– Кому?
– Ей. – Аэлита вздрогнула, будто очнувшись, – не обращай внимания на мои бредни.
– Глупенькая, тебе привиделось?
– Сеня, буду ждать вечно.
– Обещаю, встретимся через неделю и навсегда. Наша любовь сильнее расставаний, болезней и…
– И?
– Вспомнил, что не любишь громких фраз. Прости, говорю, как умею. Тугодум достался ангелу. – Припал губами к маленькой ладошке.
– Когда-то в детстве кормила с руки лошадь и у нее были такие же теплые губы, она фыркала, а я смеялась. Было щекотно.
Семен фыркнул. Аэлита засмеялась и, обхватив голову любимого, шепнула:
– Знаешь, что увидела? Белые камни выложены кругом, посередине большой костер, в нем гроб и я в белом платье, покойница, рядом вы с Парфёном плачете. Я говорю, не плачьте, мне хорошо, но вы почему-то глухи и не слышите. Рядом Спасское озеро хмурится, рябит.
– Фантазерка милая! Жить до ста, вот о чем сон. Умрем глубокими старцами в окружении детей, внуков, правнуков и праправнуков.
– Не знаю, что лучше: старость или смерть.
– Ты не состаришься.
– Если умру, сожги мое тело по обряду далёких предков, часть пепла развей, горсть схорони в озере, и малую толику, любимый, возьми себе. Приходи сюда в годовщину, и щепотку бросай в костер: тогда я буду говорить с тобой, являться зверем смирным и есть с руки. Закончится пепел, явится избавление от боли. Пусть пройдет два, нет, три года. Потом начнешь жить с начала, женишься, родишь детей.
Семен передернул плечами:
– Мороз по коже от видений. Лучше поцелуй своего единственного. Смерти нет, пока мы вместе, помни. Посмотри на меня: кого видишь? Деревенского недотёпу, который готов развесить уши на всякую небылицу. А ты и рада стараться, однако признайся, специально выдумала, напугать хотела.
– Конечно, – Аэлита засмеялась, – идем чернику есть, с куста ягода слаще. Давай, у кого синее губы, тот победил!
– Идет!
– Только смотри под ноги, гадюк немерено.
Взявшись за руки, побежали в лесок, а там ягод – греби лопатой. Крупные, солнцем слащенные, чистый мед.
– Экая быстрина, не угнаться за тобой, моя любушка!
– Сдавайся!
– Сдаюсь! – Семен шутливо поднял руки.
– Дёшево хочешь отделаться, ложись ничком, проси пощады!
Семен лег на спину, хохоча и щурясь от пронзительного ощущения счастья:
– Пощади раба, великая царица!
Аэлита ступила ногой ему на грудь:
– Казнить через отрубание головы!
– Головы нельзя, смилуйся, матушка царица! Чем я буду есть?
Аэлита засмеялась, убрала ногу:
– Ладно, иди ко мне, негодник!
Два дня пролетели, как миг. Безоблачное счастье Семёна нарушали только мысли о предстоящем объяснении с матерью и Натальей.
Он купил билет на поезд с учетом работы, предложенной Парфёном. Крышу сделали за три дня, и четвертый он целиком провел с любимой.
Рано утром Семен вышел из дому, торопясь на вторую утреннюю электричку, что идёт в семь с копейками. Аэлита ждала у калитки: с другом и тетей Женей простился дома, и последняя смотрела на него из окошка, задумчиво подперев рукой подбородок. Рюкзак за плечами был лёгким, хотя мама Парфёна положила еду в дорогу.
Аэлита выглядела усталой, но храбро улыбалась:
– Привет, Сеня! Как спалось?
Сеня пожал плечами:
– Сама то, вижу, вовсе не спала, вид умученный.
– Ничего, уедешь, отосплюсь.
Семён обнял её за плечи:
– Обещай, что не будешь много думать: моё дело разобраться с Натальей, а твое – ждать.
Аэлита кивнула с печальным выражением лица.
– Ну вот, – протянул Семен, – может, лучше останешься, зачем тебе черная вокзальная тоска? По себе знаю, каково стоять на перроне, провожая близкого человека. Сеструха с мужем уезжала: мать ревмя ревела, а я смотрел на уходящий поезд и с каждой минутой старел на год. Тогда осознал, как мы близки с Милкой. А ведь она старше на четыре года, маленьким нянькала, всюду таскала. Мать в поле, Мила из школы встретит, с уроками поможет, накормит. Что говорить?
Аэлита вздохнула:
– У меня нет братьев-сестер. Верно, так хорошо, когда есть брат или сестра. Я всегда мечтала, а мама говорила, бросит отец в бутылку глядеть, тогда рожу. Не дождалась.
Они подошли к станции: вдали маленькой точкой показался состав.
– Может, останешься? – Опять спросил Семен, – зато не придется одной из Питера добираться.
Аэлита мотнула головой. Электричка остановилось дверью напротив молодых. Заняли места, девушка положила голову на плечо Семена и замерла. Тот сидел, затаив дыхание, впитывая тепло, негу, испытывал всепоглощающую любовь к милому доверчивому созданию.
– Милая, верно, не спала ночь. – Думал он, – я, чурбан, дрых, яко сурок. А ведь мне предстоит объяснение, оставляю невесту. Почему совесть не грызет, не изводит. Может, в самом деле, с Наталкой не любили, а играли в киношные чувства? Хорошо слез и упреков избежать.
Аэлита вздрогнула и подняла голову: