Ветер пыльных дорог

В общей комнате сидели отец с матерью и младшая сестра Беатрис, занятая шитьём. Они не заметили промелькнувшей, как тень, Аньес, а мявшуюся до сих пор на пороге Матильду увидели. Мать неодобрительно глянула на неё.

– Явилась-не запылилась, – заметила она. – Спасибо и на том, что не за полночь.

Матильде стало стыдно.

– Прости меня, пожалуйста, – подошла она к матери и опустилась на колени перед креслом, в котором та сидела. – Я обещаю… нет, я клянусь, что больше никогда не вернусь домой после наступления сумерек.

Матильда была как никогда уверена в своих словах.

– Я очень хотела бы на это надеяться, – улыбнулась Гладис, погладив дочь по голове. – Иди переоденься, а потом спускайся на ужин. Сегодня поздно садимся, но ничего.

– Очень хочу есть, – улыбнулась в ответ Матильда, поцеловала мать в щёку и быстро взбежала по лестнице на второй этаж.

Их с сёстрами комната была большой и просторной. Когда Матильда вошла, Аньес стояла у окна и любовалась на себя в зеркало. Матильда коротко усмехнулась и бросилась на свою кровать. Зря она дала такую клятву матери. Лес был её страстью, а от страсти не так-то просто отказаться. Она снова улыбнулась, поглядев на свою старшую сестру. Уж Аньес-то знает, что такое страсть! Правда, в несколько ином виде. Сегодня, если бы ей не нужно было спешить домой, она бы поплутала по лесу подольше ради забавы. Герик не был бы против, а вот Аньес наверняка взбесилась бы. Матильда чувствовала, что что-то случилось между молодыми людьми. Может быть, Аньес уже и потеряла интерес к Герику, хотя вот ещё несколько дней назад всё было хорошо: Матильда сама была тому свидетельницей.

В воскресный день она зашла в амбар взять корм курам и увидела эту парочку, лежащую на полу в тесных объятиях друг друга. Аньес тогда сказала нечто вроде:

– Интересно, что сказала бы моя дорогая сестричка Матильда, если бы увидела нас с тобой сейчас?

– Гм… Думаю, перестала бы дружить со мной, – ответил Герик.

– Я бы даже сказала – и разговаривать перестала бы! – засмеялась Аньес. – Пощади моё любопытство, зачем ты вообще ходишь с ней в лес? Вот уж никогда бы не подумала, что тебя интересуют все эти сказочки.

– Это только показывает, насколько плохо ты меня знаешь, – заметил Герик, вмиг посерьёзнев. – Как скоро ты меня покинешь?

Аньес небрежно поцеловала Герика в щеку и сменила тему:

– А что бы подумала моя чопорная сестрица Беатрис? – и сама себе ответила: – Наверное, она бы долго мучилась, решая, что ей предпринять, и, в конце концов, кому-нибудь да рассказала бы. Скорее всего, Матильде.

Тут сама Матильда заметила, что слишком долго слушает непредназначенное для её ушей и поспешила уйти. И Аньес, и Герик были не правы: она вовсе не перестала дружить с Гериком, узнав, чем занимается он с её сестрой. Да, Матильда была удивлена и поражена тем, как легко отдалась Аньес её другу, даже не будучи горячо в него влюблённой. Но это была жизнь сестры, не её, потому Матильда посчитала нужным не вмешиваться.

И, тем не менее, выбросить этот случай из головы было сложно даже по прошествии нескольких дней. Поэтому и сейчас, лёжа на кровати, Матильда задумалась, отчего никак не забудет сплетённую в объятиях парочку. Она честно признавалась себе, что испытала что-то вроде лёгкой зависти… Она тоже хотела бы быть любимой… конечно, не Гериком, но каким-нибудь другим достойным молодым человеком.

В последнем и была загвоздка, ибо в себе Матильда не видела особых изъянов. Характер у неё был очень даже приятный. Врагов она никогда не имела, со всеми вела себя дружелюбно, умела кому угодно поднять настроение и, при надобности, замять неудобную тему. Да и на внешность ей было грех жаловаться. Светлые волосы мягкой волной спадали до талии; нежный овал лица украшали круглые щечки и маленький носик. Тёмные, длинные, загнутые ресницы и яркие, пухлые губы выделялись на белоснежной коже, привлекая к себе внимание. Но самой главной гордостью Матильды были глаза, а вернее их цвет – такие же светло-зелёные, как орошённые утренней росой листья ольхи, в изобилии растущей вокруг их дома.

Неудивительно, что молодые люди с лихвой одаряли её вниманием, но Матильде всё было не то. Один раздражал её отсутствием чувства юмора, другой, напротив, – постоянной улыбкой, открывающей не стройный ряд не белых зубов. Третий разбрасывался пошлыми намёками и распускал руки, четвёртый преданно заглядывал в рот, у пятого был слишком высокий для мужчины голос, шестой вообще считал, что она должна сидеть дома и вышивать. Так что Матильда до сих пор не сумела ни в кого влюбиться. Иногда, как сейчас, ей становилось тревожно, что со своими капризами она так и останется одна. Но, не склонная к унынию, она быстро выбрасывала подобные мысли из головы.

Встав с кровати, Матильда принялась раздеваться. Надо хотя бы на ужин не опоздать. И ради матери, и ради отца, пусть тот никогда не выказывал ей особой любви. Ей очень хотелось, чтобы отец гордился не только своей старшей дочерью, но и ей тоже. Она часто задавала себе вопрос, почему же отец, обожая Гладис, более всех любит не её дочерей, а свою старшую от первой жены? Наверное, потому что мать Аньес была дочерью барона. Матильда фыркнула. Ей уже надоела эта напыщенная фраза, повторяемая сестрой каждый божий день. Матильда знала, что Аньес говорила так не нарочно, чтобы позлить, просто на самом деле считала, что ей не место «в этой глуши».

После того, как мать Аньес умерла в родах, Эдмон Марильяк решил не возвращаться в Англию, а отдохнуть на полученной им в благодарность от короля земле – в этой самой деревеньке, Крэйвек, где Матильда провела своё детство. Нового короля он не больно жаловал и тосковал по тем временам, когда участвовал в крестовом походе с королём Ричардом и французским Филиппом-Августом. Здесь отец познакомился с местной девушкой Гладис, которая очень скоро стала ему верной женой и подарила двух дочерей и сына.

Любимицей отца, однако, оставалась старшая Аньес, двух остальных он порой совсем не замечал. Тем не менее, Матильда отца любила: если мать его любит, значит, есть за что, справедливо полагала она.

Раздался стук в дверь, и Матильда вздрогнула: так задумалась, что даже не заметила, как Аньес ушла.

– Входи, – разрешила она, уверенная в том, что это Тристан.

Так и оказалось: в комнату нерешительно заглянул её младший десятилетний брат.

– Проходи, дорогой, – улыбаясь, пригласила его Матильда. Он был немного застенчив, и потому она всегда старалась быть с ним мягкой и ничем его не обижать. – Ты что-то хотел?

– Все собрались уже, Матильда. Тебя только ждём, – сказал он и в сильнейшем смущении уставился на неё, широко раскрыв глаза.

– Ой, а что, Аньес не могла сказать? – возмутилась Матильда. – Вечно она ленится лишний раз по лестнице подняться.

– Да мне не трудно, – пролепетал Тристан, так и не отрывая изумлённых глаз от неё. При этом смотрел он вовсе не на лицо, а куда-то ниже. Проследив за его взглядом, Матильда заметила, что одевая к ужину котту [1 - Котта – европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами.], забыла скрепить её у горловины, занятая своими размышлениями и воспоминаниями, поэтому большая часть груди была открыта для взора ребёнка. Матильда смутилась не менее мальчика и сразу же бросилась поправлять котту.

– Тристан, не смотри ты так на меня, – сказала она, поворачиваясь к крайне смущённому мальчику. – Рано тебе ещё такими делами интересоваться.

– Прости, Матильда! Просто сегодня… сегодня я разговаривал…

– С кем? – заинтересовалась она, приведя себя, наконец, в надлежащий вид.

Тристан помолчал, явно раздумывая, делиться историей с сестрой или нет. Но потом всё же решился и выпалил:

– С Гериком. Он сказал мне, что я уже взрослый…

Матильда подавила желание хихикнуть. Ну да, как же. У неё уже имелись мысли относительно того, что наговорил её брату Герик.

– Продолжай, – подтолкнула она Тристана.

– Вот он и сказал, что я уже большой и спросил, интересуюсь ли я девушками… Я ответил, что нет, потому что они скучные, и с ними толком не поиграешь никогда. И тогда Герик сказал мне, что покажет наглядно, как с ними можно играть. Он повёл меня в дом на окраине, а там была женщина… – Матильда улыбнулась мальчику, подбадривая. Он был так смущён… «Я убью Герика», – гневно подумала она. – Я её не видел раньше. И она отличалась от тебя и Аньес, и Беатрис… Так ярко разодета, а кое-где и раздета… Герику она обрадовалась, а вот мне разозлилась.

Матильда фыркнула, прерывая речь брата. Странно, что девушки находят в Герике?… Она столько времени гуляла с ним вместе по лесу и ничего особенного в нём никогда не замечала, чтобы терять голову. Красивый, правда, и говорить с ним приятно, но не единственный же он такой в Крэйвеке.

– И что же было потом?

– Ну… – замялся мальчик. – Он и показал мне.

– И как много он тебе показал? – с оживлением спросила Матильда. Конечно, это отвратительно, что Герик растляет маленького мальчика, но с другой стороны ей было очень интересно узнать, что же увидел её брат.

– Он стал раздевать её, – перешёл на шёпот Тристан. – И потом…

– Что? – быстро спросила Матильда, блеснув глазами.

– Матильда, я не могу о таком говорить с тобой…

Он был неимоверно смущён. Матильда понимала, что лучше всего сейчас сказать ему, чтобы не забивал себе голову ерундой и больше не ходил ни в какие дома на окраине с Гериком или с кем-либо другим, но она была слишком заинтригована, чтобы закончить разговор на этом этапе.

– Дорогой братик, – ободряюще улыбнулась она, обняв его и погладив светлые, как у неё, волосы. – Не волнуйся, я никому не расскажу.

– Потом я увидел…

Тристан всё ещё нерешительно смотрел на неё, не зная как далеко можно зайти в своих рассказах.

– Продолжай, – внезапно севшим голосом проговорила Матильда.

– Когда на ней не осталось одежды, он поцеловал её в губы…