Дневники дьявола

Вот оно! Ощутив, вполне реально холодок внутри, я поняла, что это и есть момент истины. Именно тогда родилось мое недоверие к Антону, раз и навсегда исключившее возможность развития с моей стороны даже дружеской симпатии к нему. Странно, человека уже нет, а моя память до сих пор так живо хранит этот его жуткий взгляд и услужливо вытащила не только его, но и все мои эмоции в тот момент, откопав всё это в своих закромах. Холодок, пахнувший от этого воспоминания, требовал дальнейшего анализа, на который вдруг сразу не осталось ни сил, ни желания. Это теперь я понимаю, что мой внутренний голос в этот момент просто вопил, пытаясь меня предостеречь и остановить. Но я оказалась крепка тем же самым умом, что и остальные 99% человечества, и, стряхнув с себя апатию и навалившуюся вдруг усталость, самозабвенно начала ковыряться в этих своих воспоминаниях!

****

Да, этот мужчина готов был в ту минуту реально физически уничтожить меня. Господи, да что же я такого сделала ? Вроде ничего.

Это было в день нашей первой и абсолютно деловой встречи. В редакцию позвонила секретарь стройки и передала просьбу Генерального директора, что бы именно я, как главный редактор газеты, которой был заказан материал о юбилее предприятия, нашла время встретиться с ним по этому вопросу. Предоплата, уже поступившая на наш счет, говорила об очень серьезных намерениях заказчика и у меня не было оснований отказать руководителю в личной встрече, тем более, что целесообразность проведения ее на предприятии, не вызывала у меня сомнений.

– Проходите, Мария Станиславовна, располагайтесь. – навстречу мне из-за красивого и дорогого офисного стола шагнул невысокий и немолодой, но еще очень способный зажечь дамское сердце, поджарый мужчина. Холеный, в дорогом костюме он умело играл искрами прищуренных темных глаз за стеклами очков в новомодной щегольской оправе. Улыбка выдавала в нем человека, уверенного в своем умении преподнести себя с выгодной стороны.

Побаловав меня прекрасным кофе с диковинными конфетами, приятной беседой о моих литературных талантах и неотразимом женском обаянии, в которых я , исключительно из соображений экономии времени, не стала его разубеждать, Антон Максюта вдруг взял «с места в карьер». Он, видимо, решил, что раз я приняла его комплементы благосклонно, уже пора перевести наши отношения в более интимные, чего-время-то-терять. Сославшись на предстоящее нам длительное и утомительное, с его слов , путешествие по предприятию, он предложил мне пройти в смежную с его кабинетом комнату отдыха.

Я быстро просекла «фишку» и , усмехнувшись, пожала плечами и осталась в кресле:

– Напрасные хлопоты, Антон Васильевич. Я абсолютно не устала, да и пока наслаждалась вашим угощением и беседой, отдохнула впрок. Давайте обсудим формат заказа и пройдёмся по участкам.

Антон молча подхватился из глубокого кресла, походкой мартовского кота проскользил по дорогому половому покрытию вокруг столика, стоящего между нашими креслами, и, взяв меня под руку, легко потянул верх, другой рукой махнув в сторону приоткрытой двери за его рабочим креслом, откуда с самого моего прихода негромко звучали приятные слуху джазовые композиции. В голосе Максюты так же послышались нотки кошачьего урчания:

– Не отказывайтесь, Мария Станиславовна! Мы часто даже не догадываемся, какие приятные вещи пропускаем впопыхах. Поверьте, на слово, я умею доставить женщине наслаждение!

– Антон Васильевич, я уже большая девочка и вряд ли Вы сможете мне показать что-то интересное, незнакомое и полезное для меня, чтобы тратить на это ваше и ,тем более, моё время.

Я решительно высвободила свою руку из внезапно больно сжавших мое предплечье пальцев мужчины и, все еще улыбаясь, но уже с нескрываемой неприязнью взглянула ему в лицо. Реакция Антона на мой презрительный и колючий взгляд оказалась для меня весьма неожиданной, как будто я ударила мужчину, так резко откинул он голову назад. В его глазах смешались обида и недоумение. На мгновение только что уверенный в своей неотразимости и силе мужчина стал похож на растерянного подростка. Он отвернулся от меня и стремительно вернулся в свое рабочее кресло, плюхнувшись в него так резко и грузно, что оно неприятно скрипнуло. Закрыв глаза, Максюта тяжело задышал, будто ему не хватало воздуха и его лицо побагровело. Решив, что человеку плохо, я вскочила с кресла и уже почти добежала до входной двери, чтобы позвать секретаря, как спокойный и абсолютно ровный голос Антона догнал меня на пороге его кабинета.

– Куда же Вы, Мария Станиславовна? Я Вас напугал? Простите великодушно, Вы верно не так всё поняли.

Обернувшись на голос, я наткнулась на его полный ненависти, испепеляющий взгляд. Некоторое время мы смотрели в глаза друг другу, и с каждой секундой холод все сильнее пронизывал мое тело. Но, как и всегда в минуту опасности или злости, мой взгляд так же стал волчьим. В десятом классе директриса, походя обидевшая во время урока мою подругу, а потом и меня, когда я поднялась за партой и потребовала от неё извиниться перед Надюшкой, взглянув на меня, резко отшатнулась и пробормотала:

– Смирнова, убери свой волчий взгляд немедленно. Если бы можно было убить взглядом, меня по твоей милости уже везли бы в морг. Выйди вон из класса!

Тот инцидент, произошедший за месяц до окончания школы, стоил мне золотой медали, но только закалил мою тягу к справедливости и умение постоять за себя и тех, кто нуждается в моей защите.

Мои сжатые в полоску губы и блеск прищуренных глаз всегда весьма красноречиво выражали мое презрение и отчаянную решимость стоять насмерть в любом смысле. Противник обычно быстро отводил взгляд, но на этот раз пауза явно затянулась. Своеобразная дуэль с Максютой стала мне надоедать. Я, не отводя глаз, соображала, как выйти из этой дурацкой ситуации и ретироваться, не доводя дело до унизительного скандала.

Словно угадав мои мысли, Антон первым опустил глаза и, когда через долю секунды он взглянул на меня, из-за стекол супермодной оправы на меня снова смотрели два бархатных омута с игривыми и зовущими золотистыми искорками. Я вскинула брови в немом вопросе. Антон же, широко улыбаясь мне, быстро подошел к двери кабинета, распахнул ее, бросил приказ секретарше: «Еще два кофе, пожалуйста, машину к входу через десять минут!» и, бережно усадив меня на стул у длинного конференц-стола, аккуратно присел на соседний.

Мои колючки продолжали торчать во все стороны, но Антон и не подумал приглаживать их извинениями. В его глазах, наполненных прежней уверенностью, не осталось и тени промелькнувших страстей, они смотрели с благосклонностью и предупредительным вниманием и только. Недавний взрыв чувств выдавали лишь еще державшийся на его лице румянец, да набухшая на виске венка с капелькой пота.

Да, Максюта умел маскировать свои чувства и, наверное, поэтому, я только сейчас поняла, что именно насторожило меня в нем. Больше никогда между нами не возникло неловкости или недосказанности, Антон всегда держал почтительную дистанцию, хотя попыток подольститься ко мне не оставлял, но делал это нарочито корректно и знал меру.

Секретарша принесла снова тот же изумительный кофе, и мы продолжили деловую беседу в рамках проблемы, которую мне предстояло решить. Генеральный директор стройки лаконично объяснил мне, что ему хотелось бы увидеть отраженным в нашей газете за его деньги, кто и когда передаст мне необходимые данные.

Потом Антон долго водил меня по зданию Управления, откровенно хвастаясь евроремонтом и дорогим оборудованием кабинетов. Мы посетили на его директорской «Волге» ряд монтируемых объектов, потом он на базу отдыха предприятия пригласил меня отдохнуть вместе с мужем в любое удобное для нас время, но почему-то без энтузиазма встретил мое желание пройтись по цехам предприятия. Я настоятельно повторила просьбу и Антон, сославшись на занятость, явно только для видимости, попытался найти мне сопровождающего, но все оказались где-то вне кабинетов, и моя экскурсия из «блеска в нищету» строительно-монтажного гиганта тогда так и не состоялась.

В следующие дни у меня были другие заботы, и я смогла попасть на «запретную» территорию предприятия Максюты только после юбилейных торжеств, но до публикации заказанной статьи в газете.

****

Торжественное собрание было пышным и по представительству «отцов» и «элиты» города, и по изобилию живых цветов, несмотря на зимнее время, и по хвалебным речам, и по дорогостоящим подаркам. Банкет был просто «пиром Иоанна Грозного».

Столы сверкали хрустальной посудой, дорогими подарочными коньяками и не менее дорогой водкой, поражали обилием и изысками закусок. Действо снималось, естественно до определенного этапа застолья, на профессиональную видеокамеру. Избранное Антоном общество много говорило, хваля его, себя и друг друга, пило, ело, потом лихо отплясывало и с середины вечера начало расползаться по многочисленным укромным закуткам особняка сталинской постройки.

На меня, наконец-то, перестали обращать внимание, и я поспешила на выход, где перед зданием на стоянке в машине меня уже час ждал муж. Мы сразу договорились с утра съездить на предприятие Антона, которое я вознамерилась посетить уже без провожатых.

Утром, мы с Даниилом, как лазутчики, проникли на территорию через «народную проходную» – весьма комфортную дыру в ограждении предприятия. Пока начальству доложили, и оно, в лице заместителя Максюты, перехватило меня, я уже поговорила с рабочими и посетила два основных цеха, а еще в двух успел побывать мой «внештатник». У Канурина, лысенького и полненького старичка, руки просто ходуном ходили, когда он подкатился ко мне на своих коротеньких ножках, во время нашей беседы со сварщиками. Срывающимся от страха голосом он слезно стал просить меня удалиться с территории, повторяя, как заезженная пластинка, что «сам» его уволит из-за меня, и что я должна его пожалеть, потому что ему осталось всего два года доработать до пенсии.

Я, собственно, к этому времени уже собрала необходимый материал, сделала несколько фотографий и прояснила для себя все вопросы. В других цехах, по словам рабочих, положение было не лучше, проблемы повторялись, поэтому я пожалела перепуганного заместителя директора и под его «конвоем» прошла через официальную проходную предприятия, где в машине меня уже ждал Даниил, успевший удрать с территории незамеченным через «народную проходную».

Едва я успела доехать до редакции и разместиться на рабочем месте, как Антон, узнавший о моем своеволии, собственной персоной пожаловал в мой кабинет.

Генеральный директор старался скрыть раздражение, но уже с порога стал диктовать свои условия:

– Мария Станиславовна, если я плачу за материал, я хочу видеть в нем только то, за что я плачу…Это ясно?

Я, тихим голосом, но чеканя каждое слово, оборвала его гневную тираду:

– И Вам доброго дня, Антон Васильевич! Присядьте, пожалуйста. Чаю, кофе? Придите в себя и в спокойной форме изложите мне ваши претензии!

Антон с грохотом отодвинул стул для посетителей, тяжело сел и бросил сцепленные руки на стол. Он, лишь слегка повернув ко мне голову и не поднимая глаз, раздраженно продолжил:

– Мария Станиславовна, я заказал Вашей газете статью о юбилее предприятия, а не о его проблемах и хочу быть уверен в том, что, развернув в четверг Вашу газету, я прочту о наших достижениях и победах, ну, может, о проблемах неплатежей заказчиков, но не более. Я могу на это рассчитывать?

– Думаю вряд ли, Антон Васильевич, тем более после того, что я сегодня увидела на вашем предприятии и услышала от ваших рабочих! – спокойно ответила я.

Антон удивленно взглянул на меня и поднял сначала брови, а потом повернулся ко мне всем корпусом и вонзил в меня уже знакомый испепеляющий взгляд:

– Да что ты себе позволяешь, бабенка? Думаешь, я не смогу заставить? Да мне одного звонка хватит, что бы завтра тебя не было не только в этом кресле, но и в этом городе!

Я себя в этот момент не видела, но догадывалась, что моё лицо явно не светилось доброжелательностью и радушием. Прищурив глаза, я с кривенькой такой ухмылкой ответила на угрозы:

– Ми з Вами, пановэ, свинэй нэ пасли! Як кажуть на ридной мове мойого чоловика, не кажи гоп…! Я прибегла к откровенной иронии, как делала всегда, когда хотела вынудить зарвавшегося оппонента «сбавить обороты» или «покинуть поле боя».

Но на этот раз мои слова возымели неожиданный эффект. Антон вдруг вмиг успокоился, откинулся на спинку стула и озорно подмигнул мне:

– Яка гарна жинка, от це ж казачка, от цеж так! – и заливисто захохотал.

Я с удивлением смотрела на хохочущего мужчину, который только минуту назад готов был своими связями вычеркнуть меня не только из списков редакции, но и жителей города.

Смахнув выступившие слезы, Антон миролюбиво склонил голову и дурашливо произнёс:

– Ой, не губи барыня, холопа своего, помилосердствуй, ну хоть не очень ругай за мои деньги-то, а? Юбилей все же, а я обещаю, что займусь и техникой безопасности, и радиацию заасфальтирую и подсобки в приличный вид приведу и зарплату работягам повышу. Вот видите, Мария Станиславовна, я прекрасно знаю наши «узкие места» и готов решать проблемы!

–Вот то-то и оно, что лучше бы деньги, которые в водке и коньяке растворились, да в туалет слились на пользу предприятию и работягам истратили, а то ведь блеск и нищета в одном флаконе! – ещё не остыв от перепалки, с укоризной произнесла я и твёрдо добавила:

– Писать буду как считаю нужным, по закону и моей совести. Хотите забрать деньги, пишите письмо и присылайте с доверенностью работника, выдам немедленно в кассе наличными. Статья выйдет за счет газеты …

Я протянула Антону чистый лист бумаги, но он только устало махнул рукой и, тяжело встав со стула, сухо произнес:

– Ладно, давайте по совести, получу что заслужил, ничего не поделаешь. Вот только простите меня великодушно за срыв и угрозы. Накрутили меня крикуны все хором, не сдержался. Ну, мир, Мария Станиславовна? – и он протянул мне руку.