Холм Сирила

– Сирил! Тебя ждет настоятель.

Сирил остановился и недовольно посмотрел на запыхавшегося Берна. Он собирался заняться чем-нибудь поинтереснее, чем строить покаянную мину, а то, что именно это и придется делать, не вызывало сомнений.

Берн понял – Сирил не прочь притвориться, что в глаза его сегодня не видел и, следовательно, знать не знал о приказе явиться к настоятелю. А потому поспешил добавить:

– Кажется, это серьезно.

– Ладно. Пойдем, проводишь меня, а потом скажешь остальным, чтобы подождали возле холма.

Берн послушно пошел за Сирилом.

– Интересно, что ему от меня нужно. Я же разобрался с тем дурацким забором. Джозеф даже спасибо сказал.

– Может, он хочет спросить насчет привидений, – ляпнул Берн.

– Привидений? – Сирил приподнял брови и улыбнулся.

– Да. Я случайно слышал разговор… О том, что в подземелье раздается плач, а еще стоны и шорохи…

Сирил кивнул. Эти слухи он и сам слышал сегодня после утренней трапезы, причем не от друзей, а от монахов.

– Эдвин считает, что это мы устроили. Ради шутки.

– Если послушать Эдвина, – сказал Сирил, – мы виноваты во всем вплоть до смерти Христа. Ему следовало стать шерифом, а не священником.

– Ну уж нет! – воскликнул Берн. – Тогда мы бы тут и месяца не протянули. – Он помолчал, искоса глядя на Сирила, и нерешительно спросил: – Ты правда ничего об этом не знаешь?

– Ничего. Поверь, я бы придумал что-нибудь поумнее. После смерти души отправляются в рай или ад, им нечего делать в подземелье.

Они поднялись по лестнице, прошли по широкому коридору и остановились у дверей, красиво украшенных орнаментом. Это считалось гостевой комнатой для особо важных персон, щедро жертвующих свои средства монастырю, дабы они могли расположиться со всеми удобствами. Но благодетели наведывались сюда нечасто, и настоятель предпочитал проводить время именно здесь. Когда же важные личности все-таки удостаивали монастырь своим присутствием, никто не знал, где именно искать настоятеля – местонахождение его покоев оставалось тайной. Сам настоятель утверждал, что ему просто нужно уединенное место для молитв, где ему никто не сможет помешать.

Эти слова служили ребятам темой для постоянных шуток: стоило настоятелю в очередной раз высокопарно высказаться о пользе уединенной молитвы, и они начинали гадать между собой, где для этого лучшее место – в кроне дерева, стоге сена или на вершине холма, куда никто не любил подниматься.

Сирил вспомнил об этом и не сдержал ухмылки. Берн посмотрел на него с уважением.

– Иди, – сказал ему Сирил.

Он без страха распахнул двери и вошел в огромную комнату, увешанную тяжелыми занавесями, на доход с продажи которых монастырь мог питаться не один месяц. Здесь смешались запахи ладана, воска и перезревших фруктов.

– Вот и ты, Сирил, – сказал настоятель. Он сидел за столом и сосредоточенно смотрел на фруктовую корзинку, увенчанную огромным желтым яблоком. – Я ждал тебя. Скажи мне, ты голоден?

Сирил насторожился. Это не походило на предложение угоститься.

– Нет, – ответил он.

– То есть тебе дают достаточно еды? Почему же ты тогда воруешь?

Сирил и сам не раз задавался этим вопросом. Если говорить начистоту, он считал, что было бы лучше, если бы в еду, которую им давали, внесли какое-нибудь разнообразие. Священники, ссылаясь на болезни желудка, питались совсем не так, как подобает служителям Господа, причем на деньги, которые платили за ребят, и Сирил и его друзья, конечно, предпочли бы поменяться с ними местами. С другой стороны, Сирил понимал – они вовсе не голодали. Но, несмотря на это, чуть ли не каждую ночь их несло в чужие сады. Бесспорный грех, однако никто не хотел останавливаться. Возможно ли было удержаться от запретных плодов, маняще качающихся под лунным светом?

В последнюю такую вылазку их застали. Сирил последним рванул через забор, но старый хозяин успел схватить его за край одежды. Сирил упал прямо на ограду и вместе с ней рухнул на землю. Он не стал выдавать товарищей, смиренно выслушал гневные отповеди наставников, простоял несколько часов на коленях у алтаря – так, во всяком случае, думал настоятель – и поставил Джозефу новый забор, решив, что это легче, чем починить старый. Наказание выдалось не таким уж тяжелым: старик даже растрогался, сам помогал ему, а в перерывах угощал теми самыми яблоками, которые Сирилу не удалось вынести из сада. Расстались они почти друзьями.

Поэтому Сирил ответил с вызовом:

– Я извинился перед Джозефом и сделал ему забор. Джозеф простил меня, вы можете спросить у него. Чего вы еще от меня хотите?

Настоятель вздохнул.

– Я хочу, чтобы вместо того, чтобы сначала воровать, а потом восполнять принесенный ущерб, ты не воровал вовсе. – Он помолчал и хмуро сказал: – На этот раз все гораздо серьезнее. Украсть у монастыря – гораздо хуже, чем влезть в деревенский сад.

Сирил внутренне вздрогнул. Кража из монастыря считалась серьезным преступлением, за которое обычным покаянием не отделаешься. Он бы никогда не пошел на такое.

Первая дрожь сменилась холодной яростью. Сирил понял – из кладовой что-то украли, и хотят обвинить в этом его.

Он пробежал взглядом по комнате, приметил на краю стола Священное Писание, решительно подошел, придвинул книгу к себе, положил руку на кованую обложку и отчеканил:

– Я клянусь, что никогда и ничего не крал из монастыря.

Это произвело на настоятеля впечатление. Он внимательно посмотрел на Сирила и медленно кивнул.

– А твои друзья?

– Я не слежу за каждым их шагом, но готов поручиться за них. Они бы не решились на такую глупость… дерзость, – поправился Сирил.

Настоятель задумчиво потер подбородок.

– Видишь ли, Сирил, вот эти яблоки, – он указал на огромный плод, венчающий корзинку, – нам привезли вчера, они очень дорого стоят. Это ценный подарок. Сегодня из кладовой пропало полдюжины таких. Отец Эдвин уверяет, что видел ночью, как в кладовую пробирались мальчишки.

– Как он мог увидеть это ночью? Откуда? И если так, почему он их не остановил?

Все эти вопросы сорвались с языка Сирила едва ли не до того, как настоятель закончил фразу. Того это разозлило, и он треснул ладонью по столу.

– Замолчи! Ты не судья, в отличие от твоего отца, и не шериф, а всего лишь несносный мальчишка. И твое дело вести себя примерно, а не судить других. Значит, тебе ничего не известно об этой краже? Почему ты молчишь, Сирил? Отвечай мне.

– Вы велели мне замолчать, – Сирил сверкнул невинной улыбкой. – Я стараюсь вести себя примерно.

– Ох… – настоятель со вздохом приложил руку ко лбу. – Ступай. Поговори с остальными. Пусть тот, кто это сделает, сознается сегодня же, и тогда наказание будет не слишком строгим.

Сирил слегка поклонился и вышел. Уходя, он успел скользнуть взглядом по лицу настоятеля и не без удовольствия отметил, что оно напряжено – он наверняка размышлял над ответами на его вопросы, потому как сам не додумался уточнить у Эдвина, каким образом тот умудрился увидеть воров глубокой ночью и не помешать им.

Покинув монастырь, Сирил перебрался через ограду – это было гораздо приятнее, чем проходить в ворота – и побежал к холму. Берн, Стефан, Валдо, Арл и Уилфред уже ждали его.

– Ну что? – все пятеро выжидательно посмотрели на него.

– Прежде всего, – начал Сирил, – пусть тот, кто взял яблоки из кладовой, признается здесь и сейчас. Это будет безболезненно для всех. Или, когда я узнаю, кто это сделал – а я узнаю, – этот человек будет иметь дело со мной, а потом с настоятелем и, наверное, даже с шерифом, потому что Эдвин знает, что произошло, и потребует этого.

Он обвел друзей суровым взглядом. Мальчишки переглянулись, делясь друг с другом своим недоумением. Потом вразнобой сказали, что знать ничего не знают о яблоках из кладовой.

– И вы готовы поклясться в этом на Священном Писании?