Осенняя жатва. Рассказы

– Серый, выпей с подругой, – распорядился Леха, – а мы подождем макарон. Горячего охота, мочи нет!

Он вытащил из оттопыренного кармана джинсов горсть семечек и высыпал на стол. Ночь, черная, ненастная, заглянула в потное окно недобрыми глазами, а в доме было тепло, уютно. Вот только спиртное таяло с неимоверной скоростью. Песни кончились, разговор стал тяжелым и вязким – языки словно прилипли к небу. Вован клевал носом и мотал головой, словно лошадь, пытаясь стряхнуть оцепенение. Наконец, ударил кулаком по столу и в упор поглядел на Сергея:

– Ты зачем бабу спаиваешь? Сам пей, на тебя плевать, коли сдохнешь, но Эмму зачем? – он дрожал от возмущения, а в глазах притаилась дикая тоска и боль.

Лехе стало не по себе.

– Не заводись, – Он потряс друга за плечо, – не надо пьяного базара.

– Пусть говорит! – обиделся Длинный, – он думает, за водку и колбасу купил право говорить. Может, за жратву тебе Эмму продать? Думаешь, не вижу, куда клонишь? – Серега почернел. – Хочешь уйти с ним, сучка? Не стесняйся.

Эмма рухнула перед сожителем на колени:

– Я не могу без тебя.

Лешка не выдержал:

– Что за цирк вы тут устраиваете?

– Пусть Эмму не губит, гад. Посмотри на нее – в старуху превратилась. Издевается над девкой, фашист недобитый.

Вовка хотел поднять Эмму с колен, но та уцепилась за ноги Серого. Тот снисходительно хмыкнул:

– Слышал, она не может без меня? Если кто не знает, Эмма сама приблудилась ко мне, а я не выгнал. Эмма, так? – он протянул ей руку, и она припала к ней, будто к святыне.

Вовка замахнулся на Серегу, но внезапно передумал, налил себе полстакана водки, залпом выпил, и вышел вон из избы.

– Куда это он? – спросила Эмма, вставая.

– Да ладно, не маленький, остынет и вернется. Что я ему сделал? … Заступничек бабский, – Серега налил себе стопку и выпил. Эмма подставила рюмку.

– А ты пить не будешь. Баста. Ешь лучше, – Серый придвинул ей тарелку с нарезанной колбасой.

Помолчали.

– Ночь уже, – Эмма поежилась, – да и холодно. Вовку-то жалко, ведь кореша вы. Выйду, кликну, пусть в дом идет.

Она побежала на улицу, но скоро вернулась, принеся волну холодного ветра.

– Нет нигде. Вот, чертяка, свалил, и калитка нараспашку.

– А, пусть катится. Слабак. – Лешка хохотнул, и задымил сигаретой.

– Нам больше достанется, – сказал Серега Длинный, подмигивая Эмме.

– И то, – заулыбалась та.

А мало будет, сяду на трактор и еще привезу.

Орел! – похвалила Эмма.

Я могу пить до утра и хоть бы что. Спорим?

Спорим! Я перепью.

Сергей с Лехой ударили по рукам. Эмма разбила.

– Подруга, сделай-ка мне горячего чаю, да покрепче. Поеду за литрухой, да банку кофе зацеплю, чтобы взбодриться.

– Кофе – это здорово, – ностальгически вздохнул Сергей, – Бывало, пока кофе не выпью и человеком себя не чувствую.

– Молчал бы уж, интеллигент вшивый.

– Сахару возьми.

– И пару банок тушенки.

– Ладно, халява.

Эмма вздохнула:

– Как там Володька? Наверное, уже полдороги отмахал.

Леха допил чай и поднялся:

– Ну, я пошел.

Нетвердыми шагами вышел из избы, завел трактор и, оглянувшись на светящиеся окошки, где маячили силуэты Эммы и Сереги, посигналил приятелям фарами. Собутыльники помахали вслед.

Ехал тихо, в глазах рябило и двоилось. В деревушке спали, редкое окно светилось в темноте. Вырулил на проселочную дорогу, по обеим сторонам которой зловещей стеной высился лес. От желтого, прыгающего на ухабах, света фар, тянуло в сон. Казалось, всего на секунду закрыл глаза.

Вдруг левое колесо наткнулось на препятствие, и трактор подскочил на злополучной кочке. Алексей резко крутанул руль влево, и машина, кособочась, сползла в широкую канаву. Он схватил фонарик и выпрыгнул из кабины. Ноги по колено увязли в грязи. Матерясь и чертыхаясь, выкарабкался из вязкой канавы, посветил вокруг. Метрах в десяти лежало что-то большое и, похоже, мягкое.

– Или сбил кого? Ядрена корень!

Сердце екнуло.

Он подошел ближе и направил луч.

Володька лежал в луже крови, нелепо подогнув ноги. Леха выронил фонарь и затрясся. Потом осел на дорогу и, схватившись за голову, закачался, горестно причитая:

– Ах, Вовка, Вовка, как же это? Зачем ты, придурок, лег спать на обочине? Что мне теперь делать?..

Слезы ручьями текли по небритым щекам, он шмыгал носом и голосил, голосил…

Луна, нестерпимо белая и холодная, осветила дорогу, и черный, качающийся силуэт мужчины, сидящего возле обочины над неподвижным телом.

Осенняя жатва-2