боль одиночества.

Мужчина тихо заскулил, подзывая хищника.

Огромная волчица ступила в полосу огненных бликов. Глаза ее превратились в красные уголья.

– Здравствуй, дорогая! Видишь, явился без друга лепшего. Три года с хвостиком. Ох, ядрить в колено! Болен, небось, Парфенка. Тать его внутренности гложет. Да, ничего, матка обещалась приехать и заговор начитать. Авось, оправится, лешака милый.

Волчица подошла ближе, и по-собачьи играя бровями, уселась в нескольких метрах от него, слушая голос, склоня голову набок. Семен, не сводя глаз со зверя, медленно развязал рюкзак, вытащил кусок подвяленной говядины, завернутый в целлофан, развернул и положил на землю. Сам присел поодаль.

Волчица взяла мясо и унесла в темноту.

Семен знал, что насытившись, она снова придет к костру, поблагодарит глазами и уйдет до следующего сентября.

Боль отпускала.

Жених

Пять лет переписки, поздравительные открытки, ненавязчивые, совсем ни к чему не обязывающие приглашения. И вдруг Семен решился: навещу боевого друга, тем более, четверть века – юбилей, а не хухры-мухры.

Жизнь на заимке не сахар. А тут еще мать торопит со свадьбой, внуков жаждет:

– Семка, черт гулливый, второй год с Наталкой вожжаешься, стыдно в глаза соседкам глядеть. Компрометируешь девку.

И вдруг, он решился:

– Ладно, ма! В июле дружка боевого проведаю, а осенью поженимся с Наталкой, однако.

Мать вскочила, ахнув, забегала по дому:

– Ай, вот и хорошо, вот и распрекрасно! Готовься сватать по деревенскому обычаю.

– К чему, ма? Какой век на дворе?

– Времена всегда одни. Позабыли обычаи. На сто браков – восемьдесят разводов. А то вместе не венчаны поживут, а потом, глядь, и разбежались. У нее другой хахаль, у него новая пассия.

– Успокойся, мамуля! – Сын обнял мать и поцеловал седую прядку на виске, – если женюсь, то на всю жизнь.

Разговор был в апреле, а посватался Сеня к Наталье в середине мая. Венчание и свадьбу сговорили ровнехонько в самую середку октября, аккурат пятнадцатого. Октябри на Урале суровые, самое время погреться на южном солнышке. Решили поэтому медовый месяц провести в Сочи. Конечно, октябрь и Сочи не жарит, но для уральца – в самый раз!

К товарищу с пустыми руками не поедешь. Чем живет сибиряк и уралец? С осени как бурундук кедровые орехи запасает. Насыпал Семен для товарища целый ящик прошлогодних орешков, сверху полиэтиленовый пакет гречишного меда с дедовой пасеки уложил и посылкой отправил в новгородчину.

Часть гостинцев решил везти в рюкзаке сам. Упаковал большой кусок вяленой медвежатины, изысканное охотничье лакомство, несколько банок хрустящих соленых груздочков, варенье из дикой клубники в изобилии растущей по склонам холмов, ароматное, собравшее ласковое тепло короткого лета, черемуховую муку для пирогов (чай, мамаша сотоварища большая мастерица). И куда без знаменитой сибирской облепихи? Янтарное варенье и бутылочка ценного масла. Что еще?

– Мам! Кажется, упаковался.

– Серу[2 - Смолка, живица.]. Серу положил, сынок?

– А, точно, забыл жвачку сибирскую. Сам же топил, голова дырявая. Положу разной: вот – пихта, вот – кедр, вот – сосна.

Понюхал: м-м-м!

– Сыночек, рюкзак неподъемный!

– Ничего, мама, осилю. Помнишь, медведя тащил? Косолапый тяжеле будет.

Вечер перед отъездом Семен, как водится, с Наталкой, сватанной невестой провел.

– Смотри! Коли другую полюбишь, взойду на камень Писаный[3 - Писаный камень расположен на правом берегу реки Вишеры, в шести километрах ниже деревни Акчим. Притоком Вишеры, речкой Писанкой, разделяется на две части. Нижняя часть тянется по берегу Вишеры и называется Белоусовской – отвесная скала до двенадцати метров высотой. Свое название Писаный камень получил от нарисованных красной охрой изображений оленя, медведя, лисицы и других зверей. Изображения находятся высоко над водой. В камне имеются пещеры.], и в воду брошусь!

– Не полюблю, – Семен притянул девушку к себе, нашел горячие, солоноватые от слез губы.

Наталья отстранилась:

– Дай насмотреться на тебя, Соколик! Нет, плакать не стану, – отвернулась, пряча лицо.

– Ай-яй-яй! Не стану? – Семен повернул девушку к себе, – а это, что за ручьи? Глупыха, не навек прощаемся. Две недели не срок. Вытри слезки.

За стеной, в кухонном куте[4 - Кут – в толковом словаре В. Даля одно из значений: стряпная за перегородкой.], будущая теща усиленно гремела посудой. Парень прижал девушку к себе, целуя губы, шею, расстегнул пуговки на блузке:

– Натаха, будь моей до свадьбы!

– Нет, нет! Обманешь.

– Зоренька ясная! Обману, мне не жить. Мать проклянет. Любимая!

– Нет, – прошептала девушка, обессилев, – пожалуйста, нет.

– Да, – настаивал молодой человек, – все равно поженимся. Он прислушался: шум стих. – Будущая теща, – подумал, – ишь, затихарилась.

– Наталка, – позвала мать, – слышь, ай нет? Иди, чо скажу.