Усадьба у края болот

– А… это я задумалась, – захлопнула крышку ноутбука девушка. – Братик, я и вам бутеры нарезала. Могу кофемашину запустить.

– Нажать кнопку и кружку подставить? Спасибо! А впрочем… валяй. Схожу умоюсь.

Вернулся он быстро. Протянул Дине чистое полотенце и дорожный набор.

– Тут щётка зубная, пасту найдёшь. Если что из косметики надо, так это к Машке.

Дина покачала головой и скрылась в ванной. Маша подозрительно выгнув бровь, глянула на брата.

– Колись, – заговорщицки зашептала она. – Дина твоя девушка, да?

– Напарница. Коллега. Друг, – в тон ей ответил Ваня. – Ты не ложилась, да?

– Нет. Как и ты, впрочем. Я так заинтригована этими вашими зеркалами, просто жуть! Искала инфу на разных ресурсах.

– Нашла что-то?

– Кое-что. Но до завтрака о делах не говорим. Верно? Твоё правило, братец.

После завтрака все снова расселись на полу в комнате среди разбросанных записок и фотографий. И вроде знали все, что нельзя так обращаться со старыми вещами, но знали так же, что вещи эти больше никому не нужны, Лариса сразу свою точку зрения обозначила, мол, хоть выбрасывайте этот хлам, мне всё равно, возвращать его точно не нужно.

– Можно я начну? – взял слово Ваня. – У меня получилось несколько несвязанных друг с другом картинок. Начну с самой давней. Дина, помнишь свой сон, в котором Артур уходил по болоту, держась за гриву лошади? Так вот, мне попались на глаза обрывки местных легенд, правда, в каком месте их рассказывали пока неясно.

– Начинай уже! – поторопила Маша.

– Ну короче… есть некое болото, возле которого находятся, вернее находились когда-то давно, несколько поселений, в том числе и усадьба. С этим болотом связано поверье, будто перед тем, как в поселении должна произойти беда, встают на болоте призраки лошадей. Они предвестниками беды считаются. Сами по себе вреда никому не причиняют, даже те, кто вплотную с ними сталкивался, уходили беспрепятственно, но что-то плохое в усадьбе или ближайших деревнях случалось непременно.

– Ага. С лошадьми и болотом всё ясно, а как с ними наша история связана? – уточнила Дина.

– Кто ж тебе ответит? Я не знаю. Дальше рассказывать? Так слушайте. На фотографиях – усадьба Стрельниково, это мы вместе вчера выяснили, а вот и последние владельцы усадьбы, семейство Воронцовых. Родители и два сына. Это у нас… 1892 год. Дальше фотография 1893 года. Тут отец семейства, два сына и дочь маленькая, а вот ещё одна фотография, она без даты. Тут уже двое. Отец и сын. О чём это говорит?

– Остальных на момент съёмки нет в живых? – предположила Маша.

– Я так понимаю, что да. В то время фотография была дорогим удовольствием, немногие могли себе позволить его, и если уж вызывали фотографа, то снимки делали семейные.

– Но тут-то семья зажиточная, хозяева усадьбы! – возразила Дина.

– Не имеет значения, снимки всё равно делались, как правило, семейные. Вот и посмотрите, насколько за короткое время уменьшилась семья.

– Время такое было.

– Да это и неважно. Непонятно другое. Зеркала-то тут каким боком? О зеркале тут тоже есть, позже, и только об одном, о том, что мы реставрировали, но мы-то знаем наверняка, что зеркал было три! И это, напарницы, тупик!

– Просто на данный момент мы не видим связи, – не согласилась с братом Маша, – А я вот что нашла. Усадьба Стрельниково существует по сей день. Находится она в Тверской области и сейчас в ней расположен детский дом.

– О как! – восхитился Ваня, – Систер, ты гений!

– Так что же, – у Маши разгорелись глаза, – «Значит нам туда дорога, значит нам туда дорога!», – пропела она.

– Без вариантов. Динка, ты как?

Дина сквозь кусочек зелёного стекла, найденного в коробке, смотрела на солнце и, казалось, её вообще не волнует расследование. Задорно топорщились каштановые кудряшки, не уложенные, как обычно в причёску, играла на губах озорная улыбка.

– Конечно поеду! Вот только продумать всё надо, как следует, – со вздохом закидывая стёклышко обратно в коробку, поднялась с пола она, – Вряд ли там есть гостиницы, а ехать не на один день придётся, вряд ли с нами кто-то говорить станет, вот так, открыто, а значит, нужно легенду придумать и как-то оправдать своё присутствие на территории детского дома, вряд ли нам вообще кто-то будет рад, люди вообще не любят чужого любопытства, а, следовательно, наше пребывание там наверняка затянется. И вряд ли Лариса обрадуется нашему отсутствию.

– Наша поездка и в её интересах тоже. Этот вопрос я беру на себя. Что касается остального… У меня есть друг, зовут Гоша, он недавно приобрёл дом на колёсах, то бишь фургон путешественника. Очень горд покупкой и мечтает выбраться куда-нибудь. А ещё он авантюрист и охотник за привидениями.

– Как это?

– Не верит ни в бога, ни в чёрта, но бросается в любой омут, откуда чертовщинкой потягивает. Кто-то пытается доказать существование параллельного мира, а он, напротив, пытается его существование опровергнуть, объяснить необъяснимое с точки зрения логики.

– Это притом, что его лучший друг всю жизнь видит призраков так же, как мы обычных людей, – добавила Маша. – Правда, Гошка даже не догадывается о подобных способностях Ваньки, иначе давно бы экзорциста вызвал. Хотя он и в них не верит. Так вот, спорят они в Ванькой так, что подойти к ним страшно. Однажды у подъезда поспорили, орали ужас как! Соседи в окна кричали, пытались утихомирить спорщиков, так эти двое даже не слышали, пока дядя Вася не догадался их, как котов сцепившихся, из шланга холодной водичкой окатить.

– Тогда так, – Ваня умело соскочил со скользкой темы, не дав сестре высказаться и раскрыть все его секреты, – Девчат, вы список составляете, того, что нам пригодится в походе, а я с Гошкой созвонюсь. Надеюсь, он не на выезде сейчас. И Ларисе надо бы позвонить…

Глава 5

Вот и похоронили барыню на деревенском погосте. Местечко ей хорошее подобрали, на пригорке под берёзкою, светлое местечко, не замаранное тьмой, да и не чувствовал здесь, на погосте, Савелий дурного, не дотянулись сюда болотные духи, пока не дотянулись.

Сам Савелий идти не хотел, он человек новый, ни к чему это, лучше в усадьбе остаться, занять себя работой, но Кузьма настоял, мол, таким приказ барина был. Ну добро. К могиле Савелий не подходил, стоял в стороне, оглядывался, примечая людей, чуял он кого-то, наделённого сходным даром, но выявить его в толпе не получалось. Не с усадьбы он, определённо, иначе бы уж не раз на глаза попался. Деревенский? Надо бы выяснить, что за человек, но как вычислить его, когда тот будто бы плащ на себя накинул, спрятался. От кого ему прятаться здесь? Выходит, что и он почуял равного? Плохо. Это очень плохо. Будь у него светлые намерения и чистые помыслы, скрываться нужды не имелось бы, подошёл бы открыто, поговорили бы…

Потому и не желал Савелий идти в деревню, что боялся обнаружить себя. Не мастеровым, как знали его в усадьбе, а колдуном, хотя сам он себя таковым не считал. Но не объяснить людям, чем знахарь и ведающий от колдуна отличается, они всех, кто из толпы выделяется, одним словом величают. И боятся. И сторонятся. Вот только случись что, к ведающему за подмогой спешат.

Вот потянулась похоронная процессия обратно к усадьбе, деревенские поспешно по домам расходились, а Савелий так и остался стоять в стороне, глядя на тусклое солнце, пробивающееся сквозь серые тучи. Пробежался по погосту лёгкий ветерок, хрипло каркнула ворона, примостившаяся на нижней ветке берёзы, посмотрела на человека внимательным чёрным глазом. Савелий достал из кармана краюху хлеба и отрез коричневой ленточки.

– Держи, хранительница, и проводи барыню туда, где свет, – кинув горбушку вороне, прошептал он, та, подхватив хлеб, тяжело снялась с ветвей, полетела куда-то в сторону, а Савелий повязал на ветку ленточку, прошептал что-то, и только тогда зашагал следом за своими к усадьбе. Когда-то он так же как барыню сегодня провожал в дальний пусть своих. Семью. Жену, отца и сынка. Всех сразу.

Тяжёлым грузом навалились на плечи воспоминания, стало нечем дышать, перед глазами поплыл туман. Как больно! Стон сорвался. Савелий потряс головой, отгоняя воспоминания. Не здесь. Не сейчас. Дома. Он запрётся в своей лачуге и даст волю чувствам, но пока… Пока нельзя. Не на виду у всех.

Что большую боль причиняет? Сама ли утрата или осознание собственной вины? Ведь из-за него беда случилась, только он повинен! Раскрылся, дурень, помог людям, обнаружив свой дар. Одним помог, другим, а потом не смог. Не всё человеку подвластно. Не вправе он со смертью в битву вступать, да и бесполезно это, а люди злобу затаили лютую, красного петуха ему в дом пустили. Да не ведали, что нет его, что в лес он пошёл да задержался. А он вышел из-за деревьев и сразу зарево увидел, и сердце зашлось, беду неминучую почуяв.

Бежал он до деревни, ног под собой не чуя, да поздно, никого спасти не сумел, и лишь кричал, рвался из удерживающих его сильных рук соседских мужиков. Как выжил тогда, бог весть, но минуло. Не прошло, нет, но Савелий как-то научился жить с болью, притерпелся к ней, приняв в душу как нечто постоянное и незыблемое. Лишь иногда, в моменты подобные этому, вдруг накатывало, боль вырывалась, заполняя собой всё его существо, выжигала до донышка, оставляя пепел и пустоту, и снова приходилось Савелию возрождаться из пепла, снова учиться жить.

Что есть мочи стиснув зубы, Савелий подошёл к колодцу, достал ведро воды. Не удалось остаться незамеченным, подошёл Кузьма, хлопнул по плечу.

– Савелий, что с тобой? – спросил обеспокоенно.

– Пить хочу… – и припал к воде, пил долго и жадно, а напившись, отступил на шаг, наклонился и вылил воду из ведра себе на голову.

Полегчало. Боль притаилась, но совсем не ушла, обещая явить себя снова, но хоть не сейчас, уже хорошо.

– Неужто жарко? – усмехнулся Кузьма. – На дворе осень поздняя. День-другой и заморозки пойдут.

Савелий не ответил. Говорить сейчас, всё равно, что подвиг совершать – язык словно распух во рту, не ворочался, да и слова растерялись, лишь пульсировала в висках нарастающая боль. Домой. Ему нужно к себе. Там станет легче. Он сможет дать волю чувствам и отпустить свою боль гулять по болоту. Не навсегда, лишь на время, позже она вернётся. Она всегда возвращается.

После той страшной ночи Савелий стал скрывать целительский дар, более того, после погребения семьи ушёл из родной деревни. Что ему делать там, где люди безжалостно расправились с его семьёй, а жизнь самого Савелия исковеркали так, что не собрать боле? Он хотел отомстить. Ответить злом на зло, но забылся на рассвете тревожным сном, и увидел отца. Тот сидел на завалинке перед домом, чинил валенки большой иглой, светило солнце, и отец щурился, улыбаясь. Вот остановились натруженные руки, замерла игла, отец поднял голову.

– Ты, сына, не серчай на них, не надо. Пусть их грех с ними останется, на себя его не бери. Тебе душу свою сохранить требуется.