Леон

Их участь

На часах было шесть минут одиннадцатого. По всем моим расчетам Микель должен был вернуться через час и пятьдесят четыре минуты. Он всегда считал время без допусков и прикидок, секунда в секунду, я уже привык…

– Форнеус, я все объясню… – Герда выбралась из машины, скрючившись, держась за ребра. Микель мельком на нее посмотрел – и перевел взгляд на меня.

– Почему ты не оставил сообщение, когда звонил?

Тут я понял, почему он появился раньше назначенного времени. Два входящих звонка от меня. Кто же знал, что он проверяет автоответчик там, где его «просто нет»?

Он ждал ответа. Я молчал. Он снова посмотрел на Герду: та с трудом держалась на ногах. Вьющиеся каштановые волосы падали на лицо, скрывая едва поджившие кровоподтеки.

– Микель, – сказал я. – Там одних абордажных крюков было десять. Что она могла сделать?! Они могли ее затопить, или…

Я запнулся, потому что все ужасы, что могли случиться с Гердой в далеком море, тут же нарисовались у меня перед глазами.

– Она могла соблюдать условия фрахта, – задумчиво сказал Микель. – И не сходить с маршрута ради своих капризов.

– Это из-за меня, – проговорил я быстро.

Герда с трудом выпрямилась и отвела волосы от лица:

– Нет, это было мое решение.

Мыши в клетке метались так, что клетка раскачивалась.

– Скажи, Леон, – снова заговорил Микель, игнорируя Герду. – Неповиновение – это добро или зло?

– Насилие – куда большее зло. – Я посмотрел ему прямо в глаза. – Чья-то неосторожность – не повод идти на абордаж.

– Почему ты не оставил сообщение на автоответчике?

– Решил, что справлюсь сам. – Я вытащил из машины спортивную сумку, вынул клетку с моим врагом, продемонстрировал Микелю. Крысеныш под его взглядом забился в дальний угол и оскалил мелкие острые зубы.

Последовала длинная пауза. Микель разглядывал мою добычу с явным интересом. В ветках дерева над лужайкой застрекотала белка – ругалась.

– Форнеус… – тихо начала Герда. Он поднял руку, показывая, что продолжать не надо.

– Леон! Иди сюда… Герда, жди.

На пороге дома он передал мне мышей, и я вошел, как бродячий торговец грызунами, по клетке в каждой руке. Как ни беспокойно мне было в этот момент, я на секунду задумался: а смог бы я реализовать свой хваленый талант, путешествуя от дома к дому и торгуя мышами вразнос?

– Ты сочетал портал-ловушку, которую раньше знал, с энергетическим преобразованием, которому я тебя научил, – Микель закрыл входную дверь. – Эффективное и элегантное решение. Но перед этим ты пошел ночью, один, не запросив помощи, в заведомо опасное место.

– Я же не мог ее бросить, – пролепетал я. – Она… совсем не так виновата. Виноваты эти… ублюдки. С любой точки зрения – добра, зла, справедливости, милосердия… прагматизма, сопромата…

Вид мышей, изнывавших от ужаса в клетке, сбивал меня с толку. Непонятно, как столь жалкие твари могли быть повинны в чем-то серьезнее амбарной кражи.

– Ты неплохо дрался на пирсе, – прохладно сказал Микель. – Ты запомнил чувство, с которым ты дрался?

– Д-да.

– Отлично. Теперь ты можешь свернуть ему, – он указал на крысеныша, – голову?

Мне сделалось холодно, хотя в комнате не работал кондиционер.

– Это будет добро или зло, Леон? – Он, к счастью, не стал дожидаться ответа.

– Зло, – прошептал я.

– А по приговору суда?

– По приговору вы сами и сворачивайте, – сказал я в отчаянии и прикусил язык. Уж в такой-то момент дерзить Микелю мог только круглый идиот.

– Тогда отдадим их Герде, – сказал он небрежно. – Она справится?

– Не надо! – вырвалось у меня.

– Леон, – он ухмыльнулся. – Учись просчитывать свои действия на несколько шагов вперед. И раз уж начал принимать решения – принимай до конца…

Он жестом велел следовать за ним. Мы снова вышли на порог. Герда стояла у машины, бледная и очень растерянная.

– Они сильно тебя помяли, – сказал ей Микель. – Поэтому ты идешь на верфь. После ремонта возвращаешься на маршрут. Если за оставшиеся месяцы нагонишь в пути отставание – у меня не будет к тебе вопросов. Если не нагонишь…

– Нагоню, – быстро сказал Герда. – Я там приметила пару хороших течений…

– А перед этим… – продолжал он нарочито медленно.

Я сжал рукоятки клеток, так что пальцы заболели.

– …Перед этим вернешь своих пассажиров, откуда взяла, – Микель искоса на меня глянул, – чтобы тут не осталось ни слуху ни духу.

– Я?! – Герда побледнела еще больше. – Но… У них там корабль в дрейфе… Они опять начнут…

– Их корабль я пустил к осьминогам, – небрежно сказал Микель. – Вместе со всем, что было на борту.

Писк мышей в их узилище сделался душераздирающим, я едва удержал трясущуюся клетку.

– …Поэтому ты их выпустишь как есть, – спокойно закончил Микель.

– Но… – прошептала Герда.

Все ее мысли были сейчас написаны на лице. Только что она готова была порубить крысу мачете – но в состоянии аффекта. Теперь она испытывала то же самое, что я за пару минут до этого.

– Микель, – быстро заговорил я. – Можно тогда мне…

– Можно, – он кивнул. – Ты пойдешь с Гердой и решишь судьбу этих мышей. Примешь ответственность, хорошо?

Я кивнул, не в силах ответить голосом.

– Потом вернешь его на пристань, Герда, очень быстро. И сама отправишься на верфь. Понятно?

– Да, – прошептала она, стараясь не глядеть на клетки в моих руках.

– В рейсе слушаться Леона как меня. И поторопись, тебе же потом наверстывать!

Он ушел, а мы с Гердой остались стоять, глядя друг на друга, слушая угасающий мышиный писк.

Наконец она через силу улыбнулась:

– Командуй… начальник.

Через полтора часа мы отчалили от пристани, Герда за штурвалом, я рядом в рубке, четыре мыши и крыса в клетках у наших ног. Внутри бухты, очертаниями похожей на дерево со многими ветками, шла обычная курортная жизнь: ходили туда-сюда яхты под треугольными парусами. Стоя на досках, орудовали веслами гребцы, в своих усилиях похожие на довольных жизнью каторжников. Дети на совсем крохотных суденышках под миниатюрными, как салфетки, парусами лавировали туда-сюда, повинуясь командам с моторной лодки.

Герда не улыбалась. Вся красота кругом, все это солнце, волны, океан, мирная беззаботная жизнь – ее не радовали. Она содрогалась, вспоминая прошлое, и хмурилась, воображая будущее.

– Герда, – сказал я, чтобы отвлечь ее, – ты очень крутая.

Ее загорелая щека сделалась темно-бронзовой. Герда чуть повернула голову, будто желая удостовериться, что я не шучу.

– Да, – сказал я. – И мне очень жаль, что мы так мало с тобой… разговаривали. Ты столько всего видела, столько знаешь…

Ее ухо, прикрытое выбившимися из-под кепки прядями, чуть покраснело, а руки крепче вцепились в штурвал.

– Прости, что я с тобой по-дурацки шутил, и вообще задирал нос, – сказал я. – Ты для меня очень важный человек… Вроде как старшая сестра.

Последняя фраза еще звучала, когда я понял, как ужасно ошибся. Хотя Герда почти не отреагировала – просто отвернулась, глядя прямо по курсу яхты. Ее красная кепка, козырьком назад, сделалась похожа на дорожный знак «Нет хода».

– Слушай, – сказал я жалобно. – Я понимаю, что я не совсем нормальный. Для меня «сестра», «брат» – это не то, что ты подумала. Это гораздо больше. Мне с детства вбивали в голову, что семья – это такая… универсальная вещь, самая ценная ценность. И она же, как я убедился, может быть ярмом на шее и камнем на горбу. Не обижайся на меня. Я за тебя кого угодно превращу не только в крысу, но даже в какашку. Вот честно.

– Ты ребенок, – сказала она так тихо, что я расслышал эти слова только потому, что их принесло ветром.

– Да, – я обрадовался возможному оправданию. – Я собираюсь повзрослеть. Скоро. Просто дай мне время…

Грызуны, поднявшись на задние лапы, передними цеплялись за решетку, как арестанты, пытаясь прислушаться к разговору.

– Что мы будем с ними делать? – шепотом спросила Герда, наконец-то обращаясь к теме, которая мучила ее с начала путешествия. – Неужели ты их…

– Ты не волнуйся. – Я был счастлив, что она поддерживает разговор. – Слышала, что сказал Микель? Я приму ответственность. У тебя другие заботы, все ведь на твоих плечах – ты за штурвалом… Я просто пассажир…

Она прекрасно видела мою неуклюжую попытку задобрить ее и горестно покачала головой:

– Леон, не притворяйся. Я тебя хорошо знаю. Этически-ориентированная магия…

Грызуны в клетках затаили дыхание, бросая отчаянные взгляды то на меня, то на Герду.

– Различать добро и зло – не значит обязательно выбирать добро, – сказал я глубокомысленно.

– Форнеусу легко командовать, – прошептала Герда, и это был первый раз, когда она в чем-то упрекнула нашего учителя.

Я посчитал мышиные уши лишними в нашем разговоре и унес обе клетки в каюту. Когда вернулся в рубку, Герда держалась за штурвал, сдвинув брови, и делала вид, что полностью увлечена своим делом.

– Герда, – сказал я ласково. – Мы не станем их убивать…

Она обернулась ко мне, будто забыв, что управляет яхтой.

– …Мы высадим их на необитаемый остров, это вполне в морских традициях. Так мы и отомстим за тебя, и не позволим больше заниматься пиратством…

– Но их подберут подельщики, – сказала она с отчаянием. – Брошенных пиратов всегда подбирают!

Она сжала зубы, тщетно отгоняя запрещенные воспоминания: погоня, атака, абордажные крюки, чужие липкие руки, боль и беспомощность…

– Кому нужны четыре мыши и крыса? – спросил я вкрадчиво. – Они будут жить себе тихонечко, встретят местных, наплодят детенышей…

У нее расширились зрачки.

– В нашей культуре, – я убежденно кивнул, – мыши считаются добрыми существами, помощниками в человеческих делах. Быть мышью почетно, крысой чуть хуже, но тоже ничего. Начало новой жизни! На собственном острове!

– Я знаю отличный остров вдали от всех морских путей, – сказала она хрипло. – Там есть вода, зелень, еда… Знаешь, Леон, я отлично понимаю, за что Форнеус тебя так ценит.

Я сам поразился, до чего теплым эхом отозвались ее слова у меня в районе солнечного сплетения. Он меня ценит, надо же. Неужели он меня действительно ценит?

Через полчаса мы вышли из бухты в океан. Вертолет береговой охраны покружил над нами, успокоился и улетел.

– Сейчас переход, – сказала Герда сосредоточенно. – Держись… и лучше закрой глаза.

Я не стал зажмуриваться. В моей жизни был всего один переход между мирами, и я его запомнил как кошмар; теперь я хотел увидеть сам, что ничего страшного в этом нет. Не сложнее, чем перепрыгнуть с палубы на берег.

Моторная яхта по воле Герды рванула вперед по волнам. Меня вдавило в спинку кресла, навалился туман, такой густой, что я не видел собственного носа. Закружилась голова, и я все-таки инстинктивно зажмурился, а когда через секунду открыл глаза – вокруг было серое, гладкое море, над головой две мачты, а впереди – бушприт.

Большой океан между мирами всегда представлялся мне местом странным и пугающим, вроде как бесконечность в дурном сне. Но в реальности все было проще, а может быть, сказалась моя привычка к чудесам. Бесконечность тут, конечно, чувствовалась, и тумана было предостаточно, но я остался в своем привычном обличье. А вот Герда…

В нейтральных водах Герда обернулась той, кого в свое время подобрал, защитил и выучил наш учитель Микель, для Герды – Форнеус. На носу корабля помещалась фигура девушки с длинными вьющимися волосами, но Герда была не только деревянной фигурой. Она была – весь корабль от носа до кормы, от киля до клотиков.

Теплая гладкая палуба. Крутые серые борта, надстройка над единственной каютой, мачты со свернутыми парусами. Я обошел Герду от кормы до носа, осторожно, стараясь меньше касаться – она заметно нервничала. То и дело поворачивала голову и косилась на меня через голое деревянное плечо.

Борта у нее были жестоко проломлены в нескольких местах. Повреждены переборки. Удивительно, как с такими ранами ей удалось остаться на плаву; у меня снова заныли ребра.

– Тебе очень больно? – я вытер холодный пот со лба.

Носовая фигура помотала головой, а лица я в этот момент не видел – Герда смотрела вперед.

Мы шли в тумане по серому гладкому морю. Штурвал на шканцах поворачивался сам по себе. Я мог определить скорость только по рокоту воды за кормой; Герда двигалась устремленно, явно не наугад, а к конкретной цели. При этом она несколько раз поглядывала на меня через плечо, и взгляд немного не вязался с ее уверенным ходом: она будто сомневалась, что я правильно ее пойму, но только в чем?! И я уже открыл рот, чтобы спросить, скоро ли мы доберемся до необитаемого острова – как вдруг мы снова нырнули в туман. Налетел порыв ветра и принес новый запах, такой знакомый, что я пошатнулся на палубе.

Это не был запах воды, точнее, не только воды. Пахло водорослями и мокрым песком, мхом на каменных валах, укрепляющих городскую стену. Пахло домом. Пахло моим городом, который я уже отчаялся когда-нибудь увидеть…

И я увидел. Стену и ратушу, и башни у городских ворот. И увидел бы дом Надиров, если бы его не скрывали холмы.

Спокойно, размеренно звякнул на башне колокол. Я чуть было не бросился в воду и не пустился вплавь.

Герда искоса посмотрела на меня, словно предостерегая. Еле заметно изменила курс, так, что меня окатило брызгами, будто соленым дождем. Я задрожал: на мне были футболка и шорты, я даже куртку не догадался прихватить, но эта волна меня отрезвила: я еще не дома. Мне только позволено посмотреть издали. А чтобы вернуться сюда, надо пройти долгий путь, и каждый шаг будет зависеть от меня…

Герда замедлила ход, идя вдоль берега, будто давая мне возможность насмотреться как следует. А потом резко развернулась и заложила курс в открытое море.

Снова сгустился туман, мы отдалялись от морских путей, и теперь я знал больше, чем сегодня утром: мой город стоит. И колокол звенит на башне. Герда в который раз нарушила прямое приказание Микеля, чтобы сделать что-то важное для меня.

Я с благодарностью погладил мокрый фальшборт. Теперь Герда двигалась все медленнее, будто вспоминая дорогу.

Наконец в редком тумане появился остров – когда мы подошли ближе, он оказался не таким уж маленьким. Остров был скала, торчащая из моря, но вокруг была намыта мель из песка и тины. Колючие кусты удерживали почву корнями, и семена, занесенные неизвестным ветром с непонятных берегов, прижились и дали острову вполне достойную растительность. И вода здесь наверняка есть – дождевая, ишь ты, как травка зеленеет на склонах.

– Отличный остров, – сказал я. – Прямо сам бы переселился на пару недель, отдохнуть от суеты. Санаторий.

Герда покосилась с опаской – она не всегда понимала мой юмор, а в облике парусника и подавно.

Я бегом спустился в каюту за нашими пассажирами. Мыши в клетке метались из угла в угол, ожидая решения своей судьбы. Крыса цеплялась за прутья, подняв острую морду, посверкивая желтыми зубами.

При виде острова «пассажиры», кажется, растерялись. Но и приободрились; с клеткой в руках я перегнулся через фальшборт, отпер дверцу и аккуратно высыпал мышей в воду.

Теплая палуба чуть заметно дрогнула у меня под ногами.

– Они отлично умеют плавать, – сказал я Герде. – Смотри.

В самом деле, четыре мышки вынырнули почти сразу и, бешено работая лапами, устремились к берегу.

Крысеныш смотрел на меня из клетки – неотрывно.

– Меня заинтересовала природа твоей магии, – сказал я ему. – Что-то насчет пепла, из которого я сложен и в который вернусь. Ты колдуешь словами и образами, эдакая провинциально-выспренная манера. Что, помогли тебе твои песни?

И, встряхнув клетку, я отправил его вслед за товарищами.

Это был славный заплыв – мыши поначалу вырвались вперед, они были такие крохотные, что почти не оставляли за собой следа на воде. Крыса, в три раза крупнее, заструилась по поверхности, вспенивая море, и скоро перехватила лидерство, будто желая получить остров в единоличное пользование.

Скрипнули переборки. Снова дрогнула палуба. Герда смотрела своим врагам вслед. Ее раненые борта еле заметно поднимались и опадали – судно дышало.

Крыса, а за ней мыши, кувыркаясь в мелких волнах, выбрались на берег. Отбежали от кромки прибоя и остановились. Я видел их намного четче, чем должен был на таком расстоянии, они все-таки были мелкие, серые, мокрые, сливались с песком и мелкой галькой. Но то ли взгляд у меня обострился, то ли воздух здесь был особенный – я видел их будто под микроскопом, вместе с усами, зубами, тонкими голыми хвостами. Они пытались подняться на задние лапы, шатались, падали, снова пытались встать. По мокрой шерсти текла вода. Капли повисали на усах; глаза-бусинки смотрели с отчаянным человеческим выражением, никогда эти пятеро не были настолько людьми, как сейчас, в просоленных мятых шкурах…

Герда подняла деревянную руку, показала новым островитянам средний палец и заложила маневр; на дикой скорости удаляясь от острова, не говоря ни слова, я сделал то, что должен был.

…И вот уже пять человек, в татуировках, грязных куртках, а один в рваном бирюзовом пиджаке, повалились на песок и задергались, пытаясь встать. Кашляя, задыхаясь, глядя на уходящий корабль…

Палуба затряслась так, будто Герда была не парусником, а дизельным генератором. Послышался сдавленный скрежет, как если бы дерево пыталось заговорить. В снастях взвыл ветер, поверхность океана рванулась навстречу, и остров в две секунды скрылся в тумане.

– Прости! – крикнул я, пытаясь перекрыть вой ветра. – Так надо, это добро! Поверь мне, уж в добре-то и зле я отлично…

Палуба дернулась, резко накренилась, меня накрыло накатившейся волной. Я закашлялся, глотая соль вместе с недосказанной фразой. Казалось, море встало на дыбы, желая сбросить меня, а кто я такой, чтобы спорить с морем. Пальцы соскользнули с фальшборта, за который я пытался уцепиться, и меня смыло с палубы, словно мусор.

Море было холодным, как зимнее утро, и очень плотным, будто эпоксидная смола. Гроздьями поднимались шарики воздуха, они затмевали мне зрение. Я с трудом подавил панику, мысленно досчитал до трех, убедился, что прямо над моей головой нет тяжелого киля, и только тогда вынырнул, отплевываясь.

Герда уходила, как на морском параде, распустив паруса. Я, кажется, никогда не видел ее в таком великолепии. Стелился по воздуху вымпел на верхушке грот-мачты. Волна подкидывала меня выше, тогда я мог разглядеть и горизонт, и пенный след, и торжественно развернутые полотнища, полные ветра. Волна роняла меня, и обзор мой суживался до пары зелено-сизых гребней. Острова уже не было видно, только вода и вода.

Нет, я не разозлился. Я обиделся настолько, что чуть не утонул ей назло: «Вот вернешься, будешь меня искать, станешь плакать, а мне хорошо на дне!»

Я наглотался соленой воды и был близок к реализации своей угрозы, когда она соизволила вернуться и сбросить мне веревку. Я уцепился за просоленный кусачий канат, но вскарабкаться на борт уже не смог.

Цена решений

Финансовый консультант принял новости о моей будущей сделке с адвокатом именно так, как я и боялся:

– Ты перенес встречу в онлайн. Потом сдвинул на шесть часов. Леон… Нам надо встретиться лично! Сегодня, немедленно!

Через полчаса после нервного видеочата мы с ним сидели в машине, на парковке у всемирно известной видовой площадки, и солнце опускалось к горизонту, и город внизу, в долине, был залит опаловым светом. Каменным лесом стоял деловой центр, вились дороги по холмам и тянулись стрелками по равнине, и город казался огромной мозаикой, выложенной на плоском блюде.

– Леон, тебя шантажируют? Моргни, если это шантаж!

Я едва успел переодеться перед встречей. Наскоро умылся и даже душ не принял. Мои просоленные волосы стояли щеткой на макушке. Да, я был похож на жертву шантажа, но не такого, как подумал мой консультант.

– Это мое решение, – сказал я в ответ на его умоляющий взгляд. – Плата за некую услугу.

– Рано ты начал скрытничать, – пробормотал консультант с досадой. – Рано замутил воду. Что там у тебя, интрижка? Скандал? Взяли с тяжелой наркотой? Леон, а я тебя ставил в пример сыновьям!

Знакомая история, подумал я. Все меня ставят в пример. Изволь соответствовать.

– Я скажу тебе, что будет дальше, – отрывисто продолжал консультант. – Сейчас ты передашь ему половину, вы станете соучредителями. А завтра он обойдет тебя, кинет и вытеснит из дела. Ты станешь никто. Так не раз бывало в истории бизнеса – начинают двое, потом один получает все, а другого будто и не бывало… Леон, опомнись. Корпорация «Надир» достанется человеку со стороны.

Я глядел на деловой центр, освещенный низким солнцем, и думал вовсе не о корпорации «Надир». Я думал о Герде. Где она сейчас? Добралась ли до верфи?

Да, ей не хотелось топить беззащитных мышей. Но по моей воле они снова сделались теми, кто ломал ее бока стальными крючьями, кто запугивал и собирался насиловать. Этих она хотела бы зарубить мачете – но поздно, поздно, поезд ушел, корабль уплыл. После такого моего предательства Герда чуть не утопила вместо грызунов – меня.

Потом одумалась, вернулась и сбросила веревку. Несколько минут я болтался за бортом, как жертва сурового флотского наказания. К счастью, Герда почти сразу перепрыгнула – скакнула, переместилась – из одной реальности в другую, и я пришел в себя под ярким солнцем на палубе моторной яхты, мокрый, трясущийся, с горящим от соли горлом, но живой.

– …Ты же не хотела их казнить! Ты сама не хотела!

– Ты меня обманул!

– Нельзя оставлять людей в мышиной шкуре навсегда!

– Ты обещал одно, а сделал другое!

– Они и так наказаны! Либо научатся быть людьми на этом острове – либо сожрут друг друга!

– Ты предатель!

Океан тому свидетель, я сделал все, чтобы объясниться и попросить прощения. Я повторял ей в затылок свои аргументы. Делал непринужденную паузу и заводил посторонний разговор как ни в чем не бывало, и у нее был шанс тоже притвориться или просто сказать «проехали». Но Герда сидела за штурвалом, обратившись ко мне каменной спиной, притворившись глухой, как камень. В конце концов я устал – когда добрались до пристани, спрыгнул на ленту причала и ушел не оглядываясь, оставляя мокрые следы…

…И повторял теперь аргументы по кругу – уже себе. Но ведь они и так жестоко наказаны! Как можно человека оставлять до смерти крысой?!

– Леон! – мой финансовый консультант потерял терпение. – Ты меня слышишь вообще? Ты где витаешь? Я говорю, еще не поздно передумать!

– Поздно, – сказал я. – Купеческое слово обратного хода не имеет.

– Ну и лексикон у тебя, – пробормотал он безнадежно. – Жаль мне, что все так вышло… Леон.

Без одной минуты шесть я вышел из машины у ворот. В шесть открыл дверь столовой – успел. Микель читал газету, по своему обыкновению, и приятельски мне кивнул:

– Что, пробки?

– Час пик. – Я сел на свое место. На тарелке исходила паром говядина в белом соусе. Подробное название блюда, многословное и витиеватое, значилось на специальной табличке с эмблемой ресторана.

– О тебе опять пишут. – Микель перевернул страницу. – Вчера ты пригласил на свидание девичью команду по регби, выкупил под это дело верхушку небоскреба, но вместо оргии, на которую надеялись спортсменки, организовал им лекцию об устройстве блокчейн…

– Что за желтую прессу вы читаете? – я с подозрением уставился на газету в его руках.

– Это финансовый вестник, между прочим. – Он посмотрел на меня поверх листа. – Но ты прав, даже серьезные издания почему-то желтеют, когда речь заходит о тебе… Интересно, почему?

Это была одна из его тактик – не говорить о важном, когда собеседника разрывает от нетерпения. Мне следовало поддерживать разговор ни о чем и смиренно ждать, пока Микель закончит трапезу. Единственным союзником в этом ожидании была говядина, поэтому я сделал невинное лицо, положил на колени салфетку и отдал должное ужину.

…Я понимал, насколько велик запрос на «Леона Надира» в неформальной обстановке. Поначалу у меня была идея нанять двойников, ребят, внешне похожих на меня, – от них требовалось болтаться по людным местам и подавать информационные поводы. Но я почти сразу понял, что это вчерашний день, и нанял группу девчонок, обучавшихся в колледже по специальности «Соцсети».

Так я стал звездой светской жизни. Меня видели там и тут, подтверждая каждую встречу фотографиями и видеороликами. Я вел себя экстравагантно, но никогда не пересекал черту, один раз меня забрали в полицию, но тут же выпустили. Слухи о моей сексуальной ориентации кого-то беспокоили, кого-то радовали, но неизменно с негодованием опровергались. Я был капризен, но щедр, я подарил апартаменты девушке, которую нечаянно сбил, катаясь на скутере. Я путешествовал в тропиках и льдах, я не умел читать и писать, я поколотил официанта, я основал приют для раненых скунсов. Вся эта бурная жизнь шла без малейшего моего участия, только брызги иногда долетали, вот как сегодня.