Зов пустых душ

Серёга напрягся:

– Она? Кто «она»?

Отсмеявшись, старик вытер глаза рукавом засаленной телогрейки. И неожиданно серьезно сказал:

– Жена моя. Надя. И дочка Олюшка. Обе велели сюда прийти. И в голову себе стрельнуть. А тут вы… Спасли, выходит, меня. От смерти спасли.

Напарники переглянулись. При всех нестыковках и конфликтах понимали они друг друга отлично и без слов. Ситуация нештатная. Надо сообщить шефу, возможно, это как раз то, из-за чего он и выставил здесь охрану. Деда взять с собой в лагерь и максимально подробно все выспросить. И дальше решать по ситуации.

Старик безропотно согласился пройти с ними. Видно было, что ему не хочется оставаться одному. А поговорить хочется. Поэтому, даже не дожидаясь вопросов, он вдруг начал рассказывать:

– Умерла моя Надя. Почти одновременно с Кольской сверхглубокой умерла. А Олюшка не родилась. Законсервировали скважину-то. Я очень переживал – почитай вся жизнь с нею была связана. Попивать начал. А Надя беременная. И так тяжело она ходила, врачи говорили, патологическая беременность. Уж как просила меня не пить… Мол, вдруг рожать начну, кто меня в больницу повезет, со скорыми-то у нас тут плохо. Я обещал. А сам не выдержал. Напился. Очнулся – Надя меня за плечо трясет. А сама в луже кровавой стоит, и по ногам кровь льется. Пока я бегал, пока суетился… Умерла она. В машине. По пути в больницу. А Олюшка, оказывается, еще раньше умерла, в животе у нее. Врачи мне потом сто раз говорили, что нет тут моей вины. Что даже если бы я сам доктором был, не спас бы. Ни жену, ни дочку. Говорили так, да. А из души-то как вину вычерпаешь, если черной жижей ядовитой она там кипит?..

Тёмыч споткнулся. Глянул вопросительно. А Серёга почувствовал, как внезапно пересохло горло. Спросил хрипло, как каркнул:

– Вы же сказали, что жена с дочкой вас сюда позвали? Как же, если они… Если их нет давно?

Собеседник криво улыбнулся:

– Приходить они ко мне начали. Недавно. Надя молодая, красивая. И Олюшка уже большенькая, годков трех. Упрекали обе. Винили. Страшное говорили, что специально я их убил. И что нет мне места на земле из-за этого. А вчера пришли и велели идти сюда, к скважине. И пулю в лоб себе пустить. Тогда простят они меня. Я и пошел. Лучше так, чем с этой чернотой внутри…

Серёга не был трусом. Не тот характер, не та профессия. Но от рассказа старика вдруг пробрал такой ужас, какого он раньше никогда не испытывал. Полез в карман за спутниковым телефоном и увидел, что рука мелко дрожит. Отвернулся от Тёмыча со стариком, собрался. И, когда абонент ответил, Серёгин голос уже не дрожал:

– Степан Андреевич, есть. Да, наверное, то, что вы предполагали. Да, ждем.

Убирая телефон обратно, повернулся. Успел увидеть расширившиеся глаза Тёмыча. И дальше – словно раскадровка по секундам. Старик каким-то молниеносным движением срывает с плеча карабин. Говорит в пустоту, но явно кому-то: «Да, я виноват. Иду к вам. Простите». Приставляет дуло к подбородку.

Вечную тишину над законсервированной много десятилетий назад Кольской сверхглубокой скважиной разорвал выстрел. А два человека в военной форме и с автоматами застыли над третьим – лежащим на мокрой серой земле. Для него всё было кончено, для них – только начиналось.

Глава 1

Смутно знакомая пожилая женщина что-то говорила. Губы шевелились, но Арина не слышала ни слова. Изо всех сил пыталась услышать – и никак. Женщина сердилась, жестикулировала, но ситуация не менялась. Арина словно оказалась в каком-то пузыре: до нее не долетало вообще ни одного звука, тишина была абсолютной. Когда от отчаяния она была готова разрыдаться, что-то произошло. Рядом с первой женщиной оказались еще две. Причем, одна из них тоже была смутно знакомой, а вот вторая… Арина рванулась вперед с криком: «Мама!». Впрочем, ее крик прозвучал слабым отзвуком. А женщины уже втроем стали делать какие-то странные пассы руками. И, наконец, Арина услышала мамин голос. Не ушами услышала, а словно он в голове у нее зазвучал:

– Крепко же закрыли тебя от нас, девочка моя. Не докричишься, не дозовешься.

Арина разрыдалась. Она помнила, что мама давно умерла, тосковала по ней, скучала. А та почему-то даже во снах не приходила. Хотя при жизни была если и не ведьмой, то однозначно человеком энергетически сильным. И дочь все время переживала, что как-то обидела маму, что-то сделала неправильное или, наоборот, чего-то правильного не сделала. Вот мама и не приходит. И вдруг – пришла. Не во сне. Не во сне?..

Оглядевшись вокруг, Арина поняла, что это наверняка сон. Какой-то странный и страшный лес: корявые высохшие деревья, ветви, как искалеченные руки, переплетаются между собой. Под ногами – черная, словно выжженная трава. И небо – пепельно-серое, мутное, неживое. Вообще пейзаж выглядел мертвым, так Арине увиделось и почувствовалось. Живыми были только люди. Она сама, мама и… Мара и Макошь! Вспомнила, кем были смутно знакомые пожилые женщины. Мара – ее далекая прабабка, родоначальница, можно сказать. Макошь – славянская богиня, сочетающая в себе массу ипостасей. И все эти ипостаси пригодились тогда, много лет назад, когда Макошь помогла им сдержать вторжение Тьмы в реальный мир.

В голове снова раздался мамин голос, тихий, чуть искаженный непонятными помехами:

– Ариша, доченька, надень амулеты. И на себя, и на Степу, и на Ладу. Иначе мы до вас и не докричимся, и не достучимся. Беда, моя девочка, снова беда… Надень… Федор Мих…

Арина открыла глаза в темноте своей спальни. Сердце выпрыгивало из груди, во рту пересохло. Она протянула руку к тумбочке, на которой всегда стоял стакан с водой. И вскрикнула: вместо стакана пальцы нащупали что-то мягкое и липкое. Тут же стало светло: Степан проснулся и первым делом зажег бра, висевшее над супружеской кроватью. Спросил встревоженно:

– Риша, что ты?.. Дурной сон приснился? Почему ты кричала?

И вдруг глаза его округлились от изумления – он смотрел на тумбочку жены. Арина тоже перевела туда взгляд и закричала уже в полный голос, отдернув руку и судорожно пытаясь оттереть ее о простыню. На тумбочке, вместо привычного стакана с водой, лежал окровавленный птичий трупик. А больше всего на свете Арина Чернова боялась птиц. Мертвых птиц.

***

Арина нервничала. Обычно жизнерадостная и вполне оптимистичная, в последнее время она находилась в постоянном тревожном ожидании. Вроде бы в ее жизни ничего не изменилось. Все так же с огоньком писались книжки. Все так же любил и баловал муж Степан. Все так же радовала дочка Лада и многочисленные друзья. Но… При всем этом благополучии Арина чувствовала, что вокруг что-то назревает. Страшное. Темное.

После событий двадцатилетней давности, когда ей с мужем и друзьями пришлось спасать мир от посланца Тьмы, ее мощная интуиция и некоторые экстрасенсорные способности словно замолчали. И Арина, если честно, была этому даже рада. Уж больно много мистического и пугающего было в ее жизни еще с подросткового возраста. И так замечательно оказалось побыть просто мамой, женой, писательницей, немолодой, но привлекательной женщиной. Арина Чернова наслаждалась этим состоянием. Вплоть до недавнего времени наслаждалась. Пока кокон полного и спокойного счастья не начал покрываться трещинами, через которые просачивалась Тьма. Пока только тонкими, почти невидимыми нитями, но просачивалась. И уснувшая было интуиция, и паранормальные способности, словно пробужденные этими нитями, начали тихонько подавать голос, а потом завыли аварийной сиреной. Когда игнорировать их стало уже совсем невозможно, Арина решилась на разговор с мужем. Последней каплей стал сон и невесть откуда взявшаяся в их спальне убитая птица.

Это, кстати, было из ряда вон почище птичьего трупа в спальне – решиться на разговор со Степой. Муж, с которым они прожили вместе больше четверти века и съели столько пудов соли, что и представить невозможно, всегда был не только супругом, защитником, покровителем, но и другом. Арина так всегда и говорила, что у нее есть лучшая подруга Маша и лучший друг Степа. Причем, поскольку муж был рядом гораздо чаще, чем подруга, он и знал об Арине больше – какая-то информация до Маши не доходила уже просто за ненадобностью. И тут – вот вам. Ей страшно с мужем разговаривать! Как они дошли до такой жизни? Или как она сама до нее дошла?..

Разговор состоялся вечером, в их любимой малой гостиной. Степа отгрохал огромный дом, больше похожий на дворец, в надежде, что жить тут, помимо него, Арины и Лады, станет еще куча народу. Ладка должна была выйти замуж и родить не менее трех малышей. А им нужны няньки всякие. Пока Степан и Арина в силах, стоит взять к себе нескольких детей-сирот. Понятно, что нынешние детские дома – отличные заведения. Но все равно малышам хочется родителей, а Степа с Ариной вполне могут ими стать. И опять же, понадобятся всякие гувернантки, учителя…

В общем, когда дом проектировался и строился, Степан мысленно поселил под его крышей человек двадцать, не меньше. Но пока его мечты не осуществились. Лада замуж не спешила и уж тем более не спешила рожать ему внуков. Сироты стояли в планах, но что-то постоянно мешало сделать этот важный шаг. В итоге в огромном доме жили трое хозяев и шесть человек персонала. И многие комнаты, ввиду их размеров и пышности, использовались только во время приезда гостей. Как большая гостиная, к примеру. А вот в малой с удовольствием сидели и родители, и Лада. Сейчас дочь отсутствовала, а Степан с Ариной вели, пожалуй, первый в своей совместной жизни, настолько непростой разговор. И оба, пожалуй, жалели, что не любители выпить – под спиртное, наверное, такая беседа шла бы легче.

***

– Степ, мне страшно. – Арина заправила волосы за уши, а Степан напрягся: знал, что этот жест – признак сильного волнения.

– Ришенька, тебя так напугал сон? Или это отвратительное ночное происшествие?

Арина передернулась.

– И то, и другое. Но об этом потом, это, так сказать, ягодки. А я хочу сначала о цветочках рассказать.

Степан обнял ее, привычно поцеловал в макушку. Обычно этого было достаточно, чтобы жена расслабилась. Но не сейчас. Арина в его объятиях продолжала напоминать натянутую струну, которая готова порваться в любой момент с громким и отчаянным «Дзынь!». И Степан пообещал себе сделать все, чтобы этого не произошло. А Арина, помолчав, начала рассказ:

– Сначала я думала, что ты стал мне изменять.

Степан удивленно поднял брови и пробормотал: «Отличное предположение…». Арина усмехнулась и продолжила:

– Не удивляйся. Я знаю, что ты меня любишь, но я уже взрослая тётенька, даже местами престарелая. Так что подобного варианта никогда не исключала. Но пришлось исключить. Потому что, если его допустить, то получалось, что не тебе одному седина в бороду и бес в ребро, а всем мужикам из нашей честной компании. Вы все в последнее время ведете себя плюс-минус одинаково. Молчите, постоянно о чем-то думаете, где-то бываете и не рассказываете об этом. И вообще, максимально отдалились от семей. Первой тревогу Машка забила. Она же и так переживает, что старше Кости, что после того, как они двойняшек своих подняли, она не самым лучшим образом и выглядит, и чувствует себя. А тут наш король хакеров еще и вести себя начал именно так, как я описала. Маша приехала ко мне в слезах, рассказала, хотела посоветоваться. А я во время ее рассказа поняла, что ты-то абсолютно так же себя ведешь. И что? У вас одновременно любовницы появились что ли?! Такое предположение мы с Машкой были вынуждены отмести. Другого, впрочем, тоже не придумали. Сошлись на том, что вы от нас что-то скрываете, но что?..

Потом Ленка стала похожие вещи про Жигмита рассказывать, Катя – про Лешку. Складывался какой-то странный и непонятный паззл. А параллельно в моей собственной голове складывался другой паззл. Слишком много и в нашем городе, и в стране, и в мире стало происходить странного. Маша же продолжает мониторить информацию обо всем необычном и со мной делится. И вот налицо масса событий, вроде бы разрозненных, но моя интуиция их все собирает воедино. Пафосно прозвучит, понимаю, но все они – от Тьмы. Словно она рисует какой-то свой узор, который я тоже вижу, но смысл его от меня ускользает.

И, наконец, самое больное. Что-то страшное происходит с Ладой. Она мало рассказывает, но я так понимаю, нашу дочь мучают кошмары. И во сне, и наяву. И у Инки Медведевой не все гладко в жизни, и у двойняшек Костиных-Машиных. Михаил Жигмитович, по Ленкиным словам, тоже что-то там мутит. В общем, в наших семьях, Степ, тоже какие-то неприятные вещи творятся. И с вами, мужьями, и с детьми.

Ты знаешь, как я радовалась, когда перестала видеть, слышать, обонять и осязать то, что другим недоступно. Как приятно было оказаться не ведьмой непонятной, не экстрасенсом, а просто женщиной. Но сейчас… Все мои способности, будь они неладны, снова начинают просыпаться. Помнишь, как я чувствовала вонь от соцсети «Масквол»? Вот сейчас мое обоняние периодически ощущает похожие неприятные запахи от совершенно незнакомых людей и в совершенно непредсказуемых местах. Интуиция бьет тревогу. И… Сны. Все время мутные, страшные и тревожные. А сегодня, наконец, что-то произошло, и ко мне во сне прорвалась мама. И Макошь. И Мара. Их было плохо слышно, помехи какие-то, обрывки слов. Но я поняла, что нас каким-то коконом опутали, чтобы мы их не слышали. Надо всем надеть амулеты, которые в прошлый раз Мара нам подарила прямо перед битвой. Тогда, возможно, им проще будет к нам обратиться. И еще что-то с Достоевским связанное было. Но тут я пас, вообще не понимаю. Было сказано типа «Федор Мих…», и я проснулась.

С птицей вообще не ясно. Я так понимаю, ты даже Жигмитовских детективов подключил? И они тоже ничего не прояснили, да?

Во время длинного Арининого монолога Степан несколько раз хотел было перебить, вставить свои пять копеек. Но не стал, знал, что жене проще беседовать вот так: не короткими репликами с уточнением каждой детали, а развернутыми и длинными тирадами. Поэтому теперь наступила очередь его собственного ответа-монолога.

– Ришенька, давай по пунктам. Я рад, что вы с девочками такие умные и не пришли к выводу, что мы всей компанией одновременно стали вам изменять. Согласен, что ведем себя странно, но это, видимо, чисто мужская позиция – уберечь вас от плохого. Все решить самим, не вовлекая женщин и детей. Вот мы и пытались. Увы, не особенно успешно.

Я, как ты знаешь, еще и ограничен определенными рамками. Структура, в которую меня взяли работать после событий двадцатилетней давности, не сказать, что сильно засекречена, но мало кому известна. И разглашать информацию, которую я там получаю, нельзя. Точнее, до сегодняшнего дня было нельзя. Но ведь наверху у нас не дураки сидят. И тогда, когда вся история с Украиной и «Маскволом» приключилась, мы с вами, конечно, сделали много. Но это был, так сказать, решающий, заключительный аккорд. Государство тоже много со своей стороны совершило и решило. Именно поэтому я и не отказался, когда позвали в чиновники. Мое руководство понимает, что я теперь типа двойного агента, но у меня при этом и информации больше, и возможностей. То, что мне рассказываешь ты и друзья, никогда бы не узнали в моей структуре. То, что фиксирует она, как правило неизвестно простым людям. А я, получается, собираю данные отовсюду. И, увы, должен сказать, как во многом права ты со своей интуицией.

На самом деле что-то происходит. Плохое. Происходит здесь, в Москве. В основном, в метро. Происходит в районе Кольской сверхглубокой, давно законсервированной. Происходит на Пустой земле. В других странах. И мы, судя по всему, должны собраться вместе, чтобы это обсудить. Потому что паззл – огромный и пока никому до конца не понятный. Придется складывать его по маленькому кусочку – всем нам. Но прежде чем мы с тобой станем друзей обзванивать и приглашать на встречу, я должен тебя кое с кем познакомить. Подожди минутку, хорошо?

Степан достал мобильный, набрал номер и вышел из гостиной. Разговаривал тихо, слов Арина не слышала. Да и не вслушивалась особо, потому что вспомнила, что Степана ей тоже надо кое с кем познакомить. Даже ей, человеку совершенно не чуждому мистике, история этого «кое-кого» показалась настолько странной и страшной, что память просто попыталась эту информацию в самый дальний свой угол задвинуть.

Муж вернулся довольный.