Любовь в Атлантиде. Рассказы и повести

Срам один. Опустили они в водоем толстенный шланг, и давай качать. Вода под напором ударила, только не туда куда надо, а в дыры, и давай хлестать, топя улицу и окатывая любопытных. Пока латали клейкой лентой «кишку», школа сгорела дотла. Полили они угольки и убрались восвояси.

Дед закурил. Изба дышала Машей, каждая вещь говорила о незримом присутствии хозяйки. Кухню и столовую разделяла печь-плита так, что получалась стена, выложенная когда-то побеленным кирпичом. Рука супруги оживила её северным пейзажем: окаймленная высокими берегами река несла воды вдаль, где высились заснеженные пики гор. На ближнем плане летели три лебедя: первый храбро рвался ввысь, второй изо всех сил старался не отстать от товарища, третий понуро махал крыльями и едва поспевал за остальными, держась гораздо ниже других. Ему казалось, что первый, рвущийся в небесную даль лебедь – его Маша, гордая, непостижимая, он – это второй лебедь, из последних сил спешащий за ней, а третий – дочка Рита, только осваивающая сложную науку жизни. На левом гористом берегу раскинулось селение, а там дальше высилась скала, на которой, закутанная в тёмно-синий плащ, гордо подняв голову, стояла хозяйка горы, жена Маша. Когда он сказал, что узнал хозяйку горы, любимая усмехнулась: «Опять твои фантазии, я не вижу никого». Дед Миша покачал головой и хмыкнул: «Фантазии». Он снова посмотрел на картину: «Да, вот же она, Маша, выдумщица и мастерица иллюзий. Знаю, она нарочно отнекивается, вид-то у нее при этом хитрющий. Вот подмигнула». Дед прикоснулся к одинокой фигурке пальцами и всмотрелся в горный хребет, за которым только сейчас увидел чёрные сгущающиеся тучи. Плащ едва заметно трепетал. «Дорогая, надвигается буря, спускайся на землю», ? сказал он. Хозяйка горы покачала головой.

Дед вздохнул: она была своевольницей. За долгую жизнь он не раз связывал себя узами брака, но никогда не был настолько свободным в супружестве, что порой казалось невыносимым. Мог ли подумать, что будет жить в ожидании телефонного звонка, более того, находить сладостными томительные часы, дни, когда бродил по дому, прислушиваясь, когда уходил на улицу, нарочно оставляя сотовый на столе, чтобы потом, возвращаясь, лихорадочно искать входящие звонки. «Волшебница, колдунья», – прошептал дед. Опять в дверь постучали. Он спустился на крыльцо и, не спрашивая, отворил.

– Привет, Трофимыч. Что-то не видно тебя. Пьёшь?

– Здорово, Володя. Какое там. Совсем отвык, растерял питейную практику. Не тянет.

– А твои когда приедут?

– К выходным.

– Что-то Дэн тут крутился. Смотри.

– Ваня заходил.

– Не больно приваживай. Значит, Маша будет к выходным? Ну, я пошёл.

Трофимыч закрыл дверь: « и этот». Как Маша приезжает, так и вьются вокруг, она лишь посмеивается. Сердце кольнула ревность. А что хотел? Она красавица. И разве не он сказал, что предоставляет полную свободу, когда Маша предложила развестись. Дед накинул лёгкую куртку и вышел из дома, закрыв дверь на замок.

Сосед Володя стоял на дороге, щёлкая семечки и сплевывая шелуху себе под ноги, сегодня у него оттопыривались оба кармана куртки: из правого он черпал семечки, значит, в левом притаилась маленькая.

– Что дед, покурим?

Они присели на трухлявое бревно, лежащее на обочине, и закурили.

– Куда собрался?

– Гуляю. Пройдусь в сторону лесничества, а там по тропке в лес. Мы всегда с Машей так ходим.

– Ну, давай провожу до поворота.

Володя встал, придерживая левый карман рукой. Поднялся и дед. У развилки простились, и каждый пошёл своей дорогой. До лесничества было рукой подать, а там и сосновый строевик, полный черничника, в июле сплошь покрытого синими ягодами.

Михаил Трофимович остановился против избы, украшенной разноцветными стеклышками. Маша называла её «пряничным» домиком. Старики возились в огороде и не заметили его. Избушка переливалась на солнышке. Двор был чисто выметен. Над калиткой широкая арка сверкала, подобно детскому калейдоскопу, беседка и колодец веселили глаз. Когда-то, ещё в советское время, в поселке работал стекольный завод и у многих жителей до сих пор серванты были уставлены причудливыми изделиями.

Вдоволь налюбовавшись, Трофимыч продолжил путь. Воздух был лёгким и приятным, пахло хвоей и чистотой. Всего несколько лет назад Маша купила дом в селе, но он стремительно вошёл в их жизнь, словно живое существо. Наверное, так и было.

Прогуливаясь, он по-детски счастливо думал об угощении, только на радостях забыл спросить приедет ли с ней дочка. «Ну да, ладно, пусть едет», – решил он. Ноги шли бодро, если не считать того, что правое колено, простреленное лет пятнадцать назад, когда он работал сторожем у миллионера, начинало ныть при долгой ходьбе.

«Да, жизнь, – вздохнул Трофимыч, и, притормозив, вытащил из внутреннего кармана ветровки красную пачку сигарет. – Жизнь распалась на две половинки: прошлая – та, когда, работал в кино и знал многих замечательных людей; и нынешняя – пенсия, работа сторожем, швейцаром в ресторане, инвалидность и как итог, безделье». Он по лошадиному затряс головой, и, сунув в рот сигарету, похлопал по карманам куртки в поисках зажигалки: « Вот, чёрт, никак забыл? Нет, в джинсах, милая».

Облегчённо вздохнув, дед сильно втянул дым, закашлялся, и, умерив первоначальный шаг, побрёл дальше. По обеим сторонам бывшей узкоколейки высился строевой лес; прямые, как на подбор, сосны, макушками задевали небо и ветер плутал по вершинам, остерегаясь забираться глубоко в чащу. Солнце садилось, освещая лишь половину дороги. «Дойду до канавы, где мы собирали бруснику прошлой осенью». Воспоминания опять колыхнули душу: вот они бредут в поисках брусничника, примеченного женой ещё летом, а вот увидели красные огоньки в темно-зелёной листве.

Маша радостно ахнула, заспешила присесть на полянке, усыпанной брусникой. У него счастливо забилось сердце. Опустившись на кочку, Дед наслаждался стуком ягод о Машино ведерко. Перекурив, и он стал собирать лесную ягоду в маленькую корзинку.

«Вот оно, это место», – узнал старик. Он сел на обочине и вновь нащупал в кармане неизменную красную пачку. Едкий дым, который так не любила его подруга и жена, проник в лёгкие и отозвался в голове едва ощутимым туманом, слабой эйфорией.

«Маша, Машенька…». Лес дышал Машей, помнил её. Дорожка, по которой шёл, хранила следы быстрых ног, и Михаил видел их отпечатки наяву. Он взъерошил волосы, проведя растопыренными пальцами ото лба к затылку: «Наваждение, – мелькнула беспокойная мысль, – не бывает такого». Кинул взгляд на песчаную тропу и увидел рельсы, идущие вглубь леса к песчаному карьеру, а между ними лёгкую поступь стройных ног, выше колен скрытых густым туманом. Мимо промчался короткий состав, безмолвный призрак. Трофимыч едва успел скатиться в канаву: «Что за чёрт? Хорошо воды нет».

Он протёр кулаками глаза и видение исчезло. Тем временем солнце опустилось в чащу леса, и сумерки охватили мир. Надо спешить до полной темноты. Дед вылез на дорогу и зашагал к деревне. Идти было недолго, с четверть часа до первых домов, и еще минут десять до избы, высоко стоявшей над прудом.

Окно, в котором он оставлял свет нарочно, поддерживая ощущение, что дома ждут, отражалось в воде ярко-желтым пятном на фоне темнеющего дома.

Вернулся домой голодный, измотанный. Ага, звонила жена. Он набрал номер.

– Миша, жди меня завтра, – сообщила она, – Степку привезу.

Наконец. С котом будет веселей, с животинкой и поговорить можно. Вообще, с наступлением тепла жена приезжала чаще; надо и за огородом присмотреть, и самой отдохнуть на свежем воздухе. Кроме того, на даче ей хорошо пишется.

Прямо с утра дед решил идти в магазин за продуктами: надо приготовить что-нибудь из его фирменных блюд. «А съезжу-ка лучше в райцентр, там выбор богаче», – неожиданно передумал он. В хлопотах время бежало.

Едва успел поставить чайник, как раздался стук в дверь.

– Ваня! – вспомнил Дед.

Молодой человек смущённо отказался от предложения войти и, ссылаясь на занятость (мол, надо матери помочь), извинился, что не может составить компанию.

– Ничего, – хорохорился старик, – у меня радость, Машенька звонила, что завтра приедет, может даже с Ритулей. Дёрну в райцентр пораньше, хочу приготовить вкусненького для них.

– Это хорошо, дядь Миш, – Ваня одобрительно кивнул и, махнув рукой, пошел к калитке.

Михаил Трофимович затворил дверь и вернулся в дом, где закипал чайник. Чай пить не стал. Налил в стакан пива и достал из холодильника селедку. Сказать, что Ваня расстроил его? Нет, не очень, но планы на вечер поменялись, вместо сладкого чая и задушевной беседы, впереди оказался вечер в одиночестве с пивом и селедкой. Зато можно раньше лечь спать, приблизив, таким образом, наступление завтрашнего дня.

Крохотной точкой вдалеке появилась электричка. Точка быстро увеличивалась, приближаясь; стали видны красные полосы на зелёном лице локомотива. Через несколько минут достигла платформы, и медленно проехав вдоль неё, остановилась последним вагоном против деда, напряжённо до слез, высматривающего Машу среди людей в тамбуре. Наконец, он всё же увидел её в последний момент, и широко распахнув руки, двинулся навстречу, ласково улыбаясь. Маша пушинкой вылетела из электрички и остановилась, дожидаясь дочери. Следом вышла Рита. Дед обнял обеих, причитая: «Лапушки мои, родненькие, приехали в свой домик. Родненькие». Он забрал из рук женщин сумки и они семьей пошли по деревне через центральную площадь, где передвижная торговля сворачивала товары и грузила на микроавтобус. Трофимыч гордо посматривал по сторонам – пусть все видят, какие красавицы его жена и дочка, а те жадно вдыхали деревенский пьянящий воздух, попеременно восклицая:

– Ах, чем дышим в пыльном мешке мегаполиса!? Как еще живы?

– Это же нектар, ты чувствуешь аромат теплой земли? А запах дымка?

Свернули на улицу в двести пятьдесят домов, глядящих фасадами на путников, идущих по двое-трое с электрички. Машин дом был под номером пятьдесят семь, не устанешь даже с увесистыми сумками, оттягивающими руки и режущими пальцы. Изба, поблескивая краской, улыбалась хозяевам окнами, в которых горел свет, несмотря на ясную вечернюю погоду.

В доме было жарко: Трофимыч, как всегда, перегнул в стремлении растопить ровную, как ему казалось, с некоторых пор душу жены. Он засуетился, перечисляя продукты. Дочка распахнула холодильник:

– Ого, мам, смотри, не дом, а полная чаша!

– Да уж, ты не голодаешь, здесь есть чем поживиться!

– Все для родненьких. А из готовой еды, есть супчик с фрикадельками, очень вкусный, картошка почищена, и куриные окорока можно пожарить. Да вы ведь малоежки, как птички клюнете, и сыты.

– Пожалуй, по пол тарелки супа мы бы съели. Ставь кастрюлю, а мы переоденемся.

Через пятнадцать минут вкушали суп. Неожиданно Маша сказала:

– От Чудова ехала знакомая и огорошила меня. Ужасное происшествие случилось сегодня ночью в деревне. До сих пор не могу в себя прийти, просто не укладывается в голове.

– Что ж такого случилось ночью?