Леон
Луна уже наполовину спряталась за облако. По краю гавани, в стороне от нескольких грузовых судов, тихо скользил по воде силуэт – две мачты, свернутые паруса…
Она опять ослушалась приказа! Она ушла с курса, она давно должна была вернуться домой, она мне обещала!
Я почувствовал движение за спиной и резко обернулся; мой дядя стоял в самом центре портала, и он положил что-то на мраморный пол – крохотную щепку. Осколок фальшборта.
Я прыгнул, пытаясь сбить его с ног, и поймал пустоту. Дядя был уже на другом конце зала, он вскинул руки…
Короткий треск, будто порвали парус. На полу, где несколько минут назад был я, распростерлась Герда – в джинсах и футболке, с волосами, растрепавшимися по плечам, закрывавшими лицо.
Я кинулся к ней и поскорее обнял, поставил на ноги, погладил по голове. Она ни на секунду не должна испугаться. Ни на мгновение.
– Леон? – Она выглядела скорее растерянной, чем напуганной. – Это ты меня призвал? Ты закончил дело, да?!
– Мы почти закончили, – весело сказал мой дядя. – Добро пожаловать, Герда, девочка, все хорошо. Знакомство с семьей жениха, пожалуй, отложим до утра, тебе надо отдохнуть, выспаться…
Герда посмотрела на него непонимающе. Потом на меня; словесный потрет черного покупателя она выучила с моих слов наизусть.
– Леон, что происходит? – спросила, нервно растирая ладони. Видимо, все-таки ушиблась, падая на мраморный пол.
– Все нормально. – Для меня самым важным в жизни было сейчас сохранить крокодила внутри. Я обернулся к дяде: – Здесь есть… условия для девушки, чтобы умыться и отдохнуть?
– Разумеется. – Он отдернул еще одну портьеру и распахнул невидимую прежде дверь. – Здесь отличные условия для гостей, даже небольшая баня, если надо согреться после вечера на рейде… Вам понадобятся служанки?
Я поймал взгляд Герды. Молча попросил: доверяй мне.
– Никаких служанок, – сказала она медленно. И стиснула зубы, как тогда у бассейна, с мачете наперевес, готовая сражаться с кем угодно.
Это мое испытание, сказал я, не разжимая губ. Мое.
Секунду мне казалось, что она не послушается. Но она переборола себя и приняла мои правила. Кивнула и вышла, на пороге обернулась через плечо. Молча пообещала быть рядом и прийти на помощь, если что.
Я не спросил, почему она нарушила приказ и сошла с маршрута. Я даже не заорал исступленно: «Что ты натворила!» И сам ведь уверял когда-то Микеля, что эмпатия не зло и у Герды все в порядке с интеллектом…
Запретное слово «зло» упало искрой на шкуру моего крокодила и прожгло дыру, будто в ткани кузнечных перчаток.
* * *Дядя закрыл потайную дверь и задернул портьеру:
– Красивая девочка, хладнокровная и нежная, заслуживает счастья… Подумай, Леон, у вас будет дом в распоряжении, фамильный дом. Старший твой брат поедет в университет, это его предназначение, и для семьи будет не лишним диплом под стекло. Младший покуда школьник, а когда получит аттестат, и его хорошо пристроим. Твоя мастерская… хочешь взглянуть? Я сохранил все до последнего гвоздя, и сам кормлю мышей через день, чтобы не переедали… Торговать тебе больше не понадобится. Зато можешь помочь мне с правосудием в этом городе: у мэра на столе вечно копятся жалобы, кто-то должен судить и выносить приговоры. Я помог твоему отцу наладить отношения в семье, твоя мать заняла место, подобающее женщине. Но твой отец по-прежнему слишком мягок, сказываются годы, проведенные недостойно, и все же, Леон, он твой отец…
На площади перед ратушей показался всадник, и только через мгновение я услышал стук копыт. Всадник держался в седле нетвердо – не потому, что был пьян, а скорее редко путешествовал верхом.
– А вот и он. – Дядя проводил всадника взглядом, тот въехал в ворота. – Сейчас мы поговорим втроем и выстроим субординацию – Онри должен понять, что уважаем и достоин уважения, но главный здесь – ты… Ты меня слышишь, Леон?
Крокодил у меня внутри вырос до невиданных размеров и заполнил воображаемый бассейн. Без слов и заклинаний, одной только волей, я ударил моего дядю на расстоянии, прямым ударом в нос – как когда-то Ойгу. Я рассчитывал одним движением вогнать кости в мозг и разрушить череп. Такова была логика моего крокодила.
Он отлетел спиной вперед и ударился затылком об оконное стекло. Окно пошло трещинами, но не рассыпалось. Веером разлетелись капли крови. Дядя был оглушен, парализован и очень удивлен, и шевелил губами:
– Не ждал… настолько силен… в твоем возрасте… Кристалл из Кристаллов…
Мне нужно было просто повторить удар. Внутренний крокодил замер в готовности.
– Тот мальчик Ойга, – быстро заговорил мой дядя, – был смертельно болен. Я избавил его от мучений. Это не зло.
Слова «добро» и «зло» ничего для него не значат, напомнил я себе.
– Уже начинались головные боли, его уже возили к доктору, но доктора были не в силах не то что вылечить – понять, что происходит. Травяные настои еще помогали, но болезнь прогрессировала, – он говорил, едва дыша. – Оставить ребенка умирать в страданиях – по-твоему, это добро?!
От слова «добро» мой внутренний крокодил забился, будто его окатили кислотой.
– Я не знаю, что такое «добро» и «зло», – рявкнул я, – заткнись!
Я врал, но рептилия во мне была еще сильна. Я мог атаковать наверняка. Оставалась доля секунды…
Распахнулась дверь за спиной:
– Леон! Сынок! Базиль, мы так не…
Я отвлекся, и дядя не преминул этим воспользоваться. Я оглох и ослеп от встречного удара. Мой внутренний крокодил захлебнулся и съежился, и я потерял с ним связь.
Наследник
– Базиль, мы так не договаривались!
Их голоса отдавались ударами молота у меня в висках.
– Ты обещал, что с Леона снимут обвинения, что он будет жить дома, ты говорил о невесте, о свадьбе в ратуше…
От ужаса я очнулся и сел. Герда здесь, в помещении ратуши. Я обещал себе, что она даже не успеет испугаться. Но теперь…
Я сидел на полу все в том же кабинете, где на мраморе искусно был вырезан портал призыва. Отец, привычно сгорбленный, стоял перед моим дядей, который теперь казался выше на голову:
– Онри, он сам отказался. Это его выбор, он выбрал, как ему жить и сколько, – он перевел взгляд на меня. – Ты же понимаешь, что каждый выбор имеет цену?
Я постарался сосредоточиться. Все мои приемы, умения, боевая магия пяти разновидностей были словно растворены в киселе, не находили ни опоры, ни резонанса. «В мире твоих предков этически-ориентированная магия слаба и неразвита», – говорил Микель.
Дядюшка, черный покупатель, выманил меня из сосредоточенности, уничтожил моего внутреннего крокодила, заново пересказав историю Ойги Топотуна. Убивать детей, даже обреченных, однозначное зло, но настоящий Кристалл никогда не станет об этом задумываться…
– Он не настоящий Кристалл, – дядюшка произнес вслух то, чему давно пора было прозвучать.
– Базиль, ты обещал! – Я услышал слезы в голосе своего отца.
– Тебе следовало лучше думать, прежде чем связываться с этой семейкой, – с отвращением сказал дядя. – Столько времени, надежд… И хоть бы он был ублюдком – так нет же… Твоя жена тебе верна…
– Отпусти Герду, – хрипло сказал я. – Или за ней явится ее учитель, Форнеус…
– У старого кракена миллионы таких, как она, – устало отозвался дядя, – и таких, как ты, тоже. Из тысячи его учеников обучение заканчивают единицы. Твой талант будет гнить на дне, Леон Надир, и ты сам это выбрал.
* * *На площади, куда выходило окошко моей камеры, строили деревянное сооружение. Строили основательно, нарушая ночную тишину, визжа пилой, колотя молотками, подсвечивая десятком факелов. Я сидел на знакомой койке, у знакомой стены, на которой, если приглядеться, еще можно было различить слова: «Жить хочешь? Тогда ныряй в кринку!»
Кринки не было. Ни еды, ни воды, до утра я доживу и так. А казнить меня предполагалось не на рассвете, тайком, а в разгар рыночного времени, когда хозяйки уже купят все необходимое и явятся посмотреть развлечение, и даже самые сонные жители пригородов услышат новость: «Убийца Леон Надир будет казнен сегодня в полдень!»
Сцепив пальцы, выпрямив спину, я вспоминал все уроки Микеля, и я ведь усвоил их, честное слово. И ничего теперь не получалось. Я пытался оживить внутреннего крокодила, но не мог, потому что рядом была Герда, может быть, в соседней камере. Я не мог отказаться от добра и зла, а значит, завтра ее приведут полюбоваться на мою казнь. Дядюшка так распорядится.
Совсем недавно я был в шаге от победы. В полушаге. Я распустил уши и позволил себе сделать паузу между двумя атаками. Микель все знал заранее: «Ты не готов»…
Микель, взмолился я молча. Я признаю, что идиот. Но хотя бы ее спаси…
Тишина в ответ. Герда сошла с маршрута. Урок не впрок.
Я привалился спиной к холодной стене. Перевел дыхание. Нет, просто так я не сдамся, я великий маг. Я рептилия, я существо с холодной кровью, я…
Кто-то пошевелился на стуле у колченогого стола. Большая, массивная, темная фигура. Секунду назад там никого не было.
– Микель?!
Размытый свет, неизвестно откуда, упал на морщинистое темное лицо. Я видел его в детстве, в моих кошмарах. На портретах прабабку Лейлу изображали чуть по-другому. Комплиментарно.
– Леон, – сказала она неожиданно чистым, высоким голосом. От человека с таким лицом естественно ждать хриплого карканья. Представая ночью перед членами моей семьи, прабабка обычно пылала гневом, но сейчас я впервые видел ее в спокойном – и даже благодушном, хоть и печальном, настроении.
– Бабушка, – сказал я, глотая слезы. – Почему я такой урод?
– О нет, – она улыбнулась тонким ртом, похожим на порез без крови. – Тебе просто не повезло. Я велела Микелю, моему сыну, не допускать этого брака. Я предупреждала… Но он души не чаял в своей дочери, твоей матери… А она влюбилась, как кошка, в твоего отца.
– Мама?!
– О да… Они любили друг друга. Трудно представить, да? Я знала, что счастья им не видать. Но не могла предвидеть, что от этого союза родишься ты…
Она сокрушенно покачала головой.
– Невелика беда, – сказал я, вытирая слезы рукавом. – Завтра мне отрубят голову. Проблема моего рождения перестанет быть такой уж важной.
– Не отрубят, – прабабка опять улыбнулась. – Видишь ли, Леон…
Она на секунду закрыла глаза. Лицо ее сделалось похоже на поверхность пустыни. Я съежился.
– Наша семья, – заговорил призрак, не поднимая век, – древнее Кристаллов… и богаче. Мы купцы, да. Мы могли продать и купить что угодно. Приобретали у людей их желания и страхи, пустые надежды и потерянное время. Мы выкупали чувство долга и груз вины у тех, кому такое без надобности. Мы перелицовывали и перепродавали втридорога. Из вереницы опасений отлично выковывается карьера. Из дурных снов – удачливость. Из обманутых обещаний можно соорудить неплохую бессовестность, а эдакий товар всегда нарасхват… Это было так давно, что никто и не помнит. Мы не вели записей, нам хватало живой памяти, закупленной впрок… Теперь мы забыты, а похождениями Кристаллов забиты библиотечные полки…
Она подняла веки.
– Так вышло, что ты – настоящий последний Надир, отмеченный особым даром: ты торговец счастьем.
– У меня ничего не получилось, – я и рад бы смолчать, но в ночь перед казнью хотелось быть честным. – Я неудачник, бабушка.
Лейла вздохнула – надулась, как шар, и опала, как тень при погашенной свечке:
– Ты готов продать мне кое-что?
Я увидел маленькую светлую монету, которая выпала из ее ладони и улеглась на краю стола:
– Я заплачу тебе, Леон, за твою способность различать добро и зло. Это дорогой товар. Но хороша и цена.
– Бабушка!
Мне полагалось замереть, переспросить, не понять, не поверить. Но я не опустился до притворной растерянности. Мы с ней, наверное, стоили друг друга.
– Я люблю тебя, – продолжала она спокойно, – и хочу, чтобы ты жил.
Я не нашел слов, чтобы возразить ей. Я очень, очень хотел объяснить, почему такая сделка невозможна – но не нашел слов.
– Жить – значит меняться, – она прекрасно меня понимала, она, в свою очередь, тоже очень хотела меня убедить. – Ты женишься на любимой девушке. Встанешь во главе огромного могущественного Дома. И будешь зваться – Леон Кристалл.
– Бабушка, – я сжал руками голову, пытаясь собрать мысли, как если бы они были соломой в мешке, – я ведь пришел сюда… Послан… чтобы пройти испытание. Раскрыть мой талант, осознать место в мире…
– Возможно, это и ответ, – тонким коричневым пальцем она коснулась монеты на столе. – Подумай о Герде.
* * *Они все еще беседовали в бывшей комнате мэра: точнее, дядя разглагольствовал, расхаживая от стены к стене, а отец сидел на мраморном полу, сломленный, убитый горем:
– Я не могу снова его терять!
– Пройдет время, и ты поймешь, что я был прав, Онри. Мне придется на время покинуть вас – заново отправиться в поиски. Болтают о каких-то пиратах, боевых магах, возможно, кто-то из них – внебрачный потомок ветки Кристаллов, это было бы везением. А ты заставь жену родить еще раз, и еще, и тогда…
– Пощади, она старуха!
– Но ведь ты женился не под прицелом арбалетной стрелы?! Ты…
Я вошел, прикрыв за собой дверь. Дядя замер с открытым ртом. Отец резко поднял голову.
Каждый из них в эту минуту увидел свое: отец, возможно, увидел заговор и бунт стражников, охранявших тюрьму. А дядя вообразил гору трупов в тюремном коридоре; картинка дяди была ближе к истине.
– Привет, – сказал я и подкинул на ладони светлую монетку.
– Как ты вышел из камеры, Леон? – тихо спросил дядя. – Не причинил ли ты… ни в чем не повинным людям, которые всего лишь выполняли свой долг?
– Не причинил чего? – спросил я совершенно искренне.
Он повторил слово. Я прочитал движение губ, но ничего не услышал. Это, наверное, с непривычки.
– Повторите еще раз, – сказал я.
– Ты помнишь пояс, что сплел для Толстой Джаны? – В глазах его мелькнули желтые жадные огоньки. – Ты думал, что причиняешь… а на самом деле сотворил огромное…
– О чем вы? – Я сделал шаг вперед.
Он ударил меня, оглушая, почти как в прошлый раз, но сильнее. Я мог бы вернуть атаку, но тогда разговор пришлось бы отложить, а мне не хотелось терять времени. Поэтому я поглотил удар невидимым щитом и уронил отработанную энергию под ноги. На мраморе пролегла дорожка копоти.
Я прислушался к себе: внутри не было никакого крокодила. Я совсем не изменился, просто сделалось проще принимать решения. И добавилось сил; светлая монета улеглась на ладони как приклеенная.
– Дядюшка, напомните, как вас зовут?
– Проклятый выродок, – сказал он шепотом.
– Вы слишком строги к себе, не верю, чтобы вас так назвали любящие матушка и батюшка…
– Леон! – вскрикнул мой отец. – Постой! Послушай!
Дядюшка отступал, я мог наблюдать его повадки и вспоминать уроки Микеля: этот маг, от природы могучий, совершал каждую секунду множество мелких ошибок. Вот, у него зашевелились губы, он готов был по-детски начать заклинать словами, уходя в защиту. Хорошо соображает, в нападении у него нет шансов…
– А что вы такие нервные? – спросил я доброжелательно. – У нас семья или клубок змей? Раздоры погубили Дом Кристаллов – мы что, хотим погубить его заново, не успев возродить?
Мой отец думал медленно, он был слишком измучен и растерян. На дне глаз дядюшки я увидел борьбу – надежды, недоверия и страха.
– Я тут рассудил, – начал я размеренно и буднично, будто мы совещались в портновском ателье о выборе ткани. – Свадьба не должна быть торопливой. Платье, процессия, гости, приглашения, богатый стол и бочки вина для горожан. Подготовку начинаем завтра.
* * *Герда лежала в гостевой комнате среди перин и подушек, забившись между ними, будто пытаясь спрятаться, завернувшись в одеяло, будто пытаясь защититься. Похоже, она заснула ближе к рассвету – очень бледная, ресницы слиплись стрелками. Но она не знала, что случилось этой ночью. И не должна узнать.
Я осторожно погладил ее по волосам. Герда содрогнулась, села, узнала меня. Уставилась, как на привидение:
– Леон… Я не понимаю, где сон, где кошмар, где явь.
– Все хорошо, кошмары закончились. Я с тобой.
– Я снова сошла с маршрута. – Она смотрела с отчаянием. – Я… тебе навредила?!
– Нет. – Я обнял ее. – Все обошлось, все сложилось. Наша свадьба будет самой пышной за сто лет. Ее запомнит каждый горожанин и расскажет потомкам.
– Наша… свадьба?!
– Разве ты против?
Герда отстранилась. Кажется, несколько раз повторила про себя мои слова, прежде чем поняла их смысл.
– Нет, не против… Но… я не понимаю.
– Не понимаешь, зачем устраивать большую церемонию? Так нужно для нашего рода. Для будущих детей и внуков.
– Ого, – сказала она шепотом. – А ты уже… все продумал, да?
Я кивнул и протянул ей руку:
– Идем, умоемся, позавтракаем, я покажу тебе мой родной город, мою лавку и мастерскую. Мы подберем тебе платье на сегодня, потом поедем знакомиться с отцом, матерью и братьями. Тебе приготовят в доме лучшую комнату.
– Что случилось с тем человеком? – Она пропускала все мои слова мимо ушей. – С тем… твоим черным покупателем? Он очень страшный… Я никогда не видела таких магов… Ты победил его, ты смог?! Что ты с ним сделал?
– Я собирался превратить его в лягушку, – здесь хорошо было бы пошутить, но ничего не шло на ум, – но передумал. Это мой дядя, оказывается. Я с ним подружился.
– Как?! – Она поперхнулась. – Я же помню, ты его ненавидел всегда! Он ложно обвинил тебя в убийстве, и…
– Зато он привел меня к Микелю. – Я мягко сжал ее руку. – Герда, лучше ведь дружить, чем враждовать? Пойдем. У нас еще будет время для разговоров.
* * *У входа на площадь пахло свежим деревом. Эшафот перед фасадом тюрьмы был полностью готов, его даже украсили нарядными черными ленточками. Герда споткнулась и остановилась.
– Планировали казнь, – сказал я небрежно. – Потом отменили.
– Значит, мои сны были не такие уж… случайные, – прошептала Герда.
– Это просто сны. – Я обнял ее за плечи. – Ну что мы с тобой, эшафотов не видели?
Пара стражников, карауливших вход на площадь, суетливо поклонились мне на расстоянии. Ночью я раскидал их с десяток, причем не церемонился.
– Его же разберут? – быстро спросила Герда. – Эшафот?
– Это же не кукольный домик, разбирать туда-сюда. – Я не хотел ее огорчать и говорил как можно мягче. – Рано или поздно потребуется.
– Для чего?!
– Разбойники, пираты, душегубы… Мне придется творить здесь правосудие.
– Тебе?!
– У нас очень спокойный город. Ну, сосед у соседа отсудит штраф в пару монет. Герда, просто не смотри туда, здесь есть на что взглянуть, я тебе покажу…
Она опустила голову. На ней был плащ с капюшоном, прикрывающий и джинсы, и футболку, но прохожие все равно косились. Чувствовали чужачку.
– А вот и моя лавка, – сказал я весело, нащупывая в кармане связку ключей. – Добрые мыши, хозяин вернулся!
* * *Мой дядя не обманул – здесь все было в целости, ткани и благовония, украшения, открытки, свечи. Ни единой трещины на витрине, только одна подушка пустовала – дядя украл оттуда золотое кольцо, приносящее радость. На полу валялись скорлупки – мыши не забыли мой магазин, оказывали уважение и ели корм, а не выставленные товары.
Привычно выметая мусор, смахивая пыль с карнизов, протирая огромные зеркала, я с каждой секундой чувствовал, как возвращаюсь домой. Только теперь началось это возвращение, шаг за шагом. Я осознавал, как много предстоит еще сделать.
– Этот магазин очень похож на тебя, – тихо сказала Герда.
– Странно. Я ведь не ношу по платочку в каждом кармане и по броши на каждом лацкане…
Герда вымученно улыбнулась.
У дверей потихоньку собиралась толпа. Я установил вывеску «Закрыто» и плотно задвинул ставни. Вынес на середину зала деревянный манекен, легко придал ему полное сходство с фигурой Герды, обошел по кругу:
– Нам нужно повседневное аристократическое платье, скромное, но очень дорогое, с изысканными аксессуарами: жемчужное ожерелье, перламутровая брошь в виде паруса…
Герда вздохнула за моей спиной. Я повернул голову.
– Вспомнила, как мы выбирали тебе вещи в супермаркете, – сказала Герда, и ее голос дрогнул.
– Извини, я в тот момент думал о другом. – Я озабоченно прикидывал в уме варианты. – Цвет?
Не глядя, я взял с полки тяжелый отрез темно-синей ткани, набросил на манекен; портновским делом я занимался редко, тем большее удовольствие мне доставило сейчас творить платье на кончиках пальцев, без единого заклинания, без иголок и булавок, потоком своей воли. Я присоединил к манекену прозрачную, воображаемую голову Герды, и в первую секунду она у меня вышла корабельной фигурой, но я моментально исправился. Я надел жемчужное ожерелье на тонкую шею, прикрепил брошь на плечо. Герда-манекен улыбалась мне, безмятежная и довольная.
– Тебе нравится? – я обернулся.
Настоящая Герда стояла в дальнем конце магазина, у стойки с музыкальными инструментами. В отличие от манекена, она казалась грустной.
– Герда, – я подошел, встревоженный. – Скажи, признайся: чем я тебя обидел? У меня не такие плохие родители и замечательные братья. Мы поженимся, у нас будет свой дом, семья, как я всегда мечтал…
– Что-то не так, – сказала она глухо. – Что случилось сегодня ночью? Кто меня призвал – ты? Или он?
– Помнишь, Микель говорил, что я не готов к испытанию? – я улыбнулся. – Так вот. Я оказался готов.
– Ты изменился, – сказала она так тихо, что я скорее прочитал слова по губам, чем услышал.
– Я повзрослел. Так и должно быть… Герда, я все потом расскажу. В подробностях. Потом.
Часть шестая
Семейные сцены
Мои родители вели себя как образцовая аристократическая семья: отец держался с достоинством и каждым жестом выказывал матери уважение, а мать тщательно прятала и презрение к нему, и страх. Они так были заняты тем, чтобы не сфальшивить, что не очень-то обращали внимания на Герду. А та замкнулась в себе, сделавшись похожей на носовую фигуру корабля, и даже платье, которое я с такой любовью сконструировал, сидело на ней как манишка на богомоле. Мои братья тайком переглядывались, в их взглядах было сочувствие: они уверились, что моя женитьба дань необходимости, тяжкое бремя, которое я на себя взваливаю ради семьи.
За столом прислуживала Лина, давняя знакомая, которая за время моего отсутствия успела родить и выйти замуж. Она бросала томные взгляды, потрясала грудью, всем видом выражала сочувствие и, наверное, разозлила бы меня, если бы я был еще способен злиться на Лину.
Обед прошел в почти полном молчании, в реденькой сетке формальных вежливых слов. Герду это устраивало, а меня не тяготило, вот только мать поглядывала все чаще и тревожнее.
После обеда я показал Герде шкатулку деда Микеля, играющую медовую музыку. Это была единственная вещь в доме, которая ее заинтересовала. Я велел перенести шкатулку в комнату Герды – заново убранную, просторную мансарду с большим окном и маленьким балконом. Лина поторопилась выполнить поручение, используя каждую секунду, чтобы разглядеть Герду поближе и еще раз дать понять мне, что сожалеет о моем выборе невесты.
Я задержался в столовой:
– Кстати, а где старый портрет Лейлы, моей прабабушки, который вы сняли со стены в столовой и заменили портретом дяди Базиля?
Мама с вызовом взглянула на отца. Тот не принял вызов:
– В кладовой. Краска… повреждается от яркого света.
Никакого яркого света у нас в столовой не бывало в любое время суток, но я не стал комментировать.
Я сам, не доверяя никому, вызволил портрет из заключения и вычистил от паутины и пыли. Потом сам, не доверяя никому, вбил гвозди, натянул бечевку и повесил портрет в комнате Герды, напротив окна.
Герда не смотрела на меня. Она стояла над шкатулкой, глядя, как поворачиваются внутри зубчатые колеса. Длинная прядь, выбившаяся из прически, почти касалась механизма, это было грубым нарушением техники безопасности. Я подошел и убрал прядь.
– С моей прабабкой Лейлой ты уже знакома. Она не очень простой человек… то есть призрак, но ты для нее не чужая. Кстати, если встретишь в доме ночью кого-нибудь из наших – не беспокойся, это свои.
Герда резко отодвинулась, закладывая волосы за ухо. Посмотрела на портрет длинным взглядом, потом отошла к окну:
– Твое «потом» уже наступило?
– Э-э…
– Ну, ты обещал мне рассказать, что происходит. Потом.
– Происходит подготовка к свадьбе. Это хлопотное дело, но тебе не придется даже ходить по магазинам. Они сами явятся к тебе: закройщики, портные, торговцы цветами, музыканты, повара, кондитеры…
– Леон! – Она содрогнулась, будто парусник под резким порывом ветра. – Почему вчера ты требовал, чтобы я немедленно вернулась к Форнеусу, а сегодня не даешь мне хотя бы сообщить ему, что ты… справился?