Ярослава. Ворожея

А сам вбежал к спящей Заринке.

Глава 4.

С тех пор, как Чародейка вернулась с капища, солнце оборотилось в луну. И вновь стало солнцем. За окном брезжил рассвет, оттого и тени, что дрожали в углу горницы, желали скорее раствориться, исчезнуть. Да только нельзя им было приказа ослушаться.

И, прежде чем отпустить, Колдунья пытала:

– Сладка ли кровь той, что откликнулась на зов?

Тени колыхались, шепча госпоже ответную дань:

– Сладка, вкусна…

– Хватило ль?

Тени дрожали. Они, поднятые из Лесов Симаргла, были всегда голодны, оттого и страшились:

– Еще бы… еще б немного…

Жадные голоса становились крепче, врываясь в сознание Чародейки, отчего голова ее, доселе не ведавшая людской боли, начинала гудеть. А это раздражало. И она отпустила заблудшие души на волю –  на время.

Сама же вновь склонилась над картой.

Огоньки – желтые, красные и зеленые – загорались и гасли. И тех, что гасли, было в разы больше. Все верно: заемная жизнь ее, как и сила колдовская, требовала откупа. Крови животворящей. И где взять ее столько, чтоб погасить голод? Правильно, нигде. Потому как жизнь тех, кто ходит по Земле Лесной, выкупит ее ненадолго. И лишь ворожеи с ворожебниками способны дать больше…

Хозяйка покоев шумно втянула воздух. Еще немного, и она, подобно сосуду, наполнится мощью, и уж тогда ее планы свершатся.

Когда-то она хотела стать вровень с богами.

Колдунья засмеялась своему скудоумию. И смех этот был сладок.

Вровень? Глупая! Ей это больше ни к чему.

Потому как, наполнившись силой ворожебной, она закроет этот мир от богов. Станет править Землею Лесной, раскинувшейся меж Копей Соляных да Южного Моря. А выпив силу слышащих до дна, станет единственной, кто среди живых несет в себе зерно божественное. Тогда-то и сама Степь, и Море Северного Ветра покорятся ей. И, верно, Князь Соляной, Велерад Великий, наделенный ворожбою древней, склонит пред нею не только голову, но и колени. И помехи быть не может…

Она закрыла глаза и томно улыбнулась.

За сомкнутыми веками было хорошо, умиротворенно. Только вот свет…

Яркий, золотистый, он пробивался сквозь веки, нарушая покой Колдуньи. Откуда?

Та раскрыла глаза и ощутила, как по спине пробежал холод.

Там, на карте, среди сотен разноколерных звезд, сияла одна золоченая – яркая, искристая. Сияла так светозарно, что Чародейка зажмурилась.

Быть такого не может!

Золотистый огонек вспыхивал лишь однажды, и Соляные Копи поглотили его. Старый Велерад в ту ночь обошел ее, напитавшись силой целебной. И ей ведь казалось, будто бы такому уж не случиться. Тогда что?

Колдунья склонилась над картой.

Здесь, за пределами Лесных Земель, границы сукна чудесного теряли очертания, и Чародейка могла лишь предположить: огонек горел по-за Княжеством Соленым.

Торфянники? Море Северного Ветра? Или еще дальше – там, где земли были едва обжиты, почти неизведанны?

И отчего там?

Старые боги снаряжали детей своих на бой с нею, Колдуньей. А огонек горел слишком далеко от Лесной Земли. Не свой, не здешний. Тогда, быть может, он – лишь ошибка, морок?

Чародейка задумалась.

Пропустить такое чудо она не могла. Но и отправляться вслед за ним слишком рискованно. Особенно теперь, когда она почти достигла желаемого.

Что ж. Огонек будет сиять. А она станет следить, потому как такой силы ей окажется достаточно, чтобы завершить начатое…

В дверь снова постучали. На сей раз не девка простая, но боярин высокородный, Акамиром прозванный. Чародейка помнила, что воеводство его лежало близ Камнеграда. И все три барских села – Белозерск, Смоляница да Рыбница – были полны озер щедрых, да лесов густых. В густых борах тех всякой снеди хватало. Хлебосольными значились места акамировых владений что на бруснику с клюквой кислые, что на грибы белые. А еще на мясо дикое да шкуры ценные. И, стало быть, сам воевода нужды не знал. Оттого и голову клонил низко к долу, покорность проявляя:

– Звала, Княгиня?

Чародейка развернулась на каблучках легко, невесомо почти. И улыбнулась нежно:

–  Звала. Что нынче веча?

Боярин огляделся по сторонам, словно бы страшась, что слов его услышат. И тогда, стало быть, не сносить ему головы, потому как пускать бабу до дел градских, пусть и саму Княгиню, немыслимо, смело. Да только чуял старый лис силу в той, что стояла перед ним. Не обманывался ни на стан тонкий, ни на взгляд нежный. Потому и докладывал всегда изрядно, и голову клонил, что перед Князем самим, Туром Каменным.

Вот и сейчас запустил пальцы в бороду пшеничную да сверкнул глазами серыми:

– Войска собраны, Княгиня. Все семь воеводств стоят у стен Камнеграда. Ждут приказаний.

И ведь шуба на нем ценная, породистой лисицей выделанная. И кафтан багровый золотом расшит. Широкие портки в сапоги телячьи вправлены, и меч, что висит на поясе, крупным лалом украшен. У самого Князя такой имелся. А ведь не пострашился Акамир прибыть на вечу в одеянии дорогом, показать, что вот-вот вровень с Туром самим по богатству станет. Знать, время пришло не просто верностью брать…

Да только новости были хороши. Ждала их Пламена, оттого и удовлетворенно вздохнула:

– А воеводы?

– И они готовы. Правда, трое из семи мертвы по-за Мором Струпным, что выкашивает села. На вече были только сам Князь Тур, под которым воеводство центральное, да трое бояр: Завид, Видогост и я. А вот Лесьяр, что западные земли возглавлял, да Вацлав с пограничных к Белогородскому Княжеству владений померли на той седмице. И Борислав с восточного краю, говорят, представился вчера к вечере. Его тело едва поспело остыть к княжеской беседе.

– Стало быть, войска прибыли, – проговорила Чародейка. – Вооружились?

– Так точно, Госпожа. Пики с мечами доставали из самих оружейных Князя, потому как среди крестьян мало чего оказалось пригодным. Да и с воеводовых замков все добро вынесли. То ж с вилами и сохой не пойдешь на степняка.

– Не пойдешь… – согласилась Чародейка. – Только степняк покамест далеко, и первым его дождется Белоград. А там – как знать? Быть может, на Земле Лесной его встретят не только Струпным Мором да мечом людским? Старая земля и сама заступаться умеет…

Воевода сощурился. Он не разумел, о чем говорила Княгиня, а вот переспрашивать страшился: лишнее любопытство и голову снести могло. Как тому же Ярополку зимы назад…

– Верно, – Акамир чувствовал себя неуютно, отчего все больше теребил край шубы меховой. И глаза бегали, словно бы у ворья простого.

– Что же храмовники?