Леон
– Леон, – в ужасе пробормотала Герда.
Микель резко развернулся на краю крыши, его глаза горели, как огни на дальних склонах.
– Ты кто здесь – судья? Я избаловал тебя, как ручную обезьянку! Все эти игры, добро, зло, милосердие… Правосудие…
Я поднялся из шезлонга, и это было, наверное, самое великое, что я сделал в жизни. Потому что мышцы еще не ожили до конца, и я двигался, как гальванизированный труп.
– Я не обезьянка. И я не играю. И я не просил меня оживлять! Меня все равно больше нет! Нет Леона Надира!
Я видел свое отражение в расширившихся зрачках Герды, но ее ужас не остановил меня. Наоборот, я понял, что впадаю в ярость и что я прав в своем гневе.
– Я не просил выкупать меня из рабства! Я не просил меня учить! Я заслужил эту пулю! Это добро! Так должно быть!
– Леон! – вскрикнула Герда. – Ну пожалуйста!
– Это добро, потому что «Семья Надир» теперь превратится в кучу резаной бумаги! – я кричал, наверное, меня было слышно на дороге за воротами. – Это не та Семья, которую я задумал, это пародия, карикатура, кривое отражение…
– Сядь, – прошелестел Микель.
Огни мигали, их свет преломлялся в дрожащем теплом воздухе за его спиной. Пахло мокрой травой и хвоей. Я постоял секунду, а потом мои ноги подломились, и я повалился обратно в шезлонг – оцепенев, будто вспомнив краем сознания темноту и холод городского морга.
– То есть ты не понимаешь, что сделал? – голос Микеля был холоднее самого мощного рефрижератора.
– Я создал «Семью Надир». Думал торговать счастьем. Оказалось, что из-под полы торгую горем… хуже – пустотой, бессмысленностью. Потерянными десятилетиями, о которых сознаешь, что их не вернуть, они растрачены. Это не мой опыт, я слишком… мне семнадцать лет. Это опыт разных людей. Но я все понял, пока пуля летела.
– «Семья… это процесс, – процитировал Микель, и я с ужасом узнал свои интонации. – А процесс порождает опыт. Будут и ошибки, и трагедии. Но люди с опытом жизни в счастливой семье – другие люди. Это добро». Кто сказал?!
– Форнеус, – Герда глотала слезы. – Пожалуйста…
– Я говорю с Леоном. Еще слово – и ты пойдешь мыть машину, Герда.
Далеко-далеко шумела трасса – как огромный заповедный лес. Шелестела вода в автоматическом поливе на лужайке.
– Я сам виноват, – сказал Микель тихо и буднично. – Дал тебе слишком много воли, перестал страховать. Ценил, верил в твою интуицию, выделял среди прочих, привязался к тебе…
Я сидел, глядя на свои кеды, и просто ждал, когда этот разговор закончится. Ведь не может он длиться вечно.
– …И не объяснил некоторых вещей, – ровно продолжал Микель. – Посчитал, что рано, оказалось – поздно… Понимаешь, эта штука, смерть и воссоздание, – традиционный элемент древнейшего магического опыта. Инициация. Она не может быть случайной. Она происходит только накануне главного испытания, перерождения, обретения смысла. А ты не готов к своему главному испытанию, Леон.
* * *В кабинете Микеля было непривычно пусто – не громоздились книги штабелями, не вертелась модель мироздания, похожая на аквариум с зеленовато-синими рыбами. Я вспомнил, как мы беседовали в этом кабинете самый-самый первый раз, когда он показал мои возможности в этом мире, а я поклялся не применять магию без присмотра – точно зная в момент клятвы, что обязательно ее нарушу.
Он указал мне на стул, а сам уселся в свое кресло, устроился поудобнее. Мне сделалось гораздо неуютнее, чем в нашу первую встречу. Но стало еще хуже, когда он заговорил.
– У меня были педагогические неудачи. Я возвращал ученикам имена, которые они давали мне. Их предназначение оставалось неисполненным, а талант нераскрытым. Там, на дне в нейтральных водах, покоятся горы погубленных талантов. Они токсичны.
Я молчал. Он глянул с недоверием – будто удивленный, что я не пререкаюсь. Вздохнул:
– Будь ты кем-то другим – я бы сказал, что шанса у тебя нет и ты не пройдешь испытание. Но ты настолько… особенный, Леон, что можешь справиться. Есть такая вероятность.
– А что мне нужно сделать? – через силу проговорил я, вовсе не желая услышать ответ.
– А чего бы ты хотел больше всего на свете?
Я посмотрел укоризненно. Мне показалось, что он насмехается, хотя видит, как мне сейчас несладко.
Но он не издевался. Значит, была иная ловушка в этом вопросе, но ответить я был обязан, и ответить честно.
Чего я хочу? Путешествовать с Гердой? Восстановить корпорацию «Надир»?
– Я хочу вернуться домой, – сказал я тихо и внятно. – Восстановить справедливость, вернуть себе доброе имя… снять ложное обвинение с нашей семьи. И наказать убийцу.
Я ждал, что он скажет: именно это твое желание никогда не исполнится. Но он кивнул, сдвинув широкие брови:
– Да, Леон. Так и будет. Ты вернешься.
Я встал. Слов у меня не нашлось, я открывал рот как рыба, заново пытаясь понять, не издевается ли он. Секунду назад мне казалось, что он приготовил для меня кипящий котел, а это подарок, о котором я много месяцев мечтал!
Я увидел себя на улицах родного города, и на пороге своего магазина, и мой черный покупатель в моих мечтах тоже был там. И, не используя ни заклинаний, ни знаков, я превращал его в трухлявый пень, изъеденный жучками… Нет, сперва добивался признания, а потом превращал. Поэтому мэр, и горожане, и моя семья, и все мои предки убеждались, что я невиновен, семья Надир восстанавливалась во всех своих поколениях, и предки были довольны…
– Спасибо, – сказал я от всего сердца. – Спасибо, Микель.
Он посмотрел очень грустно. Я замер: Микель отлично умел насмехаться, злиться, подтрунивать и сомневаться, даже утешать и поддерживать. Он мог выдавать любые человеческие эмоции очень достоверно, но вот грустить он, по-моему, не умел. Этой краски не было в его палитре – до сих пор.
– Микель, – заговорил я растерянно, – а в чем подвох?
– Тебе придется принимать решения, Леон.
– Но я ведь и принимаю решения с детства. Я привык.
– И каждый твой выбор будет менять тебя и определять твое будущее. И будущее других людей. Рецепта нет, отгадок нет, и не потому, что я их не знаю. Их не существует, пока твой выбор не сделан.
– Я все-таки не понимаю, – сказал я после паузы. – Что сложного в том, чтобы сделать выбор?
– Там не будет меня, чтобы спасти или оживить тебя после смерти. Никто тебе не поможет.
– Я великий маг, я сам кому угодно помогу.
Он вздохнул:
– В мире твоих предков, Леон, этически-ориентированная магия слаба. А враг силен, ему плевать на добро и зло.
– Но и я больше не певец, который поет одну только ноту «до», – сказал я. – Такое впечатление, что вы сомневаетесь в себе как в педагоге.
– Ты нахал, это хорошо, – он слабо улыбнулся. – Чтобы справиться с твоим врагом, ты должен быть изнутри крокодилом. Помнишь это чувство?
Часть пятая
Путь домой
Мы вышли из залива в мой любимый час, когда отражения утонувшего солнца сменяются электрическими светлячками. Герда за штурвалом взяла курс на северо-запад. Шоссе на далеком берегу казались муравьиными тропами, и по ним бежали огни фар. На пирсе развлечений вертелось огромное колесо, где я так никогда и не покатался. Все не было времени.
Герда застопорила яхту, когда берег был уже еле виден. Мы обнялись.
– Ты справишься, – сказала Герда в сто сорок первый раз. – Возвращайся скорее.
– Ты оглянуться не успеешь, как я вернусь. Превратить одного колдуна в лягушку – минутное дело. И я не стану больше миндальничать, как с теми пиратами…
Ее плечи напряглись под моими руками. Я заглянул ей в лицо:
– Что не так?
– Все нормально. – Она не смотрела мне в глаза.
– Герда… я что-то не то сказал?
– Пираты, – она вздохнула сквозь зубы, – я слишком часто о них вспоминаю.
– Давай их навестим, – сказал я, помолчав. – И ты успокоишься.
– Ты серьезно?!
– Это по пути. Ты знаешь там все течения. Может, они перевоспитались, ловят рыбу, лепят кувшины, высекают из камня прекрасные статуи…
– Эй, Леон, – сказала она неуверенно. – Твое чувство юмора… не для кораблей. Ты же знаешь.
– Просто посмотрим издали, как они выживают, – я снова обнял ее. – Если и сойдем с маршрута… то совсем чуть-чуть.
* * *Мы дважды совершили переход между мирами – первый раз в нейтральные воды, где Герда из девушки за штурвалом яхты обернулась парусником. Я всегда плохо переносил эту часть пути, но храбрился и держался, зная, как важна Герде моя уверенность. Потом мы еще раз перешли, почти незаметно, в мир, где в стороне от морских путей лежал необитаемый остров. И где далеко-далеко от него был мой город, и гавань, и ратуша, и холмы.
Герда ориентировалась без компаса, без астролябии, посреди моря как на знакомой улице. Я ждал увидеть на острове огонь – издалека; когда огня не обнаружилось, я подумал, с холодком вдоль хребта, что все их огнива могли отсыреть и не сработать – и тут же оборвал себя: боевые маги чтобы искру не добыли?!
Может быть, они не жгут костер, пока не стемнеет? Берегут топливо? Это же не леса глухие, это всего лишь остров, куда ветром и течением прибивается плавник…
Герда подошла, соблюдая безопасную дистанцию. Я стоял у борта, вытянув шею, вглядываясь в заросли низкорослых кустов.
Кое-где в кустах были протоптаны тропинки, но по ним давно не ходили – повсюду зеленела свежая трава. Сложенная из плавника, стояла кособокая хижина – нежилая. На берегу виднелись старые кострища, едва чернели под слоем песка. Море омывало кромку пляжа, и ни на сухом, ни на мокром песке не было видно ни отпечатка.
Герда – носовая фигура – повернула голову и покосилась на меня блестящим темным глазом. Чего было больше в ее взгляде – упрека? Беспокойства? Удовлетворения, мол, я так и знала?
– Значит, так, – сказал я Герде. – Они могли перебить друг друга или утопиться, это уже не наше дело. Но как только ты меня высадишь на берег, Герда, – сразу, сию секунду, возвращайся домой! В нейтральные воды, и потом к Микелю. Немедленно! Не сходя с маршрута! Обещаешь?
Она ничего не ответила, заложила галс и пошла от острова прочь. И опять получилось, что перед расставанием я разговариваю с ней слишком жестко, что у нас нет времени нормально проститься…
– А и не надо прощаться, – сказал я вслух. – Я справлюсь очень быстро. Не грусти.
* * *Герда отдала мне свою единственную шлюпку. Мы договорились заранее; «Только смотри внимательно, – говорила она, – эта дырявая рухлядь может в любой момент дать течь, не ленись вычерпывать воду, если что». На самом деле шлюпка была крепкая, надежная, хоть и не новая. Герда так говорила, чтобы я поверил – ей этой шлюпки нисколько не жалко.
Когда нос моей лодки ткнулся в мелкую гальку, был закат, почти такой же, как мы любили с Гердой провожать на берегу океана, раскатывая на велосипедах. Силуэт двухмачтового парусника бликовал золотым и белым в этом праздничном свете. Я помахал ей рукой, не знаю, видела или нет.
Я вытащил лодку на берег. Отошел за холм, подальше от моря. И проделал то, что было очень страшно пробовать.
Я должен быть сильным на этом берегу – вне добра и зла. Изнутри крокодилом, так сказал Микель. Это отбирает множество энергии, но я должен проверить, на что я теперь годен; без слов и заклинаний в руке возникает игла, и летит точно в цель, и жук-бронзовка с лету приколот к стволу, как брошь к нарядному платью…
Хорошие новости: я справлюсь. Плохие новости: это противно.
* * *Я задержался на верхушке горбатого мостика, чтобы посмотреть на город – он вырисовывался башенками на фоне вечернего неба – и на речку под ногами. На выложенном камнем дне виднелись монетки из дальних стран, которые на счастье бросали приезжие.
Я много раз видел это во сне – свое возвращение. И теперь не мог понять, что чувствую на самом деле: радость? Страх?
Этот город – действительно мой? Башенки над воротами – они ведь не изменились? Редкие прохожие попадались мне по дороге с пристани, и они меня не узнавали, еще бы. Я стал другим за два года учения у Микеля. Я вырос. И теперь мне надо было торопиться.
Я шел и на ходу строил планы. Как меня встретят отец, мать, братья? Что скажут семейные призраки? Должен ли я оправдываться или что-то объяснять, и какой запах сейчас на кухне? И будут ли они мною гордиться, когда все узнают… и хочу ли я, чтобы гордились, или просто чтобы приняли как своего и ни о чем не расспрашивали?
Опускались сумерки. Приближалось время ужина. Я давным-давно не ужинал дома, для меня это было рабочее время – когда магазин еще открыт, а в мастерской уже греются тигли.
Я прошагал мимо того места, где когда-то меня обогнали стражники, торопившиеся к дому Надир и не узнавшие меня на обочине. Как и в тот раз зашагал быстрее, почти побежал. Вот пригорок, с него я увижу дом. Сейчас…
И я поднялся на вершину холма и увидел свой дом внизу. В последний раз, когда я его видел, на пороге толпились гвардейские стражники.
Светились окна в столовой; у меня подогнулись ноги. Я очень боялся, что дом стоит пустой и темный. Или вообще – развалины. Или пожарище. Я не верил до последнего момента, что смогу – вот так – вернуться…
Я кинулся бежать. Я знал здесь каждую выбоину на проселочной дороге, мог бежать с закрытыми глазами: вот колея от школьной кареты, вот открытые ворота, вот двор. Вот порог. Здесь я встал будто вкопанный, придерживая сердце руками:
– Я вернулся… как обещал…
Дом высился, не узнавая меня. По всему фасаду были встроены новые добротные рамы, а на крыше, где раньше помещался жестяной петух, сидела другая птица, из желтого металла, очень похожего на золото. На месте глаз у нее были граненые алмазы.
Я низко склонился – и коснулся рукой порога.
* * *Я оставил рюкзак у входа, где обычно стояли наши школьные саквояжи, и пошел по ступенькам налегке. Запах ужина был знакомый – и совсем другой. Или я отвык. Или просто забыл, как ужинать за столом с мамой, отцом и братьями.
– Кто там? – послышался встревоженный голос матери.
Свечи горели, будто на праздник. Я остановился в двери. Слова остановились у меня в горле.
Мой отец восседал во главе стола, и у него было лицо, какого я в жизни не видел: надменное и горделивое лицо мага из семейства Кристалл. Братья сидели по сторонам, Эд по правую руку, Рамон по левую. А мать, в строгом белом чепце, стояла у отца за плечом и наливала воду в бокал из хрустального графина. Никогда на моей памяти мать не прислуживала за столом.
В следующую секунду кувшин выскользнул у нее из рук, упал на каменный пол и разбился. Огни свечей дрогнули у меня перед глазами, раздвоились на мгновение и снова сошлись, вернулись на свои фитили. По комнате прошелся ощутимый порыв прохладного ветра, портрет скрипнул, покачнувшись на стене, и я вдруг понял, что это не портрет Мертвой Ведьмы, к которому я привык с детства. Некий маг в черной с серебром мантии был изображен в парадной позе, и отлично были видны массивная цепь на груди и бриллианты на обшлагах, но лицо терялось в полумраке.
Мать смотрела на меня, будто не узнавая, – она еще постарела, ее можно было принять за мою бабушку. Отец порывисто встал, в этом движении прорвалась на секунду прежняя суетливость, но он, будто опомнившись, выпрямил спину, вскинул подбородок, как надлежит магу Кристального Дома…
…Но ничего не сказал. Будто актер, позабывший слова на сцене.
– Привет, мама, – сказал я и удивился, потому что мой голос прозвучал неожиданно низко, почти басом. – Привет, отец. Я вернулся, как обещал… Привет, Эд. Привет, Рамон.
Семья Надир глядела на меня, но никто не отвечал на приветствие; я надеялся, они быстрее справятся с неожиданностью. И, честно говоря, ждал, что они чуть больше обрадуются.
– Леон, – шепотом сказала мать. – Где ты был?!
Отец бросил на нее взгляд, каких я тоже прежде не видел:
– Тебе не давали слова.
Никогда раньше он не смел так говорить с моей матерью.
Будто оценив мое потрясение, он вышел из-за стола, широким шагом пересек комнату, на ходу открыл объятия, но потом передумал и протянул руку:
– Добро пожаловать домой, сын.
И я пожал его ладонь, которую помнил и мозолистой, и нежной, и ледяной. Теперь она была гладкой и напряженно-цепкой, будто он боялся не удержать меня.
– Ты не должен был возвращаться! – с искренним горем прошептала мать. – Убийца… Ты был гордостью семьи Надир, а стал ее позором!
– Я никого не убивал, – произнес я фразу, которая, наверное, станет визитной карточкой всей моей жизни. – Я не позорил семью Надир, я пришел, чтобы…
– Это семья Кристалл! – рявкнул мой отец, и в голосе его мне послышались отголоски всех страшных сказок из ста томов истории рода. – Маг Кристального Дома имеет право убить любого, кто заслуживает смерти. Или не заслуживает, но такова воля мага. – Он перевел взгляд на мать. – Ты забываешься, женщина!
Никогда на моей памяти он не повышал голоса в этом доме. Даже ссорясь с матерью, доведенный до отчаяния, он кричал вполголоса, опасливый в своем гневе. Что должно было случиться, чтобы так переменились отношения в семье?!
– Великий Кристальный Дом, – торжественно продолжал он, и свечи подрагивали от его голоса, – восстал из пепла! Твое место на кухне, жена, и не смей открывать рта, пока к тебе не обратились!
Я окончательно перестал узнавать его. Даже в худшие времена, когда мы месяцами с ним не разговаривали, он не казался таким надменным – и жалким одновременно. Мать, против обыкновения, не попыталась его одернуть, словно признавая его право обходиться с ней вот так. А братья сидели, потупившись, глухие и немые, будто ничего не происходило.
– Если я еще раз услышу, что вы говорите таким тоном с моей матерью, – сказал я отцу, – мне придется силой научить вас вежливости.
Без слов, без заклинаний – в моей руке появился тончайший хлыст, метнулся к столу, выхватил из канделябра горящую свечку и возвратным движением вложил мне в ладонь. Братья содрогнулись одинаковым движением. Я смотрел на отца.
Его взгляд изменился. На секунду в его глазах проснулся покорный, растерянный мой папа, но он тут же взял себя в руки и сдвинул брови:
– Почтительнее, сын. И осторожнее. Ты изменился, но и многое изменилось, и тебе предстоит…
Не дослушав его, я выше поднял свечу и подошел к новому портрету, заменившему изображение прабабки Лейлы. Луч света упал на полотно…
В этот момент меня выхватило из пространства и бросило, как тряпку, в никуда.
Ловушка
Я упал на твердое, но не с очень большой высоты. Успел выставить руки и защитить от удара лицо. Перед глазами оказался гладкий мрамор, розовый с белыми и палевыми прожилками, и у самого лица я увидел потертые кожаные перчатки.
Мои перчатки из старой мастерской. Я надевал их, когда работал с горячим металлом. Они лежали теперь ладонями вниз, будто прикрывая одна другую.
А дальше на мраморе были вырезаны тончайшие узоры. Пять кружевных колец окружали меня, даже не верится, что когда-то я смог подобное нарисовать розовым мелком на краю джакузи. Но здесь был другой мир и другая работа – филигранный орнамент резцом по камню. Портал призыва, он же портал-ловушка, а в центре вещь, когда-то принадлежавшая мне. Приманка.
– Ты не ушибся?
Сначала я узнал голос. Потом вспомнил лицо на портрете, которое разглядел за секунду перед тем, как меня втащило в портал. Потом собрался с силами и встал – почти не пошатнувшись.
– Леон, – он стоял передо мной в десятке шагов, за пределами круга. Узкоплечий, изломанный, похожий на древесный корень. Мой покупатель, черный визитер моих снов. И на лице у него не было ни насмешки, ни высокомерия – только радостное возбуждение:
– Прости, что прервал семейный разговор, вы успеете еще наговориться… С возвращением, Леон! Добро пожаловать!
* * *В этом кабинете было четыре окна, выходящих на все стороны света. Над морем поднималась луна, торопливо, будто ее специально вызвали, и в лунном свете виден был порт, город с узкими мощеными улочками, центральная площадь, редкий лес, темные холмы без единого огонька.
– Это бывший кабинет мэра, Леон. Отсюда видно все на много верст, это символично и красиво. А мэр занимает теперь покои попроще, где раньше была комната судьи…
– А где судья? – спросил я просто затем, чтобы услышать свой голос.
– Его должность упразднена, Леон, потому что правосудие в этом городе – мы, семья Кристалл, – он прошелся вдоль большого стола, зажигая одну свечку за другой. Лунный свет в комнате отступал, изгоняемый язычками пламени. – Я вижу, отец ничего тебе не успел рассказать.
Я молчал, пытаясь собраться изнутри. Возвращение домой, которое я воображал себе тысячу раз, оказалось не похожим ни на один, самый экзотический вариант, который я мысленно для себя разыгрывал.
– Ты, наверное, удивляешься? Ты ждал чего-то другого? – он широко улыбался.
Я молчал. Мне было важно сохранять концентрацию – и держать лицо равнодушным, подобным крокодильей морде.
– Но я-то всегда знал, что ты счастливчик, я готовил тебе великую судьбу, – мой покупатель расправил узкие плечи. – Много лет я восстанавливаю по крупице то, что Дом Кристаллов потерял в течение веков. Я двоюродный брат твоего отца, Базиль Кристалл… Я твой дядя. Прости, что не представился в нашу первую встречу.
Он изобразил учтивый поклон. Я не стал поддерживать его игру: врет он или нет, мне должно быть все равно, кто он. Крокодилы ни к кому не питают родственных чувств.
– К сожалению, твой отец, – новоявленный дядя вздохнул, – совершил ошибку, когда женился на твоей матери. Твои братья – не наследники Кристалл. Ни академические успехи Эда, ни прилежание Рамона не способны разбавить обывательскую кровь Надиров…
Я ничего не сказал. Уроки Микеля не прошли даром. Все его уроки.
– Другое дело ты, – он глядел на меня сквозь огоньки высоких свечей. – Я отыскал в этом городе сначала тебя, и потом уже твоего отца… И ты был ужасен, Леон. Ты был почти потерян. Галантерейщик шестнадцати лет, сентиментальный, порывистый, наивный… Имелся единственный выход – продать тебя в обучение старому кракену. Он совсем ослеп за свои тысячелетия, не разглядел сразу твоего таланта, но я-то знал… Я знал. Он купил-таки тебя и ухитрился выучить, судя по тому, что ты вернулся…
– Я вернулся, чтобы тебя убить, – сказал я глухо. Крокодил во мне покрылся каменной чешуей, и прежние замыслы вроде «превратить в лягушку» показались смешными и детскими.
– Леон, – мой дядя тонко улыбнулся. – В семье Кристалл не говорят «хочу убить». Когда хотят – сразу убивают, иногда мгновенно, иногда с отсрочкой. Давай забудем, что ты сейчас сказал, и вернемся к нашим планам?
Крокодил в моей душе неуверенно пошевелился. Я только что показал дяде слабость. Это должно было стать первой и последней моей ошибкой.
– Наши планы, – провозгласил дядя со странной торжественностью, – строятся целиком и полностью на тебе, мальчик. Ты вернулся вовсе не затем, чтобы свести давние счеты. Ты заблуждался, потому что многого не знал. Леон, ты вернулся за новой жизнью. И начнется она с того, что ты приведешь в свой дом невесту…
Я подумал, что ослышался.
– Невесту, – со значением повторил он, – девушку-оборотня, сильную, будто корабельная сосна, и верную, как парус. Это будет идеальная семья Кристалл. Магия здорового дерева и сила кристаллической решетки подарят вам потомство… Родятся прекрасные дети, Леон. Ваши дети. Маги по рождению и по воспитанию, дети Кристалла и внуки Кристалла, вот с кого начнется возрождение могучего рода!
Слушая его, я вдруг увидел зал, уставленный раскладными стульями, камеры, блики фотоаппаратов и себя, вещающего над головами толпы о принципах создания идеальной семьи… Наваждение рассеялось мгновенно: дядя повторил всего лишь несколько интонаций, и то – скорее я их вообразил себе, чем услышал. Мне важно было сейчас за что-то ухватиться, чтобы не потерять рассудок, чтобы поверить собственным ушам.
– Когда твоя невеста переступит порог – ты будешь полноправным хозяином дома, – серьезно продолжал мой дядя. – А когда повзрослеют твои дети, ты станешь главой целого рода, нового Дома Кристаллов. Я буду советником при тебе. Раздоры когда-то погубили Кристальный Дом – мы не допустим больше раздоров!
– Моя невеста далеко, – с трудом выговорил я. Наверное, это тоже было ошибкой, надо было просто молчать и слушать. Но его слова, а главное, картины, которые за ними открывались, опьяняли меня, как вино, которого я в жизни не пробовал.
– Она очень далеко, – повторил я твердо, как только мог, – и учитель не отпустит ее!
– Это единственная проблема? – мой дядя прищурился. – Разве ты не любишь ее, а она тебя? Разве она не придет по твоему зову?
– Она не услышит! Она сейчас в другом мире…
– Леон, – мой дядя шире откинул портьеру с окна, выходящего к морю, – посмотри, не узнаешь?